Золочёные горы - Кейт Маннинг

ворвался внутрь сейфа, когда я распахнула дверь. Сердце мое колотилось как бешеное. Даже в таком тусклом свете я разглядела свои трофеи: толстые пачки купюр на полках.

Я взяла десять, чувствуя себя Али-Бабой в пещере разбойников. Не стесняясь, набила карманы.

Но гораздо больше осталось внутри. «Он их даже не считает, – говорил Джейс. – Это всего лишь небольшая заначка. Никто не заметит».

Я закрыла за собой сейф и повернула ручки. Наверху вышла через черный ход, нацепив снегоступы, и отправилась назад в «Мунстоун сити рекорд». Остаток воскресенья меня трясло в лихорадке, потом я легла спать. Когда К. Т. отправилась к себе и легла, я зажгла лампу и пересчитала деньги. Это вам не две серебряные вилки. Там было пять тысяч долларов.

Это не преступление. Это мое право. Слова моего отца стали теперь моими.

Раньше я верила, что, став женой Джейса, смогу превратиться в принцессу. И теперь стала ею. Принцессой воров. La Princesse des Voleurs. История Робин Гуда воплотилась в реальность. Я украла деньги не для себя. Не для того, чтобы тратить на безделушки. Это ради возмещения и мести. Я спрятала наличность за доску в чулане редакции, оставив себе только то, что дал мне Джейс в «Гербе Руби» и еще раньше, в тот вечер, когда показал мне сейф. Мои личные сбережения составляли 307 долларов, подаренных или заработанных. Ни одного украденного. Теперь я осталась одна, сама себе хозяйка.

Неделю спустя, в самом начале марта, открылся железнодорожный путь до Гленвуда. Я ухватилась за эту возможность и купила билет туда-обратно. В Сберегательном банке Гленвуда я положила украденные доллары на счет, открытый на имя Анджелы Сильверини (Ангел и Сильвер – так называл меня он). Увидев пачки долларов, которые я достала из рюкзака, служащий банка вскинул брови.

– Это наследство, – сказала я. На глаза навернулись слезы. – Мой муж скончался.

Моя скорбь не была притворной. Тогда единственный раз в жизни я сказала эти слова о Джейсе: «Мой муж скончался».

Служащий задал мне всего один вопрос:

– Анджела Сильверини. Что это за имя? Вы итальянка?

– Да, – ответила я.

Я выписала чек на тысячу долларов Женскому вспомогательному фонду забастовок ОГА. И отправила его профсоюзу в Денвер. «Прошу использовать эти деньги для оплаты любых забастовок горнорабочих в Колорадо. Друг». Обратный адрес не указала.

Этот чек стал первым «возмещением», так я это называла, взысканным с Паджеттов вместо того, что не было ими выплачено на общее благо. Мой план состоял в том, чтобы выделять эти деньги тем, кто в них нуждался. Создать социологический отдел, состоявший из одной-единственной женщины. Сильверинование – так я это назвала. Отправив чек по почте, я испытала эйфорию.

«Сделал людей счастливыми – не зря провел день, – говорил Робин Гуд. – Это справедливость!»

Я возвращалась назад в Мунстоун под знаменем справедливости и в новом тайном обличье Анджелы Сильверини, Принцессы воров.

Но счастье не длится долго как для вора, так и для охваченной горем девушки. Я старалась держаться стоически, выдавливая улыбку, чтобы не сеять несчастье жалобами, и все же меня терзал страх быть пойманной. При этом я не могла заставить себя бежать из города, покинув К. Т. и «Рекорд», нашу привычную жизнь. Я винила себя в собственных бедах. Мне не приходило в голову связывать их с древним предсказанием, предполагать, что проклятие изгнанного племени юта пало на городок Мунстоун. Проклятие было всего лишь народным преданием, в которое верили дети, такие как Ева Сетковски. Так думала я, поэтому начисто позабыла о нем.

И, несмотря на предостережения старожилов и рассказы о случавшихся в прошлом сходах снега, я не слишком тревожилась о сезоне лавин. Теперь у меня не было причин ходить наверх в Каменоломни или в лагерь у Собачьего Клыка. Не было причин рисковать, отправляясь на поезде через ущелье Гимлет. Я останусь в городе до весны, потом упакую вещи и уеду куда-нибудь далеко. В Сан-Франциско или Чикаго. Куда угодно, лишь бы не в монастырь в Ратленде. Я сидела на месте и размышляла в ожидании дней, когда пути очистятся и поезд увезет меня вниз по холму. Я помашу Мунстауну и скажу adieu. À jamais[122].

Утром 13 марта я разгребала лопатой снег возле редакции «Рекорд», счистила целый фут с тротуара. Дотти Викс, тоже откапывавшая свою пекарню из-под снега, помахала мне рукой. День был чудесный: десять градусов тепла, солнце растапливало сугробы на крышах, капало с сосулек, свисавших, как острые кинжалы. Снег стал сырым и тяжелым, как мое свинцовое настроение.

Я закидывала снег на сугроб, выросший выше моей головы. С конька с кристально звонким дребезгом упала и разлетелась на кусочки сосулька: словно знамение от Господа.

– Прямо весна! – воскликнула Дотти. – Какая красота!

– Да уж, весна! – повторила я. – Это что – гром?

Мы перестали копать, услышав гул рока, прозвучавшего в ясном небе. Раздался рев. Мы обернулись и увидели, как обрушилась часть Мельничной горы: волна снега низверглась вниз, словно белый взрыв на фоне ясного неба, ломая деревья и отшвыривая огромные валуны, как бейсбольные мячики.

– Лавина, – в один голос выдохнули мы.

Гремящий рев пронесся над городом. И наступила тишина. Потом завыла сирена: короткий гудок – длинный – два коротких. От этого звука кровь застыла в жилах. Весь город высыпал на улицу: в панике выбегали полуодетые сонные люди. Я, Дотти и К. Т. схватили лопаты и помчались в сторону фабрики.

Ее не было. Снег разнес ее в щепки. На месте цехов стояло снежное облако, словно дым над пожарищем. В нем переливались на солнце маленькие радуги, падали на землю ледяные капельки. Мы стояли и смотрели с раскрытыми ртами.

– Что ж, – пролепетала потрясенная К. Т. – Рука судьбы наконец нанесла ответный удар.

– Не очень-то любезные слова, – заметила я.

– Любезность не является добродетелью, – ответила она. – В отличие от доброты.

– В чем разница? – спросила Дотти со слезами на глазах.

– Любезным быть легко – достаточно улыбки и приветствия. Доброта же требует усилий. – К. Т. отвернулась от развалин с печалью на лице. – Какая трагедия. Не могу смотреть. Опишешь все, Пеллетье.

– Я?

– Ты. Большая история: лавина тысяча девятьсот девятого года.

– Но я не…

– У меня жар, – сказала она, покашливая. – Подготовь статью к пяти часам. И никаких любезностей, слышишь?

Она махнула рукой в сторону руин и вернулась в постель. Дотти последовала ее примеру, пообещав вернуться с чаем для спасателей. Они оставили меня одну с блокнотом в руках.

Мужчины пробирались через остатки двух сплющенных в лепешку цехов. Лихорадочно раскапывали снег и