Время для жизни (СИ) - taramans

- Сдэс стой, да, - и усмехнулся, падла!

Послышались чьи-то шаги, и Иван, не дожидаясь прибытия этого неизвестного, чуть подсев, резко пробил правой рукой «невеже» в брюхо. Ага, где-то в район печени. Это больно, очень! Все его тренировки и «постукивание» по мешкам все же давали результат.

«Эк его скрючило-то!».

Иван же, сделав шаг ко второму, одновременно вытащил нож из рукава, и с силой толкнув оппонента в стене, прижал тому нож к щеке. Этак – острием к глазу. Как-то не показался ему этот «вьюнош» бойцом. Вот тот, второй, который сейчас валяется на полу, поопаснее будет.

Скосил глаза в сторону примыкающего коридора. Там стоял седоватый, лет сорока, таджик.

- Эй, уважаемый! Какой глаз ему лучше вырезать – правый, или левый? – одновременно с вопросом, Иван перенес финку к другому глазу пацана.

- Погоди! Не надо ничего резать! – старший говорил по-русски почти правильно. По крайней мере – все было понятно.

- Ну как не надо? Очень даже надо! Этот ишак, и сын ишака… оскорбил и меня, и… мою женщину, - почему Иван назвал Фатьму своей женщиной, он и сам не понял.

Опс! А вот и сам предмет обсуждения – Фатьма подошла и стояла сейчас за этим старшим таджиком. Иван видел, что женщина, вначале какая-то снулая, прямо на глазах стала преображаться. И глазки заблестели, и щечки розоветь стали. И выпрямилась она.

- Он извинится, да! Сейчас извинится! Не режь его! – особого испуга у старшего Косов не видел, а поэтому решил нагнать страсти.

- Вы, басмачи сраные, что-то совсем охренели! Вы здесь, в России, а не у себя в кишлаке! Это там Вы – воины Аллаха, моджахеды, а здесь Вы никто! Кишки Вам выпустить, что ли? – он прижал нож посильнее, и по щеке пацана потекла капля крови.

- А ты не боишься? Ты же отсюда не выйдешь! Наших здесь много, всех не зарежешь! – прищурился таджик.

Ивана это… как-то развеселило. Это и нравилось ему, и не нравилось. Нравилось… потому как он ощущал себя… как в игре. Такой – опасной, но и очень будоражащей кровь. Прав был Савоська – есть здесь что-то от викингов. А не нравилось, потому как головой он понимал, что это – не здоровое все. «Крыша у меня едет, что ли?».

Вот этот его негромкий смех, похоже, очень не понравился старшему таджику.

- Как у Вас там говорится – «иншалла». На все воля Всевышнего! Меня-то, может быть и порежут, но вот его, - Иван кивнул на пацана, - да и тебя я распластать успею, это точно! Ну что – торопишься к гуриям, уважаемый? Поиграем? А то – может и остальные Ваши со мной не сладят? Иншалла…

- Подожди… разговаривать будем, да, - и таджик что-то быстро залопотал Фатьме.

Ишь как! Та гордо подняла голову, и довольно резко отвечала ему. Обмен мнениями длился недолго. Таджик замолчал, что-то обдумывая, потом снова повернулся к Ивану:

- Я не знал… То есть мы – не знали, да! Поэтому, я приношу извинения, - и он снова что-то сказал Фатьме, на что та фыркнула.

- Значит так, уважаемый… Сейчас ты заплатишь Фатьме, все, что должен заплатить! Туда же добавишь каффару – за оскорбление моей женщины, и меня. Ты понял?

- Я понял, ултуручи… Мы… заплатим.

- Ну вот… говорят же умные люди, что добрым словом и ножом, можно добиться большего, чем просто – добрым словом! – хохотнул Иван.

Иван с интересом наблюдал, как таджик передал женщине свернутые в трубочку деньги, достав их из кармана халата. Та бойко пересчитала и что-то сказала ему. Старший поморщился и добавил еще.

Фатьма кивнула, и, улыбнувшись Ивану, сказала:

- Муж мой, мы можем идти! – о как! он уже ее муж? Или она так «картину гонит»?

Он убрал нож в ножны, и подтолкнул пацана к старшему, бросив ему в спину:

- Рав ба керам! Кери хар!

Старшему же он, чуть поклонившись, но все же улыбаясь:

- Ассаляму алейкум ва рахматуллах! Пошли, женщина! – это уже Фатьме, и направился к выходу.

«М-да… водевиль продолжается, блядь!»

