Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

Таковы вкратце причины, по которым я оказался в Германии и неожиданно попал в столь сложную для меня обстановку.

Согласно разработанной немецким авиационным министерством программе, я начал посещение военных центров и заводов, расположенных вне Берлина, путешествуя в великолепном «Юнкерсе-52», предоставленном в мое распоряжение. Поскольку по специальности я летчик-инструктор, меня особенно заинтересовало посещение крупной школы военных летчиков, которая размещалась на побережье Балтики, в небольшой деревушке в Восточной Пруссии. Так как Версальский договор запрещал немцам иметь военные училища, официально считалось, что в этой школе тренируются летчики гражданских авиалиний. Ее преподаватели и слушатели носили штатскую одежду. Директор школы устроил в мою честь обед. Подняв тост за дружбу испанских и немецких летчиков, он закончил его словами: «Надеюсь, когда вы приедете в следующий раз, личный состав школы сможет принять вас в славной форме немецкой военной авиации!»

Интересным было и посещение самолетостроительного завода фирмы «Фокке-Вульф» в Бремене. Официально завод производил учебные машины; однако мне показали цехи, где выпускались военные самолеты. Пока я осматривал завод, Кони в сопровождении жены директора знакомилась с достопримечательностями этого старинного города. В конце дня мы присутствовали на большом обеде, устроенном известным фабрикантом «кофе без кофеина» Хагом.

Мне уже не терпелось покинуть Германию и сообщить обо всем, что я так неожиданно узнал. Однако каких-либо серьезных причин прервать свой визит у меня не было, к тому же я мог еще увидеть и узнать много интересного, поэтому решил остаться, несмотря на свое двусмысленное положение.

Мы вернулись в Берлин. В ту же ночь меня разбудил телефонный звонок. Из Парижа звонил Прието, чтобы сообщить ужасную новость: во время нелепой авиационной катастрофы погиб Хосе Мартинес де Арагон, мой самый близкий друг. Трудно высказать горе, охватившее меня при этом известии. Мои чувства можно было бы сравнить с переживаниями, испытанными [305] в связи с кончиной матери. Испания лишилась честнейшего, благороднейшего человека. Любовь к нему я пронес через всю свою жизнь.

На следующий день мы отправились в Мюнхен. Там меня принял начальник воздушных сил Баварии. Он был внимателен ко мне и предложил посетить несколько заводов.

Меня интересовали крупный самолетостроительный завод «Дорнье» и мастерские, где строился дирижабль «Граф Цеппелин». Оба предприятия находились во Фридрихсгафене.

На заводе «Дорнье» мне показали новые военные самолеты. Они произвели на меня большое впечатление. Это были самые современные военные машины с характеристиками гораздо более высокими, чем все известные мне до тех пор (кто мог подумать, что через несколько лет эти самолеты будут разрушать испанские города и тысячами убивать их жителей?!).

Посмотрел я и строившийся дирижабль «Граф Цеппелин» - последний из сделанных Германией. Он просуществовал недолго: во время полетов по городам Соединенных Штатов Америки дирижабль потерпел аварию и сгорел.

Мы вернулись в Мюнхен. На следующий день, в девять часов утра, я поспешил на свидание с начальником воздушных сил Баварии для совместного посещения какого-то учреждения. Войдя к нему в кабинет, я почувствовал: что-то произошло. Он сухо сообщил мне, что посещение отменяется, и, не давая никаких объяснений, резко и грубо выпроводил.

Я сразу же понял: немцам стало известно мое политическое кредо. Самое лучшее, что я мог предпринять в тех обстоятельствах, - воспользовавшись замешательством властей, поскорее покинуть Германию.

Не теряя ни минуты, я направился в наше консульство и заказал два билета на самолет, отправляющийся в Рим. Через час за нами заехал консул и отвез на аэродром. Без всяких затруднений мы покинули Германию.

* * *

Самолет делал посадку в Венеции. Хотя у нас были билеты до Рима, мы решили на некоторое время остановиться здесь. В номере отеля на острове Лидо мы получили возможность спокойно проанализировать наше положение.

Больше всего нас поражало, что правительство Гитлера г, его знаменитое гестапо потратили больше месяца, чтобы установить нашу политическую ориентацию. Мы радовались, [306] представляя себе испуганные лица некоторых чиновников, когда они поняли свою ошибку. Дать возможность врагу посетить учреждения, где нарушался Версальский договор, показать секретно производимое вооружение и поставить его в известность о подробностях заговора против республики в Испании, - было отчего забеспокоиться организаторам этих преступных дел.

Я хорошо понимал, насколько важны для Испании имеющиеся у меня сведения. Мне хотелось побыстрее довести их до сведения нашего правительства. Но кому из испанских руководителей доложить обо всем?

Сообщать Гальарсу, начальнику военно-воздушных сил, или генералу Годету, директору Управления по аэронавтике, или Франсиско Франко, начальнику генерального штаба, или Хилю Роблесу, военному министру, было бесполезно и даже опасно.

Я решил поехать в Париж и посоветоваться с Прието. Подробно рассказав ему обо всем, я приготовился выслушать его мнение. К моему удивлению, дон Инда довольно спокойно отнесся к известию о заговоре. Прието считал, что я поддался собственному воображению и разыгравшимся нервам. Он не отрицал, что некоторые испанские политические деятели и военачальники связаны с нацистами, но главную цель немцев видел в желании воспользоваться влиянием правых в Испании для получения выгодных концессий. Разговоры о заговоре, по его мнению, были лишь уловкой, к которой прибегали гитлеровцы, чтобы облегчить осуществление своих планов.

Несмотря на то что я был высокого мнения о политическом опыте дона Инда, его доводы не убедили меня. Я считал свою информацию ценной и важной и был уверен в необходимости как можно скорее передать ее.

После долгих раздумий я решил ехать в Испанию, рассчитывая, что на месте будет легче установить контакт с лицами, на которых можно положиться.

В Барселоне мне сообщили, что Асанья все еще находится под арестом на эсминце, стоящем на якоре в порту. Подумав, что он как раз тот человек, которого заинтересуют мои сведения, я, не колеблясь, надел форму и направился навестить его.

Командир корабля принял меня любезно. Узнав о цели визита, он удивился, недоумевая, по-видимому, как старший офицер авиации имел наглость посетить столь опасного врага [307] правительства. Однако проводил меня до каюты, где содержался Асанья, и оставил с ним наедине. Сожалею, что не запомнил имени капитана, чтобы выразить благодарность за внимание.