Флорис. Петербургский рыцарь - Жаклин Монсиньи

Китаец недоверчиво кивнул головой. Флорис и Адриан расхохотались, слушая это весьма неортодоксальное для католического священника рассуждение, но отец дю Бокаж ловкач еще тот. Он смог бы затащить на мессу самого отъявленного атеиста, убедив того, что он ведет его в оперу.

— А… кто этот Голубой Дракон? — настойчиво спросил Адриан, думая о чем-то своем.

— О! Почтенный Адриан, никто не знает, откуда он родом. Он прибыл с Запада десять осеней назад и вступил в армию, в полк «солдат за 100 таней».

— Почтенный Шонг говорит о наемниках, — уточнил отец дю Бокаж.

— Да-да, — выдающийся друг мой. В то время великая священная война против монголов забрала столько жизней, что небесный император принимал на службу любых воинов, даже воинов из варварских стран. Голубой Дракон сразу выделился своим умением применять доселе неизвестную нам тактику боя: беспрестанные налеты на врага малым числом людей. Он и горстка его людей налетали, убивали, грабили, разрушали и исчезали. Голубой Дракон во многом способствовал умалению могущества этого «Маленького Могола», которого вы столь великолепно поразили, восхитительный Фо-и с рукой единорога. Ослепительный император Киен-Лонг каждое утро отдает свои приказы Голубому Дракону; этот варвар в конце концов стал буддистом и имеет дворец в Запретном городе. Лучше не стоит возражать ему, ибо его солдаты беззаветно ему преданы. Но вот мы и перед храмом Конг фу цзы. Позвольте, почтенные мои друзья, я отправлюсь туда и вознесу свою смиренную молитву.

Молодые люди заметили, что, пока они разговаривали, внешний облик города значительно изменился. На смену трущобам пришли предместья с оживленными торговыми улицами, высокие пагоды и многочисленные храмы. Жорж-Альбер, единственный, кто бесстрашно выставлял себя напоказ, последовал за Шонгом внутрь храма. Вместо того чтобы опуститься на колени, как того ожидал Жорж-Альбер, мандарин ограничился тем, что бросил пергамент в некое подобие цилиндра, уже заполненное такими же пергаментами; цилиндр постоянно, словно юлу, раскручивал бонза. Эта машина для молитвы показалась маленькой обезьянке весьма изобретательной, и, возвращаясь вместе с Шонгом в паланкин, зверек решил поделиться этой мыслью с отцом дю Бокажем.

Еще пришлось остановиться в храме Луны, где тысяча бонз в огромных пушистых желтых колпаках распевали глубокими голосами замогильный ритм. Эти звуки усыпили Грегуара и вызвали приступ зевоты у Жоржа-Альбера, предпочитавшего утреннее щебетание мадам Шонг. Флорис привлек внимание брата, указав на показавшуюся впереди новую стену, еще более высокую, чем стены китайского города. Адриан поднял голову, любуясь ее мерлонами, ее многочисленными пушками и бесконечными башенками-бастионами в пять или шесть этажей.

Они беспрепятственно проникли в татарский город. Флорис и Адриан любовались этим вторым городом, напоминавшим военное поселение, его широкими и продуваемыми со всех сторон улицами, его казармами и укреплениями. Внезапно Ясмина тихо вскрикнула и принялась нервно обмахиваться веером. Они въезжали на страшную улицу, где казнили преступников.

— Здесь нет пыли, потому что земля все время поливается кровью, — прошептал отец дю Бокаж.

Флорис и Адриан отвели взор от группы приговоренных, выстроившихся возле навеса; узникам завязывали глаза.

Казалось, «Пекинский господин»[45] очень спешил: он сносил головы одним ударом сабли.

— Палач — самый прилежный и самый занятой работник Небесной империи, — улыбнулся Шонг.

Флорис в ужасе посмотрел на него.

Не в силах сдержаться, он попытался сказать, что это отвратительно.

— О! Великолепный Фо-и, насколько слышали мои глухие и глупые уши, у вас же есть Гревская площадь[46], — нежно заметил Шонг.

— Да… правда, — с сожалением согласился Флорис, — но… приговоренных никогда не бывает так много.

— Ах! Ах! Друг варвар, ваш западный ум привык к цифрам, которые, особенно когда они написаны на бумаге, смущают ваш ум. А мы считаем на счетах, а с ними, как известно, дело упрощается: когда подсчет произведен, мановением руки смешиваешь костяшки, и вот уже ничего не осталось… ни голов…

Флорис уже не слушал этих страшных рассуждений. Он с ужасом взирал на головы только что казненных преступников, выставленные в нескольких шагах от них на возвышениях и уложенные в корзины из ивовых прутьев. Выражение острой боли застыло на бледных мертвых лицах. Казалось, что их выступившие из орбит глаза с упреком взирают на проносимые мимо паланкины. Ясмина была бледна, ее била дрожь.

К шее, являвшей собой отвратительную смесь окровавленных нервов и сухожилий, были приложены бумажки с написанными на них приговорами. Флорис прочел одну: «Правосудие покарало вора».

Отец дю Бокаж покачал головой и прошептал:

— Дорогие дети мои, не давайте принцессе смотреть туда.

Десятка два жутких полуголых существ, полуслепых, покрытых коростой, прокаженных со всех ног бежали к корзинам и хватали их.

Флорис хотел остановить этих людей.

— Оставь, Фо-и, это их право, — произнес Шонг.

В самом деле, это, видимо, был обычай, ибо ни палач, ни прохожие не пытались помешать им.

— Что… что они собираются делать? — пролепетал Флорис, видя, как несчастные калеки жадно хватают свою страшную добычу и столь же быстро бегут в сторону «моста нищих».

— Но они же собираются засолить эти головы и съесть, — сладко ответил Шонг, очень удивленный подобной чувствительностью.

Флорис откинулся на подушке; к горлу его поднималась тошнота.

— В Китае, дети мои, есть великое добро и отвратительное зло, поэтому эту страну невозможно забыть, — произнес отец дю Бокаж, пытаясь привлечь внимание молодых людей к Ши-Шиб-Мен (Круговой улице), куда они только что свернули. Тысячи алых дощечек, покрытых позолоченными надписями, болтались на шестах над многочисленными лавочками. Здесь кишела веселая толпа; никто, казалось, даже не подозревал об ужасах, творящихся на соседней улице. Ясмина потухшим взором смотрела на торговцев, зазывавших прохожих, жадно вцеплявшихся в носилки и не дававших носильщикам-кули двигаться дальше, дабы всучить знатным господам свой товар.

— Да-да! Сиятельные прохожие с золотыми кошельками и открытым сердцем, приходите к Бао Бингу отведать чудесного супа, выпить небесного чая и поесть жирной утки, взращенной ароматной весной.

— Нет-нет, — кричал другой, — не ходите к Бао Бингу, это каналья и вор, жулик и мошенник, приходите к Дю Фу. У меня есть пирожки, начиненные крабами, а мое щедрое сердце предлагает самый редкостный фарфор, масла, лаки кожи, уксус…