Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Джаромо прикрыл глаза, мысленно выводя перед собой карту Айберу: крепость Тушшах находилась почти в центре страны и если царь Арашкар не успеет её взять в ближайшие дни, союзники саргунов ударят по каришмянским войскам с юга и севера, зажав их в тиски. Да, пока все складывалось именно так, как и предвидел Великий логофет. Вскоре вторжение захлебнется и на несколько месяцев, а может и лет, в долине реки Джилапак воцарится хаос, превращая войну в череду набегов, грабежей и мелких стычек. Но самое главное, после вторжения флота каришмян в Чогу, море в тех краях станет слишком беспокойным и опасным для купцов из Восточного Фальтасарга, вынуждая их всё чвще отправляться в безопасные гавани Тайлара.

Достав пергамент, Великий логофет набросал приказ для сановников торговой палаты об увеличении пошлин на железо, бронзу и корабельную сосну для купцов из Айберинских стран. Подумав, он вписал и негласное предложение для каришмянских послов об отмене всех этих пошлин в обмен на отмену для тайларских купцов портовой подати и получения ими права порадовать товары напрямую на рынках в прибрежных городах. Как бы не сложилась война, побережье все равно останется за каришмянами, а парочка крупных поражений и угроза договориться с Фагаряной или Чогу, сделает их весьма и весьма сговорчивыми.

Вторым письмом оказалось сообщение о прибытии в город нового торгового посланника из Эурмикона Уянтхара Эт-Дакку, который запрашивал аудиенции.

Великий логофет откинулся на спинку кресла, выуживая из своей памяти конторы Северного Внутриморья.

Эурмикон был странным местом. Сплетением двух чуждых и противоположных миров, которые не должны были сойтись вместе. Он возник как колония фальтов-изгнанников из Белраима, когда лет сто назад в этом городе-государстве вспыхнула весьма кровопролитная внутренняя война. Тогда власть над землёй белраев захватили жрецы весьма мрачного культа Рехъель, который предполагал в качестве главного своего ритуала жертвоприношения младенцев. Довольно много жителей самого Белраима и окрестных поселений выступила против культистов, но проиграли и часть из них, погрузившись на корабли, переплыла всё Внутреннее море, основав в устье реки Хольга город, названный Эурмиконом.

Любопытно, что выигравшие тогда войну жрецы уже через три года были низложены новым восстанием, но беженцы так и не вернулись. Напротив, основанный в столь неестественном для уроженцев жаркого и засушливого юга, город начал быстро расти, пополняясь изгнанниками и просто авантюристами из других фальтстких городов и государств.

Вскоре поселенцы заключили торговые соглашения с клавринскими племенами живущими по соседству. Постепенно возникшие между ними торговые связи становились все плотнее и многогораннее. Клаврины — муршане, серфы и меты вливались в общество открытого для всех города-государства, а когда они неожиданно пришли на помощь и защитили его от нашествия других клавринских племён, то получили равные с потомков фальтов права.

Теперь клавринское население города постоянно росло, а сам он расширялся, основывая новые колонии и поселения по всему ближайшему побережью, набухая и превращаясь в по-настоящему сильное государство. По всем законам, составные части этого причудливого объединения должны были отвергать друг друга. Но они как-то нашли общий язык, превратившись в нечто новое и цельное. И в этой целостности не похожего, Эурмикон обретал особую силу. Его купцы посещали обе стороны Внутреннего моря, крепко связывая дальние берега торговыми маршрутами и богатея на этом.

Пожалуй, встречу с послом такого города не стоило откладывать даже в сложившихся обстоятельствах. Достав лист пергамента и стилус, Джаромо набросал краткое письмо с инструкциями для своих подчиненных, а потом и само приглашение для Уянтхара Эт-Дакки.

Выбор третьего письма несколько удивил Великого логофета. По крайней мере, сам Джаромо, скорее всего, не обратил бы на подобные сообщения особого внимания. Но Аях Митэй обладал удивительным даром видеть пока не раскрывшееся важное в несущественном, а посему он решил отнестись и к этому письму с вниманием.

