Банда гиньолей - Луи Селин

«Major John W. Wallory! 214 Riffles Brigade.

Роется в памяти, не находит:

— Don't know him!

Короткое наклонение головы, щелкание каблуками под столом.

«Captain Dan Charles Lescot, King's Own Artillery»… Don't know him! He знаю такого!

Наклон головы. Щелчок. «Lt. Lawrence М. Burck, Gibraltar Pioneer D.C.O.»… O, known his father at Sanhurst! No! Nigeria! Good man! Good man! Знавал его отца в Санхерсте!

И так всех подряд. Мертвецы, мертвецы… Старые товарищи, их сыновья, их двоюродные братья… Все, кого знавал. Все, кого не знал. Во всех концах бела света… от Эскота до Черта-На-Куличках… от Бермудской глуши до Гебридских островов. Всюду, где служил с нашивками 7-го Королевского инженерного полка.

Когда наступал конец, когда была прочитана последняя строка мрачного перечня, он поднимал тост за короля. Всем стоять навытяжку, всем без исключения, даже малышке, с рюмкой в руке!

— Gentlemen! Ladies! Live the King and our Gracious Queen Mary! And да здравствует наш генерал Хейг! And да здравствует ваш Жоффр! Да здравствует Франция! Rule Britannia!..

Никто не обойден. Сердечное согласие!

Все завершалось здравицей в честь артистов. За них тоже пилось обильно! Слава составившим славу театра! За его личные воспоминания!..

— Long Live our Helen Terry, our Glorious Keats! Браво Cape Бернар! Да здравствует Дама с Камелиями!

Только после этого можно было встать из-за стола.

Я не выказывал чрезмерного любопытства, избегал расспросов о ходе опытов, не осведомлялся, идет ли на лад работа над противогазами, все ли залатано, осторожно ли они нюхали… Во всяком случае, они больше не ругались — это уже было что-то. Они перестали поносить друг друга. Слышны были лишь громовые удары молотов, да вырывалась вдруг струя пара под давлением, хлестала прямо над лужайками, выбиваясь нередко на середину улицы. Первый завтрак им носили в мастерскую. Все блюда приправлялись «Фероциусом», лишь бы не спускаться в столовую, не терять ни минуты! Насколько я понял, они вступили в пору бурного творчества, но подробностей я не выспрашивал. Никаких доверительных бесед. День миновал за днем, не более того. Вечером я задавал храпака или притворялся.

Я не желал, чтобы Состен пускался в разговоры со мной. Когда к полуночи он сходил в спальню, я не произносил ни слова… не издавал ни единого вздоха. Мое решение было неколебимо: выиграть время! О том только и помышлял… Довольно сумасбродных проектов. Дожить до конца войны, не угодив в тюрьму или на виселицу. Самое заветное мое желание. На Вирджинию я уже больше и не глядел, даже за столом. Глядел прямо перед собой… Немного в окно, когда она шла через сад. Она не видела меня. Мне и без того хватало переживаний из-за гула в ушах, болей в руке, из-за Мэтью наконец! А Клабен? А Лестер? Неотступные мысли из-за всего этого… и изнурительная бессонница… и консульство… и Сороконожка!.. Нет уж, довольно задыхаться от всепоглощающей страсти! Ну уж, нет! Вовлекать бедную девчушку в немыслимые злоключения!.. Это лишь привело бы к новым несчастьям. Довольно уже повалял дурака. Я теперь собственной тени пугался. Хотя любовные страдания отнюдь не смертельны, но это глупость, за которую платится страшная цена. Последствия преотвратительные: похищение девицы и т. д…

В Англии это кончается каторгой.

Единственная мысль не давала мне покоя: дожить до конца войны, не угодив ни в тюрьму, ни на виселицу. Выгадать дней — одним больше, одним меньше… Я вел им счет. Спастись от этой гибельности… а все прочее образуется само собой. Довольно чувств, довольно неосторожности — благоразумный паинька. Хватит с меня осложнений, я действительно выдохся. Мне только не хватало похитить эту невинность… Бросить вызов полковнику, добродетели, прокуратуре… Садовые пичужки, лишенные подружек… Не вырваться мне!.. Разумеется, это умыслили заранее… Вновь в западне?.. Нет, нет, я состарился, в один миг, особенно после того бредового помрачения в «Туит-Туит». Боже, какой ужас! При одной мысли… Какие жуткие видения всплывали в памяти! Меня просто начинало трясти! Это вновь могло случиться со мной… Те двое, старичина и Состен, наверное, следили за мной! Надеялись поймать меня с поличным. В этом доме на этом все и строилось. Я становился все более недоверчив. У меня голова, точно, была устроена на дурной лад — мозги, мысли, черепушка… Это мне было ясно. Муторность какая-то от этого появлялась и боль. Верно, плохо они глядели в госпитале, когда оперировали меня. Что-то, верно, не заметили… Осколочек, кусочек железа… Как раз за ухом, точно. Там особенно и болело. Чувствовал я этот осколок, когда всем напряжением воли пытался уснуть. Он свистел в голове, причиняя мучительную боль. Мука нестерпимая — не игра воображения, говорю, как есть… Дело тут не в нервах. Надо немного побыть в моей шкуре, чтобы понять, что значит оказаться затравленным несчастным болваном, мучеником собственной недужной плоти, безразличным всем на свете. Мой идол Вирджиния, со всеми ее милыми ужимочками, и та помышляла, в сущности, лишь о своих плотских усладах, о показной завлекательности, но тут ее вины не было! Никто не виноват. Каждый страстно хочет жить на свой лад… жить прямо сейчас со всем тем, что ему дано. Никто, будь он стоячий или лежачий, не может терять ни секунды — таков вселенский закон. Немощные — просто с боку припеку, только мешают наслаждаться. Им остается одно: жить воображением, дрочить до полного одурения, сжаться в комок, забиться в дальний угол…

