Жизнь и деяния графа Александра Читтано. Книга 5 (СИ) - Радов Константин М.

Вечерний прием оказался сплошным разочарованием. Государыня одарила рассеянной улыбкой и едва заметным кивком, не удостоив даже краткой беседы. Будь Елизавета поласковее, вокруг меня хоровод бы водили, а так… Приветствовали формально, без сердечности. Жаль, но так уж вышло: виденные утром чудеса произвели на императрицу не совсем однозначное впечатление.

Только Великая княгиня Екатерина, да еще цесарский посол барон Претлак выказали живой интерес к полету артифициальной птицы. И то, скорее как к цирковому трюку, нежели научному достижению. Барон интересовался, не согласится ли мое сиятельство устроить такой же дивертисмент для его властительницы. Сильно подозреваю, что над ним довлели политические виды: попробовать, не удастся ли перетянуть графа Читтанова, известного оппонента австрийского союза, на свою сторону. Жена наследника… Тоже, конечно, небескорыстно: «молодой двор» привечал всех, кто мнил себя неправедно отодвинутым от средоточия власти. Полагаю, на первом месте у нее стояло желание вовлечь меня в свою партию; но присутствовало, помимо этого, и простое, здравое любопытство.

Прочие же все… Да черт с ними! В общем, ставка не сыграла. Или сыграла — но не в полную силу. Далеко не с той мощью, на какую надеялся. Прочь от императорского двора не гонят — зато и совета в государственных делах не спрашивают. Живи, как хочешь, занимайся, если душа лежит, наукой либо коммерцией… Только ведь коммерция per se, сама по себе — это корабль, коим рулевые, сиречь приказчики, правят куда сноровистее владельца. На мне прежде лежало проталкивание в Сенате и коллегиях необходимых для Компании резолюций, защита от всевозможных посягательств и прочие сего рода заботы; теперь комиссию эту взял на себя Петр Шувалов, тоже солидный компанейский дольщик, и худо-бедно с нею справляется.

Наука? А почему бы и нет?! Нынешние опыты стоит продолжить. Масленичный полет, впечатлил он императрицу или нет, был великолепен. Полверсты, если мерять по прямой! Раза в полтора больше, коли учесть маневры на лету (способность совершать которые сама по себе должна считаться достижением величайшим). Обобщить свои предварительные расчеты и выкладки, привести в удобопонятную форму, издать в Академической типографии… На латыни, естественно. Кто пожелает оспорить, пусть приезжает: пущу Алешку прямо у него над головою… А еще лучше устроить показ в главнейших европейских столицах, это будет просто взрыв бомбы! Прямо в городе, конечно, не выйдет: скажем, в Париже есть Монмартр, однако склоны холма сплошь застроены или засажены деревьями. Ближайшее к Лондону место с хорошим перепадом высот — Дуврские скалы. Чего я там не найду в нужном количестве, это снега, льда и мороза. Нужно думать, как поженить летучую машину с колесной повозкой. Или, может, с зскимосской кожаной лодкой? Канава с водой, вдоль нее бежит резвая упряжка и тащит крылатого монстра… Почему бы артифициальной птице не быть водоплавающей?! Садиться на воду — всяко безопасней!

Словом, вариантов много. Надо пробовать. По возможности — не в Москве, чтоб не мешали. Здесь атмосфера недоброжелательства густа, как деготь. Шляхетство меня не любит, подозревая в намерении разорить поместья путем переманивания мужиков на компанейские заводы и в заморские колонии; лейб-кампанцы не любят вдвойне — в ответ на мнение о них, как ни на что не годных, отожравшихся на царицыной милости, бездельниках. Давно ли я шел с ними вместе, дабы посадить Елизавету на трон? Воистину, праздность — мать пороков! Высшие сановники… Ну, тут понятия любви и ненависти бессмысленны. Совсем иная логика отношений. Возле трона всегда бывает тесно, и проигрыш любого из царедворцев оборачивается выигрышем остальных. Шуваловы многим мне обязаны — однако в определенный момент сочли выгодным встать на противоположную сторону и поддержать канцлера. Не осужу — ибо давно вхож в сферы высокой политики; поэтому не исключаю для себя точно такой же способ действий. Но сейчас никакой способ не поможет вернуться на высоты, с коих не так давно сверзился. Сейчас — не вклиниться. Войны-то с турками нету…

Государыне мое присутствие тягостно. Последний отцовский генерал, безупречно верный, но крайне раздражающий людей, от коих зависит прочность ее трона. Выгнать — некрасиво, сослать — не за что… Если я сам куда-нибудь уеду, она вздохнет с непритворным облегчением.