Выйдя из павильона, он повернулся и взял женщину под руку:

- Слушай… жена моя, - тут он все-таки не сдержался и засмеялся, - а здесь где-нибудь можно поесть? Хочется много горячего, вкусного мяса!

- Здесь шашлычная рядом. Эти…, - она кивнула назад, - как раз там кушают. Не побоишься туда пойти?

- Ты напрашиваешься на наказание, женщина! – нахмурил он брови, но не выдержал, улыбнулся.

Она посмотрела не него:

- Какой ты все-таки мальчишка еще, Иван! – тоже заулыбалась.

Когда они расположились за столом в фактически пустом заведении, Фатьма что-то сказала буфетчику. Тот поморщился и ушел на кухню.

- Сейчас все будет. Не принято у них, чтобы женщина сидела за столом с мужчиной.

- Я знаю, - кивнул Косов.

- А откуда ты тюркский знаешь? – ей было интересно.

- А я его и не знаю. Так только… несколько фраз. Слышал где-то, да запомнил.

Она хмыкнула. И уже он, в свою очередь, поинтересовался:

- А что ты тому, седому, там сказала?

- Я же слышала, что ты назвал меня… своей женщиной. Вот и сказала, что ты – мой муж. И… что Ильяса и Хлопа ты убил.

«Вот ни хрена ж себе! Такую известность… на хрен бы не нужно!».

Увидев, что он нахмурился, она поспешила объяснить:

- Никто не узнает! Здесь не принято что-то рассказывать…посторонним! А Ильяса и Хлопа они боялись. Ну… не то, чтобы боялись, но – не связывались. Еще когда мы с Ильясом… стали жить… Я пожаловалась как-то, что меня здесь подчас обижают. Они пришли сюда. Ильяс одному… особо назойливому… рожу ножом порезал. А Хлоп другому – руку сломал, дубинкой. Их здесь как сумасшедших принимали. Буйных таких, опасных. Вот ты – их убил! Значит – еще более опасный!

«Ни хрена ж себе у меня… репутация складывается!».

Он с аппетитом ел ароматное, правильно приготовленное мясо. Заметив, что женщина ест мало, без аппетита, уставился на нее:

- Фатима! Тебе нужно есть. Женщина должна быть с хорошей попой. Иначе скажу «талак» трижды - и все! Эх! Пивка бы еще, или вина… красного сухого.

Она засмеялась:

- Нет… Здесь такого нет. Можно по пути взять, в магазине.

Они медленно, прогуливаясь, шли к дому Фатимы. Она молчала, изредка косясь на него, держала его под руку.

- Ты что-то хочешь спросить?

- Нет… хотя… да. Слушай, а как мне дальше жить? Ильяса нет. Он хоть изредка, но давал мне деньги. Вот сейчас я и работы лишилась. Я, конечно, что-нибудь найду… но не сразу.

Он шлепнул себя рукой по лбу:

- Извини! Из головы вылетело, с этими арабскими страстями! У Ильяса… были деньги. Поэтому, вот. Здесь две тысячи. Это пока! Чуть позже – будут еще. Месяца на три-четыре тебе хватит за глаза.

Она, взяв и спрятав деньги, помолчала, а потом спросила:

- А ты… снова уйдешь? У тебя кто-то есть, да?

Он засмеялся:

- Да тут сразу и не скажешь… Вроде и есть, а вроде… и нет. Там все… игры какие-то.

Похоже, ее это вдохновило. По крайней мере, она повеселела и заявила:

- Так как ты назвал меня своей женщиной, нам нужно зайти в магазин и купить что-то поесть, - потом смутилась, - а то у меня дома еды-то… почти и нет. Как мужчину кормить? Решишь еще, что я плохая жена и «талак»!

Они зашли в магазин, и Иван, особо не глядя на деньги, набрал всего, на что падал взгляд – его или Фатимы. Уже с полной авоськой в руке, Иван шел, поглядывая на женщину. Та взяла его под руку, и о чем-то задумалась.

- Слушай… Ну, почему меня так… неласково встретили торговцы на рынке, это мне немного понятно. Я – чужак и лезу в их, пусть и временный мирок. А почему у тебя… там, на рынке… такие отношения сложились? Плохие, как мне показалось. Вы же земляки, вроде бы… и должны помогать друг другу. Или я чего-то не понимаю?

Женщина, сначала неохотно, но потом рассказала, что:

- Да не своя я им. Точнее – вроде своя, но еще хуже, чем чужая.

- Это как так?

- Сложно это все объяснить… тому, кто не знает, как эти отношения там складываются. Я же сюда еще с родителями приехала. В тридцатом… Да и там, еще в Туркестане, тоже мы своими… можно сказать, не были.