Григорий Шелихов - Владимир Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, среди почета и довольства, пришедшего к Шелиховым на закате жизни, мысли и чувства купца-морехода и его жены потеряли драгоценное единство. Только при этом единстве Наталья Шелихова нашла в себе силы разделить с мужем все превратности изумительного похода русских корабликов-ладей в поисках восхода солнца, — похода, который оставил за ней славу первой русской женщины, вступившей по своей воле на землю Нового Света.
— Что б оно такое было, артишоки и спаржи? — неуклюже попытался Григорий Иванович найти поворот в разговоре, продолжая читать книгу.
— Не слыхивала. Зверушки али рыбы какие? — холодно, вопросом на вопрос ответила Наталья Алексеевна. — Аль на свадьбе угощать задумал? — добавила с невеселой усмешкой она и ушла, ссылаясь на заботы по хозяйству.
Наталья Алексеевна не делала больше попыток вернуться к трудному разговору о судьбе Катюши и Ираклия.
Прикинув на досуге возможности и виды переезда с семьей за океан, Григорий Иванович не мог не согласиться в душе, что сказал он жене о свадьбе в Америке необдуманно, сгоряча. Не отдавая в том самому себе ясного отчета, он больше, чем почетом и славой, дорожил мнением о нем своей жены, неподкупной свидетельницы и судьи всех его дел и помыслов, и боялся отказом от благородного и мужественного решения умалиться в ее глазах. И все же уступать ей он больше не может: в уступках женским просьбам и желаниям он дошел до предела.
Не слыша с некоторого времени оживлявшего дом звонкого смеха дочери и приметив, что Ираклий не появляется за столом даже во время обеда — эк их настращала мать! — Григорий Иванович решил подбодрить упавшую духом молодежь.
Однажды как бы ненароком он зашел в девичью, где Катенька проводила теперь целые дни за прилежным рукоделием с работными девушками, среди которых было и несколько алеуток. Появление хозяина, никогда почти не заглядывавшего в женское царство, всполошило девичью.
— О чем плакала, Катерина? — подходя к пяльцам и будто желая разглядеть узор, с напускной строгостью спросил отец и поднял пятерней за подбородок сморщившееся в испуганной гримасе лицо дочери. — Неужто опять кошка наша нашкодила — котят принесла да потеряла? А я… гм… я думал ее с приплодом в Америку забрать, как переезжать будем… Там кошки вот как надобны. Баранов пишет, житья там нет от мышей и крыс! — говорил он, придумав тонкий и обнадеживающий, как ему казалось, намек на свадьбу с пушечной пальбой. — А я Ираклия ищу не сыщу в целом доме… Не знаешь ли, где он хоронится? Ну, чего, чего ты? — привлек он к себе дочь, заметив навернувшиеся в ее глазах слезы. — Все-то вы, девки, обидел вас господь, на мокром месте стоите… Отвечай, коли спрашиваю!
— Батюшка… не гневайся на него, батюшка! — чуть слышно проговорила совершенно растерявшаяся Катенька. — Он… он ума решился, день и ночь листы рисует, на полу разложивши… «Кончу урок, говорит, сдам хозяину — тебе, батюшка, — и в скит уйду, нет мне жизни…» А я… я тогда тоже в монастыре затворюсь и… маменька сказала, б-б… благословит меня на это…
Рыдая, Катенька в изнеможении опустилась к ногам отца. Работные девушки, чуткие к горю и беде ласковой и дружной с ними хозяйской дочери, одна за другой тоненько заголосили.
— Тьфу, пропасть! — бурчал, растерянно оглядываясь по сторонам, Шелихов. — Развели сырость и эти… С Порумбы, вот с кого пример берите! — кивнул он на меднолицую кенайку, вывезенную в Иркутск из Америки для обучения домоводству. Порумба с присущим краснокожему племени стоическим спокойствием оглядывала плакавших девушек. — Бережет девка слезы на важный случай… Сходи, умница, на склад, получи фунт леденцу и плаксивых угости, чтоб гусли-мусли не разводили, — проговорил Григорий Иванович, как бы прикрывая этим сладким выкупом и свое отступление.
«Какой уж тут секрет любовь Катюшки с Ираклием, если двадцать девок слезами над нею исходят? — тяжко вздыхал и безнадежно крутил головой Шелихов, выбравшись из девичьей. — За такую вожжу компанионы сибирские и столичные дружки не замедлят ухватиться и побольнее хлестнуть, а за океан сбежать от гнусовых укусов — на лучший конец полгода ждать».
— Отблагодарил, нечего сказать! — воскликнул растравленный набежавшими мыслями мореход и ударом ноги распахнул дверь отведенной Ираклию светлицы. — Чертил, чертил да и начертогонил такого, в чем и главный бес ногу сломит… Ну, чего с тобой делать будем? — безнадежно глядел Григорий Иванович на Ираклия, стоявшего на коленях среди разложенных по полу чертежей.
