Меняю курс - Игнасио Идальго де Сиснерос

В течение месяца, перед поездкой в Париж, мои отношения с членами посольства внешне оставались почти нормальными. Я приходил утром, брал корреспонденцию, проводил некоторое время в обществе других атташе, посещал обеды и приемы.

Как- то во время такого обеда, на котором присутствовал дон Рамон дель Валье-Инклан, я стал свидетелем еще одной его странности. Когда гости перешли пить кофе в один из великолепных салонов палаццо Барберини, я подошел к дону Рамону и, к своему великому удивлению, услышал, что он серьезно рассказывает о том, как вывез Прието из Испании в багажнике автомобиля. Сильно приукрашивая, он подробно повторил мой рассказ. Но больше всего меня удивила естественность, с какой он обращался ко мне, описывая эту историю. Вначале я остолбенел, но постепенно его рассказ даже увлек меня. Должен признать: повествование дона Рамона выглядело гораздо эффектнее и интереснее моего. В его изложении та часть моей книги, в которой рассказывается о вывозе Прието из Испании, значительно бы выиграла.

Через некоторое время Валье-Инклан уехал в Испанию. Мы проводили его на вокзал. Он казался бодрым и хорошо чувствовал себя. Никто из нас не думал тогда, что видит его в последний раз.

* * *

Год спустя, в январе 1936 года, за несколько недель до его смерти, мы получили от него длинное и очень теплое письмо, в котором он давал оценку политической обстановке в Испании. Увы, после войны это письмо осталось вместе с остальными моими вещами на мадридской квартире. У меня нет надежды, что новый хозяин квартиры сохранил его. [299]

Работая над своей книгой, я не раз вспоминал советы, которые дал мне однажды Валье-Ииклан. Как-то у меня не получался доклад, который я готовил министру. Уж не знаю, сколько листов бумаги было испорчено, а написанное читалось с большим трудом. Я был в отчаянии, ибо дипломатическая почта уходила на следующий день. Помню, показывая испещренные поправками листы и переполненную изорванной бумагой корзину, я с горечью говорил дону Рамону о своих переживаниях и о том, как завидую писателям, которые так легко пишут свои книги. Дон Рамон ответил, что я глубоко заблуждаюсь. Писатели по многу раз правят и рвут написанное. Он пожалел, что не имеет под рукой ни одной рукописи, чтобы показать, какое количество исправлений вносит он сам и сколько вычеркивает, и при этом всегда чувствует неудовлетворенность. Дон Рамон советовал законченную работу просмотреть несколько раз и после внесения исправлений больше уже не читать ее, ибо каждый раз будут обнаруживаться все новые и новые недостатки и это может длиться бесконечно.

О смерти Валье-Инклана мне сообщил по телефону Прието. Известие потрясло и глубоко опечалило меня. Я любил его и понимал цену потери.

* * *

Кони и я поехали в Париж. Дон Инда жил с дочерьми в меблированной квартире на Ваграм-авеню. Там я познакомился со многими эмигрантами, покинувшими Испанию после октябрьских событий 1934 года. Ими были в основном астурийские горняки, шахтеры-социалисты, которые пересекли французскую границу тем же способом, что и Прието.

Как и в 1930 году, дон Инда был настоящим главой эмиграции.

В сопровождении Прието мы с Кончен решили съездить в Дьепп, чтобы встретиться с астурийскими шахтерами, поселившимися там со своими семьями. От них мы узнали страшную правду о репрессиях в Астурии.

В те дни по приглашению Советского правительства в СССР отправлялась группа молодых астурийских социалистов. Накануне отъезда я пригласил их и Прието к нам на обед. Мне запомнился контраст между оптимизмом астурийцев и пессимистическим отношением дона Инда к этой поездке. Мне же она казалась замечательной.

В Париже я еще раз убедился в соперничестве между Прието и Ларго Кабальеро, Дон Инда не скрывал, что всегда [300] был против восстания, хотя, подчиняясь решению партии, активно участвовал в нем, руководя социалистическим движением в Астурии. Он считал, что Ларго Кабальеро - руководитель намечавшегося восстания в Мадриде - несет главную ответственность за его провал. Ларго же обвинял во всех неудачах дона Инда, в частности в том, что он обещал и не обеспечил, когда наступило время действовать, поддержку нескольких воинских частей и авиации. Только несколько летчиков отказались выполнить приказ о бомбардировке шахтеров. Их арестовали и заключили в военную тюрьму в Мадриде.

Чтобы как-то урегулировать отношения между Прието и Ларго Кабальеро и уговорить дона Инда покончить с разногласиями, в Париж приехал Хулио Альварес дель Вайо, друг Ларго Кабальеро. Я присутствовал при встрече Прието и дель Вайо. Доводы Альвареса дель Вайо показались мне разумными. Он говорил, что для победы над реакцией необходим союз всех левых сил и социалисты должны первыми подать пример к объединению. Он также настаивал на необходимости установить связь с другими социалистическими партиями, и прежде всего с французской социалистической партией, так как поддержка из-за границы оказала бы большую помощь в свержении реакционного правительства. Дель Вайо произвел на меня хорошее впечатление. Когда мы остались одни, я сказал об этом Прието, но дон Инда многозначительно промолчал.

* * *

Будучи в Париже, я получил официальный приказ отправиться в Берлин и представиться германскому правительству.

Такое распоряжение необычайно удивило меня. Я не понимал, почему правительство продолжало пользоваться моими услугами, тогда как оно сняло с ответственных должностей многих офицеров, заменив их такими врагами республики, как генерал Годет, назначенный директором Управления по Аэронавтике, генерал Франсиско Франко, ставший начальником генерального штаба, и полковник Хоакин Гальарса, принявший командование воздушными силами.

В полном недоумении, но весьма заинтересованные, мы с Кони сели в самолет и отправились в Германию. Единственно, что я все же сделал перед этой поездкой, - написал письмо своему другу, капитану Себастьяну Рубио, который работал в военном министерстве, и попросил, насколько возможно, ориентировать меня в отношении того, что происходит. [301]

Мы прилетели на аэродром Темпельгоф, находившийся в центре германской столицы. Нас встретил ни больше ни меньше, как директор «Люфтганзы» {126} в сопровождении двух офицеров министерства авиации, один из которых приветствовал нас от имени генерала Мильха, командующего военно-воздушными силами Германии. Второй, хорошо владевший испанским языком, был прикомандирован к нам на время пребывания в стране.