Власть и наука - Валерий Сойфер

Затем он переехал в Мюнхен, где пришлось основные эксперименты проводить на снимаемой им квартире. Он сумел раздобыть микроскоп и микротом, позволявший делать срезы с биологического материала, пригодные для рассматривания в микроскоп. Кольцов был великолепным рисовальщиком, до сих пор его тончайшие рисунки наблюдавшихся в микроскоп картин поражают своей точностью. Даже в пору, когда микрофотографическая техника достигла совершенства, его рисунки конкурировали с микрофотографиями по обилию и точности деталей, по ясности отражения процессов, запечатлеваемых глазом или фотокамерой.

Вторая поездка в Европу и начало работ по физико-химии клетки

В конце 1899 года Кольцов вернулся в Москву, с 1900 года в качестве приват-доцента Московского университета начал читать первый в России курс цитологии, в 1901 году защитил магистерскую диссертацию и с 1 января 1902 года снова уехал на два года работать на Запад, сначала в Германию, а потом в Неаполь и Вилль Франш.

В Германию Кольцов привез свои препараты срезов индивидуальных клеток, стал показывать их местным светилам.

"Месяца два я работал в лаборатории Оскара Бючли в Гейдельберге, -- вспоминал Кольцов в 1936 году в книге "Организация клетки". -- Этот умный и очень интересный биолог подолгу просиживал над моим микроскопом, стараясь на разрезах во всех частях моих огромных клеток найти ячеистые структуры. Но теория ячеистой структуры Бючли меня давно не удовлетворяла. Мне казалось, что, чрезвычайно упрощая все огромное разнообразие протоплазматических структур, эта теория ничего не объясняет. Я...не хотел идти по его указке. В Киле я показывал свои препараты своему другу Ф.Мевесу (В.Флемминг уже скончался), он тоже восхищался их красотой, советовал описать их. Но я вовсе не хотел только описывать, хотел понять их организацию...

До этого времени [клетки] описывали главным образом мертвыми, на препаратах. Я... решил главное внимание обратить на эксперименты с живыми [клетками]... .

Очень скоро выяснилось, что вести работу можно, только зная основные законы физической химии" (5).

Кольцову было в то время 30 лет. В таком возрасте можно делать самые смелые расчеты на много десятков лет. Но смелости молодого ученого, замахивающегося на перечисленные выше задачи, можно было позавидовать: ведь науки физико-химии просто не существовало. Ее нужно было создать на пустом месте, и именно этим он и занялся. При этом он не делал громких заявлений, не называл свои гипотезы законами, не трубил о них на всех перекрестках, не прибегал к защите вождей страны и мира, не будоражил никого своими прозрениями. Как был в мальчишестве, так и остался до конца дней спокойным, застегнутым на все пуговицы и строгим к себе и к другим первопроходцем неизведанных до него экспериментальных полей и создателем истин совсем не очевидных.

Физико-химические эксперименты Кольцова привели к открытиям мирового масштаба -- обнаружению в 1903 году "твердого клеточного скелета", казалось бы, в нежнейших клетках. До него ученые считали, что клетки принимают свою форму в зависимости от осмотического давления наполняющего клетку содержимого. Кольцов оспорил этот основополагающий вывод и вывел новый принцип, согласно которому, чем мощнее и разветвленнее различные структуры каркаса, удерживающего форму клеток, тем больше эта форма отходит от шарообразной. Он предложил термин "цитоскелет", изучил внутриклеточные тяжи во многих типах клеток, поставил тончайшие физические эксперименты, позволявшие исследовать их разветвленность, использовал химические методы для выявления условий стабильности цитоскелета.

Только с конца 1970-х годов исследование микротрубочек и других внутриклеточных волокон вышло на передний край науки, термин цитоскелет был предложен заново, и лишь в последней трети XX-го века универсальное значение цитоскелета стало осознаваться биологами и специалистами по структуре клеток. Значит опередил прогресс науки Кольцов по меньшей мере на три четверти века! Все биологи нашего времени убеждены, что понятие о цитоскелете сложилось совсем недавно, каких-нибудь три десятилетия назад. Но с начала XX-го века в течение трех десятилетий классик биологии Рихард Гольдшмидт не переставал объяснять в своих переведенных на все языки книгах "принцип Кольцова" о существовании цитоскелета и о зависимости трехмерной структуры клеток от положения и состояния внутриклеточных "эластичных волокон", обнаруженных Николаем Константиновичем. Вспоминая время, проведенное на Виллафранкской станции вместе с Кольцовым, Гольдшмидт -- свидетель рождения этого принципа -- писал на склоне своих лет:

"...там был блестящий Николай Кольцов, возможно лучший русский зоолог, доброжелательный, непостижимо образованный, ясно мыслящий ученый, обожаемый всеми, кто его знал" (6).

