Нескучная классика. Еще не всё - Сати Зарэевна Спивакова

С. С. Но на голос влияют не только объективные обстоятельства: погода, климат, перелеты, усталость, но еще и психофизическое состояние?

Д. Х. Да. Иначе говоря, голос – это я.

С. С. Точнее не скажешь, Димочка. А ты научился с годами справляться с голосом и его беречь?

Д. Х. Я-то научился, но голос уже не тот. И я не тот мальчик, которым был раньше.

С. С. Ну это уже к вопросу о самокритичности.

Д. Х. Нет-нет, голос действительно с возрастом меняется.

С. С. В чем-то, может, и в лучшую сторону?

Д. Х. Пожалуй, и в лучшую. Голос становится сильнее, больше, объемнее. Появляются навыки преодоления тесситурных трудностей. Это, конечно, приобретается с годами, с мастерством. Но знаешь, что теряется? Нежность и чистота. Как во всех нас. Ну, в нас – мужиках. Глинка, что ли, говорил: “Раз потерянная нежность не вернется никогда”.

С. С. У тебя есть какие-то проверенные упражнения для голоса на дыхание, на позицию, которые ты бы мог посоветовать, в частности, начинающим певцам. Как лучше дома совершенствовать свои вокальные данные?

Д. Х. Лучше заниматься с педагогом. Знаете, как американцы говорят, Don’t try it at home.

С. С. Не пробуйте повторять это в домашних условиях.

Д. Х. Да. Запретов, конечно, не может быть никаких, потому что когда хочется петь, тогда и поется. Но нужно быть осторожным. Существует целый ряд дыхательных упражнений. Я не могу сейчас их тут показывать, но они есть.

С. С. А если неправильно заниматься, можно ведь убить голос?

Д. Х. Можно очень сильно навредить. Не сорвать, но можно напеть разные проблемные узлы, отслойки на связках и прочее, не будем в это углубляться.

С. С. Да, лучше не надо. Я прочитала замечательную историю про постановку “Травиаты” в Неаполе. Все идеи и находки режиссера были тебе настолько чужды, что единственной мыслью было – уйти и не участвовать. И тогда ты набрал в рот воды и стал считать: раз, два, три. И ты рассказывал, что, пока считаешь, успокаиваешься, гнев уходит и находится разумный компромисс. Мне очень понравился такой способ. Ты продолжаешь им пользоваться?

Д. Х. Совсем недавно я, не набрав в рот воды, решил покинуть театр на второй репетиции той же самой, кстати, “Травиаты”, только в другом театре. С очень известным, большим режиссером. Уже пожилым человеком. Я не делал резких движений, но ушел, в общем, не тихо. Потом началось: звонки от директора театра, всеобщее недоумение и ужас, удивление Флоранс, моей жены, которая уже запланировала приезд с детьми, чтобы провести каникулы вместе с папой, а тут папа собирается бросать все и уходить, хлопать дверью… И я в конце концов нашел для себя компромисс. Я взглянул на режиссера совершенно другими глазами и проникся к нему сочувствием. Перестал критически оценивать его работу, вместо этого заставил себя режиссеру симпатизировать и начал изучать его со всех сторон. В результате я сделал своего Жермона точной копией этого режиссера. Мне кажется, получилось. Это было очень интересно. Но, знаешь, это, пожалуй, единственный случай такого начала отношений. Не могу сказать, что потом мы с этим режиссером друг в друге души не чаяли, но он меня очень любил. Ему нравилось то, что я делаю, он меня засыпал комплиментами. Впрочем, массу комплиментов я получил от него и в самый первый день. Когда людям есть что сказать друг другу, когда им интересно, они всегда находят общий язык. Всегда.

С. С. В твоей творческой жизни есть композитор, к которому ты относишься с особенным трепетом и чью музыку исполняешь так, будто служишь мессу. Это Георгий Свиридов.

Д. Х. Свиридов относился ко мне исключительно по-отечески. Я только позднее узнал, насколько строгим и суровым он мог быть в работе. Я ничего, кроме похвалы, отеческой, доброй, от Георгия Васильевича не слышал. Удивительно. Помню, как мы в 1996 году пригласили Свиридова в Лондон, на премьеру его вокальной поэмы для голоса и фортепиано “Петербург”. Это была первая и единственная премьера музыки Свиридова за рубежом. Георгий Васильевич написал для “Петербурга” девять песен на стихи Александра Блока. Мы с Михаилом Аркадьевым, исполнявшим партию фортепиано, выступали в Уигмор-Холле. Как-то раз в гостинице мы поставили Свиридову только что вышедшую пластинку с нашей записью его предыдущей вокальной поэмы “Отчалившая Русь”. Свиридов, опираясь на палочку, сел в кресло и с первыми звуками музыки откинулся на спинку и заснул. Причем так глубоко, сладко заснул, посапывая, похрапывая. Мы с Мишей слушали, не шевелились. Я думал: ну, старик устал. Но как только музыка замолкла, он открыл глаза и все по полочкам разобрал – от первого до последнего номера. Причем достаточно критически. Вот так вот.

С. С. Правда ли, что “Петербург” Свиридов написал специально для тебя?

Д. Х. Да, это правда. Некоторые романсы были уже написаны – “Петербургская песня”, “Флюгер”, – но большинство произведений цикла Георгий Васильевич написал для меня. Еще продолжая выступать с поэмой “Отчалившая Русь” на стихи Есенина, очень популярной в нашей стране, я узнал об этом новом цикле. У меня до сих пор хранится присланная им кассета, где Георгий Васильевич исполняет эти песни, аккомпанируя себе на рояле. И постепенно мы с Михаилом Аркадьевым начали над ними работать. Музыка Свиридова на первый взгляд кажется незамысловатой, но ее совершенно невозможно петь без полной отдачи. А когда начинаешь погружаться в нее, открывается невероятная трагедия и глубина, абсолютная бездна. Поэтому я уже много-много лет не пою его музыку. Я даже сейчас с трудом перевожу дух, вспоминая эти работы, свои выступления.

С. С. Из песни слов не выкинешь. Ты пошел в массы, в популярную музыку. Как тебя на все хватает? И как тебе дается переключение из одного жанра в другой?

Д. Х. Мне интересно, я нахожу в этом свою прелесть. И потом, жизнь всегда состоит из ступенек, вызовов, достижения целей, преодоления. В этом ее главный смысл, а без него жить трудно… да попросту нельзя.

С. С. А как ты справился с брюзжанием меломанов и эстетов: “Как так, Хворостовский, который исполняет арию графа ди Луна Верди, Дон Жуана Моцарта – и вдруг поет песни Игоря Крутого!”

Д. Х. А что, я от этого хуже пою ди Луна?

С. С. Нет, но раздражало ли тебя это неприятие?

Д. Х. Я не читаю критику и не слежу за отзывами. Живу в своем мире.

С. С. Но ты же понимал,