Глаз бури - Екатерина Мурашова

Догадавшись, что у Софи началась истерика, Туманов шагнул к ней и коротко, без замаха ударил по щеке. Девушка сразу замолчала. По опыту Туманов знал, что теперь она будет плакать, и приготовился утешать. Софи не заплакала, и лишь смотрела на него лихорадочно блестящими глазами.

– Я не знал, – тихо сказал Михаил. – Мог догадаться, просчитать, заметить, но… не хотел, наверное… Теперь… Хочешь, я их всех уничтожу? – глаза Туманова налились кровью, а лицо сделалось настолько страшным, что Софи отвернулась, не в силах смотреть. – Этого слюнтяя Головнина, всех, кто хоть раз посмел на тебя косо взглянуть… Ты только сейчас скажи: хочешь?!

– Угу! – усмехнулась Софи и приложила ладонь к горящей щеке. – То-то они меня сразу полюбят…

– А тебе надо, чтоб – любили?! – в голосе и на лице Туманова читалось несказанное удивление.

Софи горько рассмеялась.

Февраля 28 числа, год 1990 от Р. Х., Санкт-Петербург

Здравствуй, милая Элен!

Моя нынешняя жизнь наверняка трудно представима для тебя с точки зрения морали и высокой нравственности, но вместе с тем весьма обыкновенна в повседневных мелочах. Ты не поверишь, но я так же утром встаю, кушаю свежие булки с маслом и кофеем, гуляю в «Аквариуме», катаюсь на островах и посещаю театры. По вечерам у меня бывают гости.

Днем я пытаюсь писать, но, хотя материала предостаточно, процесс идет с большим трудом. Причину этого я еще достоверно не отыскала, надеюсь справиться с этим в ближайшее время. Возможно, все дело в том, что писать о других возможно лишь тогда, когда в собственной душе бури слегка улеглись, или хоть затихли. Сама понимаешь, что это не мой случай, и к своему нынешнему положению я далеко не привыкла.

Туманов по преимуществу держится со мной крайне мило и очень старается меня всячески развлекать. Его позиция при этом остается вполне купеческой, впрочем, к его чести, он этого совершенно и не скрывает. Он не любит быть в долгу, и самое заветное его желание касательно наших отношений – поскорее оплатить счет. Еще в самом начале он заявил об этом прямо (при этом радостно усмехался и едва ли не потирал руки):

– Ну вот, теперь я, наконец, могу спокойно, ничего не опасаясь, купить тебе тряпок и всяческих побрякушек с камнями. И ты не будешь от них нос воротить, а возьмешь как миленькая и станешь в них наряжаться…

При этом он совершенно искренне не понимает, какие чувства во мне будят подобные заявления. Отношения купли-продажи, по всей видимости, единственные отношения между людьми, которые он вообще знает. Честная торговля – идеал порядочности. Со мной он старается торговать честно и не мелочиться в цене. Вообще-то по природе и личной истории Туманов – талантливый мошенник. Теперь он откровенен со мной так, как можно быть откровенным с домашней утварью или прислугой (отчего-то я в последнее время часто вспоминаю мою Веру. Как-то она там, в Сибири? Последнее письмо от нее было еще осенью. Оно совершенно крестьянское и состоит из одних приветов и справок о здоровье. Понять из него что-то о действительном положении дел невозможно. Впрочем, жизнь идет, дети живы и здоровы – и за то слава Богу). Я подозреваю, что сам Туманов считает этот уровень фамильярной откровенности доверием, и изнутри его системы ценностей я должна гордиться тем, что он мне оказан. Стыдливость (все ее формы) присуща ему не больше, чем дворовому псу. За истекшее время он успел многое мне о себе порассказать. Ты сейчас придешь в ужас, но, право, некоторые из его мошеннических авантюр вызывают у меня искреннее восхищение. Если вспомнить мою полудетскую любовь – мелкого жулика Дубравина, то вполне можно предположить, что такова моя планида – увлекаться мошенниками. Туманов, конечно, гораздо крупнее со всех точек зрения. Его сила – это сила матерого зверя, выжившего наперекор обстоятельствам и победившего во множестве схваток с себе подобными. Его рассказы о людях и нравах жутковаты и обворожительны одновременно. Как писатель, я пребываю в состоянии непрерывного восторга и стараюсь побольше и поточнее запоминать и даже записывать. Последнее, впрочем, приходится делать тайком, потому что Туманову это почему-то не слишком нравится. Вероятно, из природной подозрительности, которой он наделен в огромной мере и которая вполне объяснима историей его жизни.

Михаил великолепно разбирается в торговле и современной промышленности, обладает деловым чутьем на прибыль и, судя по всему, крайне успешен в делах, где изначально можно все просчитать и подвести хотя бы приблизительный баланс. Вместе с тем, в области человеческих чувств он порою проявляет поразительную неразвитость и даже наивность. Так, например, он почти не понимает грани между страхом и уважением. Уважать какого-то человека и страшиться его – для Туманова практически одно и то же. Можешь теперь себе представить, как влияет такое убеждение на его поступки.

Когда однажды я, находясь в нервическом расстройстве чувств, буквально обвинила его в обрушившемся на меня общественном отчуждении (Глупость, конечно, несусветная! Он-то тут причем? Я что, без сознания была? А потом?), он тут же предложил мне отомстить и уничтожить всех, кто был со мной недостаточно почтителен. Накануне Мари Оршанская не только не поздоровалась со мной в концерте, но и буквально за руку оттащила от меня своего второго мужа (Или еще жениха? Право, мне не уследить за нашей динамичной Мари!). Причем этот последний был вовсе не против со мной поболтать и даже, с согласия моего спутника, угостить меня чем-нибудь в буфете (Михаил в это время просто спал в ложе – он всегда спит в театрах – и спросить его представлялось весьма затруднительным). Можно представить себе, как я разозлилась!

А теперь представь себе, как я, с помощью Туманова, начинаю мстить всему свету! Хорошенькая картинка, не так ли? Туманову, между тем, она представляется вполне логичной и даже привлекательной (с точки зрения его собственной, и совершенно мне непонятной! – ненависти к высшему обществу и опять же оплаты счетов). Когда я, успокоившись, попыталась объяснить ему, что отвергающие меня сегодня люди абсолютно правы, несмотря на все чувства, которые я лично сейчас испытываю, и просто инстинктивно заботятся о сохранении некоего статуса кво (а иначе – что? Хаос?), он просто глухо зарычал, как, бывает, рычат крупные собаки, если их дразнить.

Спустя некоторое время, видимо, обдумав ситуацию со всех концов и не в силах примириться с ней, он предложил мне немедленно выйти за него замуж, чтобы заткнуть всем рты. Помня твои рассказы, я поинтересовалась, имеет ли он какие-нибудь отношения с какой-нибудь из церквей. Как ты и предполагала, Михаил сказался некрещеным и неверующим, но выразил немедленную готовность креститься, венчаться и «что там еще понадобится».