Через несколько лет он добавил к этой характеристике:

"Я горжусь, что такой благородный человек был моим другом всю жизнь" (7).

"Кольцовские принципы"

Вернувшись в Россию в конце 1903 года, Кольцов возобновил лекции в Московском университете и активно продолжал свои исследования физико-химии клеток. Экспериментальные данные накапливались быстро, а творческих идей у него было много. И в России и за рубежом выходили новые и новые работы русского ученого, вызывавшие всё более и более уважительное отношение. В декабре 1905 года в России началась революция, а в январе 1906 года он должен был защищать докторскую диссертацию. Эксперименты были давно закончены, сам текст диссертации написан, дата защиты была уже объявлена. Получая степень доктора, Кольцов обеспечивал себе безусловное продвижение в экстраординарные профессора -- о такой судьбе мечтали все исследователи. Однако внешние события изменили течение академических дел и сказались на научной карьере Кольцова. Принципами он не поступался, а в тот момент стало очевидным, что нормальных условий для защиты создать нельзя. Решением правительства университет был фактически оккупирован войсками, лекции и лабораторные занятия отменены, студентам был даже запрещен проход на территорию университета. Профессора должны были собраться на защиту как бы тайком, за закрытыми дверьми, и Кольцов решил в таком действе не участвовать. Снова его принципы вошли в противоречие с навязываемыми ему властями условностями. Как он сам писал в 1936 г. в предисловии к книге "Организация клетки", защита была назначена буквально "через несколько дней после кровавого подавления декабрьской революции".

"Я отказался защищать диссертацию в такие дни при закрытых дверях: студенты бастовали, и я решил, что не нуждаюсь в докторской степени. Позднее своими выступлениями во время революционных месяцев я совсем расстроил свои отношения с официальной профессурой, и мысль о защите диссертации уже не приходила мне в голову" (8).

Кольцов в тот год вступил в очень узкий кружок единомышленников, существовавший в Московском Императорском университете и известный под названием "Кружок одиннадцати горячих голов". Возглавлял кружок астроном П.К.Штернберг, про которого в обществе уверенно знали, что он -- большевик. Члены кружка обсуждали текущие новости, в том числе и политические, тайно пронесли в лабораторию Кольцова мимеограф и на нем печатали свои оценки происходящего. По мнению властей они "мутили воду" и потому были под подозрением у службы безопасности. Когда в октябре и особенно декабре 1905 года по России прокатилась волна беспорядков, случилась первая революция, кружковцы открыто встали на сторону бастующих, а надо заметить, что студенты Московского Императорского университета были чуть ли не застрельщиками беспорядков в Москве. Интересно, что одним из руководителей студенчества во время революции 1905 года был дальний родственник Кольцова Сергей Четвериков1 , который в это время учился в университете и был избран студентами в Центральный Студенческий Совет, а от него (единственным непосредственно от российского студенчества) во Всероссийский Стачечный Комитет. (В 1955 году Сергей Сергеевич Четвериков продиктовал мне воспоминания об этом времени, опубликованные много позже /10/).

Во время революции "Кружок одиннадцати" регулярно собирался на заседания, а для отвода глаз жандармов заседания проходили не в кабинете Штернберга, как обычно, а в лабораторной комнате Кольцова в Институте сравнительной анатомии. Непосредственным результатом заседаний стала написанная и изданная Кольцовым книжка в мягкой обложке "Памяти павших", цель которой отлично раскрывает напечатанное на обложке разъяснение:

"Памяти павших. Жертвы из среды московского студенчества в октябрьские и декабрьские дни. Доход с издания поступает в комитет по оказанию помощи заключенным и амнистированным. Цена 50 коп. Москва. 1906" (11).

В брошюре на 90 страницах были такие разделы как "Избиение студентов казаками...", "Избиение в церкви...", "Убийство-казнь А.Сапожкова в Голутвине...", "Не плачьте над трупами павших борцов!" и были приведены не только фамилии погибших, описаны обстоятельства гибели, но и выдержки из газет, черносотенные призывы, исходившие из правительственных кругов и от близких к правительству и царствующему двору людей, и даже речь самого царя, в которой он благодарил убийц студентов за то, что "крамола в Москве была сломлена". Были названы по именам многие из убийц, например "железнодорожный весовщик Кашин, который по показаниям свидетелей возбуждал толпу к убийству. Это тот самый Кашин, который вместе с графом Бобринским, Грингмутом и пр. ездил в Царское Село представляться Государю, был принят и выслушал милостивые царские слова" (12). Книга была вызывающе направлена против именно черносотенного мышления и действий правительства России. Немудрено, что правительство распорядилось книгу конфисковать.