Я размышлял, лежа на спине, сон не шел. А вот и Состен бросает швартовы. Видать, дело к полуночи. Трясет меня — потолковать ему охота. А я — молчок, и ухом не веду. А он кровать трясет, не отступается:

— Пьюит! Оглох, что ли? Пьюит!.. Щиплет меня за нос, за ягодицы. Ах, чтоб тебе!

— Дрыхнешь?

— Ослеп что ли, олух?

Он включает свет. Возбужден до крайности.

— Ты должен выслушать меня, должен! Так больше продолжаться не может!

— Что не может продолжаться?

— Ты должен помочь мне, должен!..

— Да что с тобой?

— «Веги» тебе больше не нужны… так, что ли?

— «Веги»?

Совсем вон из головы!

— Из-за этого ты меня и разбудил?

— Да вся жизнь наша в «Вегах», господин Не Тужи! И ваше жалкое существованьице тоже!.. Уж извините за беспокойство! Что может быть важнее «Вег»? Ради них стоило проснуться!

— Вижу, у тебя снова заскок!

— Пошел ты со своими заскоками! Ты, видно, не понял? Пятнадцатого числа этого месяца начинается конкурс! Через две недели! Через две! Теперь понял? А ты готов?

— Готов… к чему?

— К газам, чтоб тебе пусто было! Не к поездке на дачу, не к ловле бабочек!

— А, так вы опять за свое, Состен!

Я сразу проснулся. Ну, наглец!..

— Уж извините, газы для вас! Не для меня! Я встал на дыбы.

— Ну, естественно, сударя это более не волнует, у сударя плоть взыграла! Сударь волочится за юбками!

— Взыграла, взыграла! Только не из-за вас!

— Сударю угодно посягать на супружество! Сударь очаровывает девственниц!

— Я? Ну, наглец!..

Нет, этот хам вконец оборзел!.. Снова все кончится дикой сварой!

— Ну, да, господин Мерзопакостный! Что, сдрейфил? Прямо в рожу мне плюет! Да что ему наконец от меня нужно?

— Куда это ты гнешь, Состен?

— Хочу найти Цветок!

— Что за цветок?

Придвинувшись ближе, он шепчет:

— Ты же знаешь, Тара-Тое!

Ох, совсем беспамятный! Ну да, цветок… Выскочило из головы… Его Тибет!

— Тара-Toe? Из-за этого ты меня и разбудил, педик? — вскричал я.

— У меня свои причины!

— Ищи сам и не приставай к людям!..

Опостылели мне его бредни! Он сразу в слезы.

— Дружок! — рыдает он. — Не бросай меня, дружище! Одному мне ни за что не справиться. Без чар я погиб! Ты не можешь бросить меня!.. Подумай о моей жене, о Пепе! Ты же знаешь, я люблю ее! Ты ее видел, она ведь неплохая баба! И она любит меня! Не обращайся со мной, как с последней сволочью. Такая неблагодарность в твои-то годы!..

— Да чего ты хочешь?

— Я не хочу подохнуть, как таракан! Хочу выжить! Понимаешь? Выжить! Я верю в Тара-Тое!

— То есть — во что?

— Да в то, о чем говорил тебе, в то, о чем ты сам читал! Да пошел ты! Скажешь, не читали с тобой? Неужто все позабыл? Бедная твоя голова! Конечно, страну ты не знаешь, но все же! Картинки в книге видел? Ты что, такой тупой?.. А, так ты против меня! Не желаешь мне помочь! Вижу, вижу, ты мне враг!.. Спрятал книгу? Где же она теперь? Куда ты ее засунул?

Шарики у него уже завертелись. Он злится, цепляется ко мне, устраивает новую сцену.

— А я верю в это, слышишь? Верю в Тара-Тое! Закатывая глаза, он во весь голос возвещает мне о своей вере.

— Я верю! Куда подевал книгу?

Да под кроватью лежала его «Вега»! Память-то мне не отшибло! У самого края ковра. Придется лезть, вытаскивать… Не было мне других забот!..

— Так она нужна тебе? — спрашиваю. — Нужна?

— Он еще спрашивает! Вот полоумный! Он еще спрашивает!

В чем мать родила сгибаюсь в три погибели, заползаю под кровать, нашариваю книгу… Какая колодина!.. В два или три телефонных аппарата размером! Взгромождаю эту дуру на кровать, открываем ее на странице заклинаний. У меня сразу начинает плясать в глазах — такое изобилие красок, человеческих фигур! Слишком много, чересчур ярко!.. В голове завертелось… Тру глаза… Меня клонит в сон… Черт, спать хочется!.. Пошел он к черту со своей книгой!.. Вытягиваюсь на постели… Так нет! Не дает покоя, теребит!