Длинный лист пергамента пестрил краткими, переписанными аккуратным почерком старшего раба, сообщениями от сановников из городов Старого Тайлара. Они сообщали об участившихся случаях стычек между алавелинами и последователями традиционных культов. Так в Абвене однобожники заблокировали шествие в честь Меркары, забросав камнями и грязью молодых девиц. В Арпене были избиты жрецы Моруфа, которые совершали ночное жертвоприношение. В Венкаре, после убийства местного проповедника, толпа с палками попыталась взять штурмом Городскую коллегию. Ну а в Палтарне и вовсе недавно был сожжен храм Радока. И хотя прямых доказательств причастности местной общины к этому преступлению и не было, рапортовавший о нем сановник ни сколько не сомневался в том, на кого именно следует возлагать вину.

Конечно, Великому логофету было хорошо известно о росте числа последователей Лиафа Алавелии. Год от года, поколение за поколением их становилось все больше и больше. И если в Новом Тайларе или в Малых Царствах влияние этой религии пока было не столь заметно, то в Исконных Землях вера в единого бога и обещанную им вечную жизнь зачастую становилась главной отдушиной для блисов. Они к ней тянулись и к обещанному её проповедниками блаженному бессмертию, которое наступит после уничтожения «корня греха» — то есть, всего обычного и естественного уклада жизни.

Джаромо скривился от одной этой мысли. Верившие в подобную чушь вызывали у него даже не жалость, а самое натуральное презрение. Он сам, своими собственными силами, проделал путь из низов на вершину, вырвав из нищеты и безвестности и себя и всю свою семью. Весь его опыт, вся прожитая им жизнь, говорили, что все сословия, все запреты, ограничения и вся иерархия государства существовали лишь для того, чтобы отсекать недостойных. Они держали в узде ленивую бестолочь, и так не имевшую права на богатство и счастье, а посему и были высшей формой истинной справедливости. Вот только для черни, в большинстве своем и состоявшей из подобной бестолочи, эта мысль была слишком сложна и обидна.

Им было проще свалить все свои беды на кого-нибудь другого и истово верить, что изменить их жизнь может божественное чудо. Что если они будут усердно молиться, а заодно перебьют всех нечестивцев, грешников, идолопоклонников и ещё кого-нибудь, на кого их натравят языкастые проповедники, то в мир вернется Единый Бог и подарит им вечную жизнь полную счастья и блаженства. И этой верой им было удобно прикрывать всю никчёмность собственной жизни.

Почему в родах умерли и жена моя и первенец? А славил ли ты всевышнего так рьяно и часто как следовало и делился ли радостью его с близкими? Почему меня разбила спинная хворь и вот уже третий день я лежу не в силах даже подняться? А перечитывал ли ты Книгу истин и говорил ли о ней с ближними своими? Почему рухнула стена дома моего? А ходят ли по твоему городу мужеложцы, распутники и нечестивцы? Почему пал мой скот, а долгоносик поел плоды на деревьях? А стоят ли ещё в храмах идолы ложных богов?

Такая вера была удобна для простонародья. Она давала простые ответы на сложные вопросы. И личная ответственность была в ней неразделима с коллективной. Причем не только в рамках их религиозной общины. Ведь пока соседи-грешники, камнемольцы и идолопоклонники, «марают мир своей скверной», их богу было противно его же творение. А, значит, с грешниками надо расправиться. Ради блага праведных и исполнения заветов их бога.

Да, пожалуй, рост числа однобожников мог стать проблемой. Отвергая общественную мораль и традиции, предпочитая свои религиозные заветы законам государства, как минимум часть из которых сильно противоречила последним, они могли стать опасной и неуправляемой стихией. Вот только все попытки совладать с ними обычными методами приносили слабые и весьма противоречивые результаты. Ардиши, а в особенности последний из них, Убар Алое Солнце, объявляли их вне закона за богохульство и преследовали, словно диких зверей, убивая сотнями и тысячами, вырывая языки проповедникам и отрубая пальцы переписчикам Книги Истин. Но единственное чего они достигли — так это приучили однобожников чтить мученичество добродетелью и благом, а свои собрания проводить в подвалах и катакомбах.