Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Тварь задергалась, как змея с перебитым хребтом. Я успела встать на колени, когда защелкала пустая обойма. Отбросив браунинг, я потянулась за «файрстаром» и уже почти навела его, когда труп ударил меня наотмашь тыльной стороной ладони. Я вмазалась в стену. Стараясь защитить младенца от удара, я приняла на себя больше, чем было бы полезно для моего здоровья. На миг меня оглушило, и труп схватил меня за волосы, поворачивая лицом к себе.

Я стала стрелять ему в грудь и в живот. Он дергался при каждом выстреле и где-то на седьмом или восьмом отпустил мои волосы. Еще одна пуля – и снова щелкнула пустая обойма. Тварь стояла надо мной и скалилась безгубой пастью.

Пожарные сирены стихли. Наступила внезапная почти пугающая тишина. Слышно было, как сердце у меня колотится прямо в голове. Крик младенца у меня на руках стал пронзительно громким, отчаянным. Тварь подобралась, и я знала за секунду до того, как это случилось, что сейчас она на меня бросится. Эту секунду я попыталась использовать, чтобы положить ребенка на свободный участок пола. Успела повернуться вполоборота, когда труп схватил меня и швырнул в противоположную стену. Но мне уже не надо было волноваться о ребенке, и я расставила руки, приняв на них почти весь удар. Когда труп приблизился, я не была оглушена. Он схватил меня за руку выше локтя, и я отбивалась, чтобы он не мог схватить и другую.

Бороться я умею, но не с такими бескожими и скользкими. Хватать было не за что. Он меня сгреб за блузку, второй рукой подхватил под бедро и поднял, как штангу. В стену я врезалась с такой силой, будто собиралась ее пробить. Попыталась смягчить удар, но сползла на пол и, оглушенная, пару секунд не в состоянии была дышать и думать.

Труп склонился надо мной, выдернул блузку из штанов, обнажив живот и лифчик. Подложив мне ладонь под спину, он поднял меня почти нежно, прогибая мне спину. Водя мордой по моему голому телу, он будто собирался поцеловать. Послышался шепот, шепот прямо у меня в голове:

– Голодно.

Все казалось далеким, как во сне, как перед обмороком, и я знала, что я близка к нему. Подняла руку, почти ее не чувствуя. Но я подняла и погладила склизкое бескожное лицо. Труп закатил глаза без век, опуская пасть для жора. Я скользила большим пальцем по обнаженным мышцам, нащупывая глаз. Тварь не остановила меня. Она вгрызлась мне в живот, а я всадила палец ей в глаз. Мы крикнули одновременно.

Труп отпрянул, уронив меня на пол – с небольшой высоты, и я сразу оказалась на коленях, отползая от трупа, когда первая пуля развернула его кругом. Рамирес появился со стороны пожарной лестницы, стреляя из двуручной стойки.

Тело дергалось, но раны закрывались все быстрее и быстрее, как будто чем больше мы стреляли, тем лучше его плоть училась заживлять их. Я ожидала, что труп нападет на Рамиреса, на меня или убежит, но он поступил иначе. Он прыгнул через разбитое окно обратно в детскую. И я знала, что он собирается делать. Он не хочет убегать. Он хочет взять как можно больше жизней, пока мы не уничтожим его. Его Мастер питается смертями.

Рамирес бросился к двери, с которой я уже воевала. Я оставила его пробиваться, а сама метнулась к окну. Труп стаскивал одеяло с младенца, как разворачивают подарок. Где мои пистолеты, я не знала, мне даже нечего было в него бросить. Он превратился в силуэт, а младенец хватался ручонками за воздух. Пасть монстра распахнулась, и она вся была уже в крови.

Рамирес наконец отодвинул дверь и протиснулся внутрь. Он стал стрелять по ногам, по нижней части трупа, чтобы не зацепить младенца. Монстр не обращал внимания, и все замедлилось, как залитое прозрачным стеклом. Морда опускалась, пасть расширялась, чтобы выгрызть крошечное сердечко. Я завопила, вложив в этот вопль всю свою беспомощную ярость. Я вытащила из себя ту силу, что позволяет мне поднимать мертвых, завернулась в нее, как в сияние, и швырнула ее от себя. Я видела ее мысленным взором, как веревку из тонкого белого тумана. Я хлестнула по этой твари своей аурой, обхватила ее своей сущностью. Я некромант, а эта блядская тварь – обыкновенный труп.

– Стой! – крикнула я.

Он застыл, держа ребенка почти в самой пасти. Я ощутила силу, анимирующую этот труп. Ощутила ее внутри этой мертвой скорлупы. Сила хозяина горела в ней, как темное пламя. У меня рука оказалась протянутой вперед, будто я так направляла свою силу. Разжав ладонь, я хлестнула этой белой веревкой по трупу. Покрыла его своей аурой, будто выращивая новое тело, и замкнула ауру, как сжимают кулак. Отделила эту тварь от силы, заставлявшей ее двигаться. Труп затрясся, потом рухнул, как марионетка с перерезанными нитями.

Я ощутила его хозяина, ощутила, как холодный ветер по коже. Он шел ко мне, за мной, по линии моей ауры, как по нити в лабиринте. Я попыталась отсечь его, свернуть ауру обратно в себя, но никогда я раньше такого не пробовала и потому действовала недостаточно быстро. Аура – это твой магический щит, твоя броня. Когда я бросила ею в труп, я открылась для всего и всех. Я думала, что понимаю степень риска, но ошиблась.

Сила хозяина трупа рванулась ко мне, как пламя по полоске разлитого бензина, и когда он ударил, был момент, что я закинула назад голову и не могла дышать. Сердце мое затрепетало и остановилось. Тело свалилось на пол, но больно не было, будто я уже онемела. Перед глазами стало темнеть, сереть, чернеть, и в черноте раздался голос:

«У меня слуг много. Тот, кого ты остановила, для меня ничего не значит. Ты гибнешь вотще».

Я ощутила его гнев, ярость, что я осмелилась бросить ему вызов.

Я попыталась найти слова в ответ на его голос, и оказалось, что могу найти:

– Пошел ты на…

Я попыталась рассмеяться над ним, над его бессилием, но уже не могла. Темнота стала гуще, исчез голос хозяина и мой, и осталось… ничего не осталось.

41

Первым признаком того, что я жива, была боль. Вторым – свет. В груди горел огонь. Я рывком пришла в сознание, ловя ртом воздух, пытаясь выдернуть из себя это жжение. Заморгала. Белый свет. Голоса.

– Держите ее!

Кто-то придерживал меня за ноги и руки. Я пыталась отбиваться, но не чувствовала собственного тела.

– Давление восемьдесят на шестьдесят, быстро падает.

Чьи-то тени надо мной, не рассмотреть. Резкий укол в руку, игла. Мужское лицо перед глазами, очки в металлической оправе, светлые волосы. Лицо расплывается в беловатый туман.

Серые пятна перед глазами, как на экране, когда пленка кончается. Я снова стала проваливаться вниз, назад.

Мужской голос:

– Мы ее теряем!

Темнота поглощает боль и свет. В темноту вплывает женский голос: «Дайте я попробую». Тишина во тьме. Чужих голосов на этот раз нет. Ничего, только плывущая темнота и я. А потом – только темнота.