Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

В небольшую ямку около ровера я положил маленькую скульптуру и табличку, посвященную 14 американским астронавтам и советским космонавтам, которые участвовали в лунной гонке и погибли или умерли. 14 имен, перечисленные в английском алфавитном порядке, принадлежат Чарли Бассетту, Павлу Беляеву, Роджеру Чаффи, Георгию Добровольскому, Теду Фримену, Юрию Гагарину, Эдварду Гивенсу[72], Гасу Гриссому, Владимиру Комарову, Виктору Пацаеву, Эллиоту Си, Владиславу Волкову, Эду Уайту и Клифтону Кёртису Уильямсу[73] (увы, но два имени, которым стоило бы быть на табличке, отсутствовали – Валентина Бондаренко и Григория Нелюбова; в то время из-за секретности, окружавшей советскую космонавтику, мы ничего еще не знали об их жизни и смерти).

Думая обо всех наших утратах, я понимал, какое крепкое братство связывает меня со всеми этими людьми. Некоторые из них были мне близкими друзьями, других я видел лишь на официальных снимках вкупе с лаконичным объявлением об их гибели – в советской прессе.

Поставив ровер с камерой достаточно далеко от лунного модуля, чтобы он заснял наш взлет (мы собирались передавать хронику такого события по телевидению в первый раз), я присоединился к Джиму внутри корабля. Поднимаясь по лестнице и взбираясь на «крыльцо» Сокола в последний раз, я знал, что в моей жизни больше не наступит ничего, что сравнится с этими тремя днями на Луне.

Я так устроен, что постоянно ищу новые вызовы, и знал, что продолжу действовать, как и раньше. Поэтому я был уверен, что впереди меня ждут новые возможности и горизонты. Но даже тогда я знал, что на Луну я не вернусь больше никогда. Лишь четверым астронавтам еще был уготован этот путь. Программа «Аполлон» сворачивалась. Я лишь не подозревал, что с ее концом придется навсегда распрощаться и с любыми пилотируемыми полетами к Луне, однозначно – до конца моей собственной жизни, и кто знает, как долго такая ситуация продлится? Но я чувствовал в те минуты, что по-настоящему полюбил это далекое и красивое странной красотой небесное тело, а по сути маленькую планету, которая постоянно обращается вокруг нашей собственной. На ней я нашел мирное, пусть и временное, пристанище. Но пришло время возвращаться домой, на Землю.

Как раз перед тем, как я взобрался по лестнице в лунный модуль и начался предстартовый обратный отсчет, Джо Аллен прочитал для нас строфу из стихотворения, которое популярный писатель-фантаст Роберт Хайнлайн вложил в уста персонажа в одном из своих рассказов. И эти строки помогли притупить боль, которую я чувствовал, когда космический корабль понес меня прочь от поверхности Луны.

Ибо Райслинг, слепой поэт космических дорог, писал:

Дай, судьба, мне последнюю посадку,

Там, где жизнь мои предки прошли,

Дай увидеть покров голубых облаков

И зеленые холмы Земли[74].

* * *

Взлетный двигатель Сокола включился точно по расписанию, в 171 час 37 минут полетного времени, и мы взмыли с лунной равнины, подняв впечатляющий шквал пыли и мелких обломков, – этот миг впервые был зафиксирован на телекамеру и транслировался в прямом эфире на весь мир. Оказалось, что, когда Джим и я проводили комплексные предстартовые проверки, чтобы убедиться в стабильной работе систем и в том, что возьмем правильный курс на встречу с Индевором после пуска, Эл доставал из запасника в командном модуле кассетный магнитофон (который входил в официальный комплект бортового оборудования), чтобы поставить для нас кое-какую музыку. Все приготовив, он вставил кассету, которую мы взяли в предвкушении успеха команды, целиком составленной из летчиков ВВС.

Изначально мы хотели, чтобы Эл включил запись так, чтобы ее услышали лишь в Хьюстоне, но он не понял, что мы все вместе находимся на одном и том же радиоканале. И оказалось, что на взлете нас провожал с Луны марш Военно-воздушных сил США. И пусть это стало полной неожиданностью, но как же здорово было начать путь к Земле под гремящие аккорды «Вверх мы идем, в дикое голубое пространство…». Хотя в нашем случае – в черное пространство!

Не считая музыкального аккомпанемента, старт с Луны прошел тихо и мягко (лишь сила земного притяжения возросла с одной шестой до половины) по сравнению с пуском на ракете с мыса Кеннеди. Притом, что нас окутывали полные оболочки скафандров, а головы закрывали шлемы, гасившие все звуки, после взлета я услышал нарастающее шипение, которое казалось приглушенным звуком ветра, дующего сквозь щели в окнах Сокола, хотя, конечно же, это было невозможно. На самом деле так шумел взлетный двигатель.

Быстро поднимаясь вверх, мы прошли прямо над Бороздой Хэдли и через три минуты уже достигли высоты более девяти километров. Через два часа точно выверенных маневров по сближению и встрече Индевор и Сокол вновь, как и раньше, образовали целостный космический аппарат. Перегрузив в тесноте двух кабин 77 килограммов тщательно упакованных лунных камней и других образцов в командный модуль, мы закрыли люк Сокола и приготовились его отстрелить, чтобы начать возвращение к Земле с этой точки на одном лишь Индеворе. Небольшая заминка с герметизацией скафандров задержала отстреливание на десять минут, но в 179 часов и 30 минут полетного времени Эл подтвердил отделение Индевора от Сокола.

– Приняли, так точно, – отозвался ЦУП. – Надеемся, вы проводили его ласково. Это был хороший корабль.

– О да, увы, – грустно согласился Эл.

Однако из-за небольшой задержки в расписании Центр управления передал нам сбивающие с толку некорректные данные сразу после разделения. Если бы мы начали маневр по их расчетам, то, вероятно, вошли бы в «повторный физический контакт» с лунным модулем, который виднелся в окнах прямо перед нами. ЦУП пересчитал параметры, и мы начали безопасно отдаляться от Сокола. Но из-за того, что я и Джим не спали больше 20 часов и не ели больше восьми, в Хьюстоне, видимо, решили, что все перепутали именно мы, а не они. Они даже предложили, чтобы мы приняли по таблетке секонала в предстоящую ночь, чтобы лучше выспаться. Секонал – коммерческое название секобарбитала, барбитурата с седативными свойствами, который непременно входил в медицинский набор каждого «Аполлона».

Я, удивившись такому предложению, тут же от него отказался, предположив, что его автор – один из врачей NASA, следивших за нашим состоянием в полете. По нашему, астронавтскому, мнению, они всегда проявляли излишне осторожничали. Хотя вслух я ничего и не говорил, но считал, что принимать снотворное без веской причины – нелепо, учитывая, как много требовалось от нас, случись какая-нибудь авария, ведь к ней мы