В довершение бед, привязавшаяся в дороге простуда не отпускала меня, мучая непроходящим кашлем. Травяные отвары, звериное сало, баня, растирание горячим вином, — ну совсем ничего не помогало! Павел Захарович Кондоиди, ставший лейб-медиком после опалы Лестока, предложил, как водится, пустить кровь… Еле удержался, чтоб не обидеть черными словами хорошего человека. Почти отчаявшись, вспомнил, что владею имением в Крыму, в теплом, сухом и чрезвычайно здоровом климате. Палаццо на берегу моря… Сам же, вдвоем с Растрелли, планы рисовал; стены и крыша давно готовы. А что внутренняя отделка даже не начата — так единственно потому, что заняться было недосуг. Да и на кой черт она человеку, чуть не весь отпущенный век прожившему по-походному? Испросил благословение императрицы, отдал необходимые распоряжения, дабы отправиться спешно, пока не распался зимний путь. Перед отъездом судьба улыбнулась: прискакал на почтовых из Петербурга профессор химии Ломоносов. Не затем, чтобы со мною увидеться, а для хлопот об устроении завода цветного стекла и о приписке деревень к нему. Но, услышав о полете человека по воздуху, бросил дела и прямо с дороги велел править на компанейский двор.

Вот уж, этому-то не требовалось объяснять научное значение события! Скорее, пришлось утихомиривать, дабы избежать сочинения по сему поводу трескучей оды. Не из скромности: просто чувствовал себя прескверно, и любые громкие звуки утомляли.

— Дражайший Михаил Васильевич, — убеждал я его, — загадка здесь только одна. Сколько веков люди используют парус? А ветряные мельницы? Так почему у нас до сих пор нет подробнейших трактатов о взаимном действии движущегося воздуха и обтекаемого им тела? Не то удивительно, что я нашел способ полета — а то, что сего не сделали задолго до меня. Хотя, если Клио не лжет, все же сделали. Впервые при царе Миносе, потом… Никто не считал, сколько раз. Три или четыре свидетельства вполне достоверны; сомнительных рассказов многие десятки, причем часть из них может опираться на перевранные до неузнаваемости истинные события. Каждое столетие…

— Так почему же… — Академик чуть смутился, что грубо прервал собеседника на полуслове, но я поощрительно улыбнулся. — Почему это все оказалось забыто?!

— Думаю, тому две причины. Во-первых, древние летуны сами не очень понимали, как это им удалось. До Ньютона наука о движении блуждала во мраке. А второе… Вероятно, главное: никакой пользы от сего летания нет.

— Как же, Александр Иванович… Как — нет пользы?! Уподобиться птице небесной, постигнуть Божье творение во всем величии, восхититься несказанной мудростью Его, созерцать твердь земную, опершись на аер… Ужели в сем нет пользы и смысла?!

— Для меня-то, пожалуй, есть… Для Вас — тем паче, ибо Вы не токмо философ, но, к вящей славе Божией, еще и поэт. Для крестьянина или бюргера, придавленных заботой о пропитании голодных отпрысков — точно нет. Для купца… Нет барыша, нет и пользы. Генерал, мечтающий запустить летуна под самые небеса, чтобы разведать эволюции вражеской армии, тоже будет горько разочарован. Пустосвят, озабоченный поиском колдунов и чернокнижников — увидит смысл, но совсем не тот, что мы с Вами.

— Да, народ и ныне темен; а уж в старые времена… Семя, павшее на камень, не принесет плода, и с мудростью человеческой так бывает. Вполне могли забыть. Это просвещенные люди понимают, что истина, прогоняющая тьму незнания, бросает лучи свои также и на соседствующие области. Может, изучив свойства крыла, придумаем, как усовершенствовать парус — или найдем иную пользу, о которой ныне и мысли не дерзаем иметь…

— Может, найдем. А может, нет. Пока это праздная забава одного богатого графа. А главный прок от нее… Мошну чуток облегчить, чтобы не лопнула от денег.