Ушедший в бездну - Елена Величка

Ювелир смотрел в окно на далёкий берег.

Конрад лёг на постель поверх покрывала, мысленно кляня себя за то, что помогал Дингеру. Как можно было простить этого мерзавца?! Как можно было надеяться, что он сохранит их тайну, ведь он никогда не скрывал ненависти к своим господам!

Феррара отвернулся от окна, взглянул на притихшего мальчишку и неожиданно улыбнулся.

— Я полагаю, Дингеру досталась очередная заслуженная оплеуха?

Конраду стало легко и весело. Феррара не сердился, и это было великолепно!

— Наверное, стоило бы ударить посильнее, но пока с него хватит. Хооге видел…

— Прекрасно! У вас, дитя моё, крепкая рука. Впрочем, вы сами знаете… Вы поедете со мной в Венецию?

Конрад сел на постели.

— Поеду! Когда?

— Сразу, как только мне удастся продать корабль, дом и всё наше имущество. На родине меня забыли. Пора возвращаться.

Феррара достал из верхнего ящика стола серебряную коробочку с засахаренными фруктами, плеснул немного вина в два кубка. Конрад живо очутился за столом. Они выпили, поглядывая друг на друга, как заговорщики.

— Хооге думает, что обездолил нас, отняв у меня "Вереск", — сказал Феррара. — Похоже, его даже слегка мучает совесть. Плохо же он меня знает! Увидите, ваша светлость, нам скоро улыбнётся такая удача, какой у него никогда не бывало.

Конрад опьянел — сказывалось истощение. Он с обожанием смотрел на владельца шнявы, не решаясь поверить в своё счастье. Неужели Феррара передумал, и вместо Моравии они отправятся в Венецию? В Венецию! У них будет богатый дом над каналом и весёлые проворные слуги, не похожие на ленивых чехов и скучных голландцев…

Мимолётная мысль больно кольнула Конрада. Он высказал её вслух:

— За что Дингер ненавидит меня? Раньше в Моравии он мне помогал…

— Он хотел бы родиться в таких же условиях, в каких родились вы. Ваши невзгоды не казались ему серьёзными в сравнении с благами, которые вы не ценили. Когда вы пренебрегли всем, что было вам дано, он не понял вас и счёл себя униженным. Дингер уверен, что вы совершили ошибку, о которой вскоре пожалеете. До недавнего времени я думал так же, но если бы вас не было со мной, я, возможно, никогда бы не решился на возвращение в Венецию.

— Из-за меня вы продаёте "Вереск"…

— "Вереск"? — Феррара усмехнулся, рассматривая чеканный узор на своём кубке. — Не вините в этом себя. Главное — желание Хооге получить судно, пригодное для его дел. Всё остальное несущественно. Он мог найти другую возможность отнять у меня "Вереск" и отнял бы, потому что желает обладать им больше, чем я. Мне наскучили чужие страны и война. Я хочу покоя, а Хооге — власти и приключений. Даже деньги ему не так нужны. Он не беден.

До самого Амстердама Конрад не появлялся на палубе, не желая видеться с Хооге и Дингером. Будущий владелец "Вереска" изредка заходил к Ферраре поговорить о делах, но ничего не приносил и надолго не задерживался. Дружеские пирушки прекратились. Феррара держался с Хооге так, будто между ними не произошло ничего особенного — незначительная размолвка, о которой не стоило вспоминать. Для Конрада подобные высоты дипломатии были непреодолимы. При виде Хооге он смущался и отворачивался, чувствуя его презрение. Неограниченная власть над экипажем шнявы давала капитану возможность не придерживаться светского тона в общении с судовладельцем.

Тяжесть этих последних дней, проведённых в море, была бы невыносимой для Феррары и его воспитанника, если бы не мечты о Венеции. Конрад и его наставник часами разговаривали о предстоящем им новом путешествии. Оно не обещало быть лёгким — война охватила почти всю Европу, но в сравнении с тем, что им пришлось выдержать во время плавания, многое казалось преодолимым.

По прибытии в Амстердам, едва стала возможной высадка на берег, Феррара отвёл Конрада домой и оставил на попечение кухарки, а сам вернулся на корабль.

За полгода отсутствия хозяев в доме почти ничего не изменилось, но чудесно преобразился маленький сад во внутреннем дворике. На клумбах цвели яркие летние цветы.

Взглянув в большое зеркало в своей комнате, Конрад удивился. Он невероятно исхудал и заметно вырос. Кухарка поглядывала на него с искренним огорчением. Ничто его не интересовало. Такого тоскливого одиночества он не испытывал даже тогда, когда шёл в темноте по ячменному полю. В Моравии, на родине, имя Норденфельда давало ему надежду на покровительство и помощь любого дворянина, но в Голландии он был чужим. Перед уходом с корабля ему не удалось повидаться с Дингером. Австриец исчез из его жизни безвозвратно. Конрад с горечью и сожалением думал о том, что так и не смог расположить к себе этого взбалмошного человека.

К вечеру Феррара не вернулся. Конрад прислушивался к каждому звуку, спускался в сад и смотрел сквозь решётчатую ограду на пустую улицу. Ночью его мучил страх, и он до рассвета не гасил свечи.

Ночь выдалась ненастная. Дождь и ветер переговаривались в полный голос. Феррара остался на "Вереске", пережидая непогоду. Утомлённое долгим плаванием судно, не нашедшее покоя даже в родной бухте, жалобно и разочарованно поскрипывало, переваливаясь с волны на волну.

Лёжа в гамаке в низком и тесном, как нора, помещении под палубным настилом, Дингер мучился ноющей болью в спине и груди и не мог уснуть. Если бы Хооге отпустил его на берег… Впрочем, рано или поздно это должно было произойти.

Дингер вовсе не собирался оставаться в команде "Вереска". У него были другие планы на будущее. Он нисколько не сожалел о том, что расстался с прежними хозяевами. Они оба вызывали у него только презрение…

Ему почудилось, что мимо него прошмыгнула большая крыса. Удивлённый её размерами Дингер чертыхнулся и осторожно повернул голову, стараясь разглядеть в темноте мерзкую тварь. Вставать не хотелось, но он почему-то не мог успокоиться, чувствуя, что затаившееся где-то поблизости существо рассматривает его с пристальным любопытством. Что за чёрт? Он закрыл глаза и сквозь сомкнутые веки увидел перед собой острую хищную морду в редкой беловатой щетине.

Существо оскалилось и вдруг прыгнуло ему на грудь. При сравнительно небольших размерах оно было тяжёлым, словно жёсткую колючую шкуру натянули на металлический каркас. У Дингера перехватило дыхание. Он отшвырнул тварь и поспешно выбрался из гамака. Видение исчезло, но остались тяжесть и ноющая боль в груди. Спотыкаясь и пошатываясь, несмотря на то, что уже давно привык к качке, он поднялся на палубу. Ветер и дождь обрадовались новому свидетелю их перепалки и схватились с удвоенной силой…