Весь Роберт Шекли в двух томах. Том 1. Рассказы и повести - Роберт Шекли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Адскую работёнку вы мне задали, — сказал Одиссей. Ведь хотя Афина и сделала его выше, сильнее и красивее, уверенности он так и не обрёл. «Если бы я действительно был таким, — думал он, — богине не понадобилось бы делать всё это за меня. И вообще, не понимаю я, почему она так обо мне печётся?». И он задумался о побуждениях богини. Может, она его любит? Одиссей не осмеливался в это поверить, хотя другого объяснения не видел. А что же тогда сказать об Афине? Извращение это — её любовь к прославленным смертным, заслуживают они её или нет. И Одиссей пожалел, что у богов нет своего психиатра. Вот уж что бы им не помешало!
— Скажите, Афина, почему вы так беспокоитесь обо всех этих смертных?
— Не знаю, доктор. Я была весела и беспечна, а потом на меня как будто накатило. Я поняла, что никогда уже больше не буду счастлива. Существование богини бесплодно и бесполезно. И тогда мне захотелось завести любовника из смертных. Захотелось самой стать смертной. А что ближе всего к тому, чтобы быть человеком? Только любить человека.
Едва Одиссей решил вздремнуть, как за ним пришли. «Нехорошо, Одиссей, опять ты за своё». Вот он, античный мир. Только добираешься до чего-то, как приходится начинать всё сначала. Посмотрите на Сизифа. На самом деле (только этого почти никто не знает) это писатель по имени Асмодерий, которого поразила писчая судорога. Он был самым модным автором любовных романов в античном мире, а превратился в полное ничтожество. Что же произошло? А мы не знаем! Психологию в те времена ещё не изобрели. Она появилась значительно позже. В античном мире всё объясняли аллегорически, с помощью мистики. Классический подход. Если кто-то возжелал свою мать, виноват в этом не он, а боги. Так же и с Асмодерием: не он виноват, что у него случился творческий кризис. Это бог наказал его за что-то. Какой бог? Аполлон, без сомнения. Завистливый был бог.
Ни одна из пьес Аполлона для лютни и лиры так и не была опубликована в мире людей. Да, их восхваляли, ими восхищались решительно все, но ни одна пьеса так и не вышла в огромном издательском центре Битиниум. Музыку Аполлона называли божественной, а издавать предпочитали таких проверенных мастеров, как, например, Орфей. Ха, Орфей! Он многое знал. Для таких типов у нас найдётся парочка испытанных трюков. Кто-то приходит к его жене. «Поздравляю, вы выиграли земельный участок в пол-акра в Солнечной Юдоли, Флорида, с трёхэтажным коттеджем и гаражом. Там есть комната для развлечений и куча других приятных вещей. Вот заодно и бесплатный пропуск в Диснейленд. Вам надо всего лишь пройти с нами, чтобы оформить владение».
И Эвридика, ничего не подозревая, пошла. Ведь у этих типов были рекомендации, значки и бумаги со всевозможными печатями. Перед ней стояли солидные, внушающие доверие люди, из тех, что всё время смотрят вам прямо в глаза, — никто бы не поверил, что такие могут лгать. Увы, именно такие, честные с виду, на самом деле хуже всех. А может, они и в самом деле были честными, а обманул их мстительный Аполлон, который всё это и придумал, — кто знает? Но она пошла с ними, милая Эвридика, с длинными чёрными волосами, с чудными грустными глазами, и её аккуратную фигурку скрывали синие атласные одежды. О, прекрасная Эвридика! И они увели её с собой. Когда прошло сколько-то времени, она сказала: «Послушай, Тотошка, а ведь мы не в Канзасе, n'est pas?»[88] Она говорила по-пафлигонски, наша прекрасная Эвридика, и у неё была маленькая собачка, о которой в истории не упомянуто, поскольку божественный цензор сказал, что маленькая собачка — это уже слишком. В конце концов мы ведем речь про Орфея, а не про Эвридику.
— Расскажи нам об Орфее, Эвридика.
— Он композитор и музыкант. Только не спрашивайте меня, что он делает. Лежит себе и сочиняет песенки.
Для Эвридики песни Орфея — ничто. Пустое занятие, которому он предаётся вместо того, чтобы приготовить сыр или сделать ещё что-нибудь полезное и накормить семью.
И вот они ведут её вниз по тропе, и чем дальше, тем темнее становится вокруг.
— Это не Флорида! — восклицает Эвридика.
— Нет, — отвечают ей похитители. — Мы вас обманули. Извините нас, леди. Так вот и рушатся надежды.
— Но где же я? — спрашивает Эвридика.
— В царстве мёртвых.
Эвридика оглядывается.
— Фу, как здесь грязно!
Они лишь пожимают плечами.
— Мы же мёртвые! Что мы, по-твоему, можем сделать?
— Вы ведь ещё в состоянии удержать метлу, верно?
И Эвридика подала им пример. Она нашла метлу. Ту самую, на которой обычно летала Геката. Мысленно управляя этой метлой, Эвридика вымела все кучи сажи и даже подмела под Немезидой — а этого до неё не осмеливался сделать никто.
Там она и осталась, вдали от Флориды, вдали от Греции, вдали от всего мира, мёртвая, в царстве мёртвых.
Её ничуть не удивило, что она стала мёртвой, не заметив этого. Пусть подобными вопросами занимаются философы, а Эвридика совсем не философ. Она знает только, что мертва, а значит, нарушены её гражданские права.
Да, а ещё Сизиф и Тантал, со всеми их бедами. Мало им было неприятностей при жизни, так понадобилось ещё, чтобы кто-то придумал миф об их муках, и теперь каждый в какой-то степени страдает от сизифонии и тантализации. И то и другое