Ираклий неторопливо встал, распрямился и широким движением смахнул с черного бешмета приставшие соринки.
— Не имею вины пред тобою, хозяин мой и покровитель, — вспыхивая румянцем, но тихо и сдержанно ответил молодой грузин. — Ни в чем не порушил я честь кровли твоей, доверия и дружбы, которыми дарил ты меня, а что полюбил и люблю твою дочь — это моя горькая судьба… Наталья Алексеевна говорила с нами, я знаю твою отеческую заботу, но я… я не могу жениться на Катерине Григорьевне. Я должен покинуть твой дом… Ты знаешь, господин Шелихов, славный мореплаватель и почетный купец, как я попал в беду и за что был сослан, куда и ворон костей не заносит. У меня могли отнять родину, солнце и море, но чести и разума отнять у Боридзе никто не сможет — я уйду!
— Куда ты уйдешь, беспрописная душа? — почти закричал Григорий Иванович, взволнованный благородством и мужеством молодого грузина.
— Россия велика, из нее много дорог ведет на Кавказ, и на них я встречу немало добрых людей — я знаю русских, которые помогут мне вернуться на родину…
— Не заблудишься и пособят ли, это бабушка через решето видела. На тех границах, через которые твоя дорога лежит, война с турками идет не переставая и с Персией. — Шелихову припомнилось мечтательно-хищное лицо Зубова, высказавшего ему открытое предпочтение гадательной и безвыгодной войне с Персией перед почти бескровным закреплением за Россией богатой, идущей в русские руки страны в Новом Свете. — С персами вот-вот вражда загорится… По этой дорожке пойдешь — на ней тебе и голову сложить!
Шелихов тяжело вздохнул. Да, он не добился в Петербурге указа о присоединении открытых им островов и северо-запада американского материка к скипетру российской державы. И вот теперь, чтобы не расхолодить пайщиков своих компаний и удержать их от изъятия из дела средств и прибылей, он вынужден выставлять Зубова доброжелательным протектором и покровителем русских интересов в Новом Свете.
— Так на дочке моей жениться отказываешься?.. Сбил девку с пути и отказываешься? Неладно выходит. А я хлопочу, жизнь свою перевернуть намерился, чтобы…
Шелихов хотел показать себя оскорбленным в лучших чувствах, но не хватило духу кривить душой. Отказ бесправного ссыльного от женитьбы обжег самолюбие и неприятно озадачил Григория Ивановича. С потерей Ираклия-жениха Шелихов не без угрызений совести в глубинах души готов был мириться. Житейская мудрость услужливо подсказывала: «Была бы честь предложена — от убытка бог избавил», — но с потерей для Славороссии зодчего он не мог и не хотел примириться.
— Станешь ли ты мне в зятево место — не будем загадывать, и, правду сказать, много до того воды утечет, — после некоторого раздумья примирительно сказал Григорий Иванович. — Но… с этим делом кончать надобно. Того, что случилось, в городе не скроешь. Ты в чалдоны уйдешь, а меня… мне ворота дегтем мазать зачнут. Врагов и завистников у меня хватает, — захотят ударить по коню, а попадет по оглобле — так через моих друзей и ты пропадешь! Пока они догадаются, чем меня огорчить, и пока о тебе еще не вспомнили, отправляйся, мой совет, в наступающем девяносто четвертом за океан, под начало к Александру Андреевичу, к Баранову. Этот не выдаст, и там пока моя сила!
— Навсегда отказаться? — взволнованно перебил его Ираклий.
— Чего ради отказаться? — продолжал Григорий Иванович, увлеченный нечаянно найденным, наилучшим, как ему казалось, выходом из трудного положения. — Ты от дочери моей отказался, я от тебя не отказываюсь и все тебе предоставляю… Съедешь в Америку — фьють! — в Гижигу не попадешь. Воздвигнешь Славороссийск и порт при нем, нам и себе домы отстроишь, а там, гляди, и невеста через океан переберется, и прощение тебе исхлопочу, как Николаю Петровичу сделал… Не захочешь и тогда жениться? — Шелихов улыбнулся и, будто отпуская кого-то на волю, развел руками: — Неволить не буду — наш товар не залежится! Домой, на Кавказ, кругом света отправлю — к тому времени компанейские корабли кругом света пущу! — и денег дам… десять тысяч денег дам, слово мое твердо! Токмо за это… за спасение свое, пять лет ты в Новом Свете отработать должен и отстроить и украсить грады его, и в том клятву с тебя беру… По рукам, сынок, что ли?
Григорий Иванович, как обычно, когда речь касалась Америки, загорался бодростью, говорил с важной искренностью и уверенностью в своих силах. Не упускающий своей пользы, он, купец и расчетливый хозяин, с широким размахом и всегда сопутствующей ему удачей вел огромное хозяйство трех сколоченных им торговых компаний. Компании эти разбросаны по многочисленным поселениям, факториям и складам в Охотске, Кяхте, на Камчатке, Алеутских и Курильских островах и на материке Америки.