Антология «Дракула» - Нэнси Холдер

Музыка становилась все более жалобной, а пол — все более липким. Тень глотала танцующих, приклеенных друг к другу губами. Пар становилось все меньше. Туалеты, как всякая ничейная территория, были залиты рвотой и мочой. В небольшой боковой комнатке, где в баре остался только «Будвайзер», Рен разговорился с бледной молодой женщиной с гладкими черными волосами и татуировкой на левом плече — череп, но не человеческий. Ее звали Люси. Они потанцевали, неуклюже пообнимались и стали проталкиваться сквозь человеческие обломки к выходу. Снаружи было холодно и звездно. Они не стали ждать такси, а прыгнули в ночной автобус. Кого-то у них за спиной стошнило на пол. Рен и Люси целовались, заполняя рты слюной, а ноздри — дыханием друг друга.

Они почти не спали в ту ночь. Рен был как в лихорадке, жаждал чего-то такого — он не смог бы объяснить чего. Люси оказалась добрая, ласковая и внимательная. Но ничего этого Рену было не нужно. В первый раз ему потребовалось очень много времени, чтобы кончить. Когда под утро они опять занялись любовью, он попросил ее укусить его. Она чуть прикусила ему плечо.

— Сильнее. Укуси!

И он вонзил ногти ей в спину. Она разозлилась и укусила сильно. Рен кончил, как только увидел ее рот в крови. Все тело у него теперь болело. Прикладывая носовой платок к его раненому плечу и глядя на следы собственных зубов, Люси вдрогнула и поморщилась. Ей даже стало нехорошо.

Утром она ушла раньше, чем Рен проснулся. Он обмыл укус, заклеил это место крест-накрест пластырем и снова лег в постель. Полдня проспал, а к вечеру почувствовал непонятную тревогу. Около полуночи он сел в автобус и поехал в Тизли. Неподвижные остовы вагонов лежали в железнодорожном депо, как засохшие куколки, из которых так никто и не вылупился. Словосочетание «ободрать как липку» приобретает грубый буквальный смысл через два года после распродажи имущества со скидкой. Тусклые уличные фонари освещали несвежую побелку на стенах старых фабрик и мастерских. Бродячий пес сосредоточенно копался в мусорном контейнере. Сочившийся сквозь щели ставен свет указывал на то, что там, внутри, идет работа — возможно, сродни той, которую делали по ночам Рен и его коллеги. Открытых окон не было. Машины мчались по Уорвик-роуд, и ни одна из них не остановилась и не свернула.

Ночью Рен ориентировался здесь лучше, чем днем. Он пошел по боковой улице, мимо католической церкви, вдоль замусоренного канала. Вода поблескивала за истертыми перилами. За каменным мостом через канал он увидел пустырь с заколоченным домом и плакучей ивой. Откуда-то доносилось голубиное воркование, больше походящее на жалобное оханье. Рен вдруг вспомнил картинку на тарелке, из которой ел в детстве, — китайская ива. Сегодня было холоднее, чем прошлой ночью. Запахло горелым. Где-то рядом пожар или это просто сторожевой огонь во дворе ближайшей фабрики? Он шел вперед, пока не оказался под ивой и не почувствовал прикосновения ее длинных желтоватых, иссохших листьев. Шум каких-то станков, словно гитарные аккорды, иногда прорывался сквозь низкие частоты отдаленного гула. А потом тихое покачивание ивовых листьев вдруг резко прекратилось. Потом он ощутил легкое дуновение, будто и сам он был не человек, а всего лишь изображение на экране. Слабое потрескивание, как будто что-то рвется, потом тишина, а потом сухой шелест — дерево разом сбросило все листья.

Когда он рассказал Шреку о том, что испытал, услышав «Velvet Underground» в ночном клубе, хозяин квартиры нежно улыбнулся:

— О да. Лy Рид… Одаренный мальчик. Тогда это было нечто… Он был такой настоящий. Разумеется, Дэвид Боуи украл его грохот, но все равно у него получилось другое. Боуи мог в мгновение ока изменить имидж, а Лу — душу. Опасность — вот что звучит в его песнях.

Рен не рассказал ему о Люси и облетевшем дереве. Шрек в последнее время часто отсутствовал, так что они редко виделись. Это дало квартиранту возможность немного прийти в себя. А то от недосыпа у него в голове возникла какая-то путаница: сны стали вклиниваться в реальную жизнь. Терапевт отправил его к неврологу. Тот все расспрашивал Рена о родителях. «Нет, — злился Рен, — со мной нормально обращались. И я их не боялся». Но когда он по-настоящему вспомнил своих родителей — их громоздкие тела, их вспышки гнева, обращенного друг на друга, их ночные вопли, не то любви, не то ярости, — он невольно вспомнил Шрека, потому что рядом со Шреком чувствовал себя ребенком. Молчаливым свидетелем.

В октябре истек срок его контракта с журналом. Рен пригласил Элисон к себе домой на прощальный ужин. К его удивлению, она согласилась. Вообще-то, именно этот уикенд был не очень удобен самому Рену. Шрек и Мэттьюс оба были в отъезде — отправились по какому-то срочному делу в Северный Йоркшир. Рена предупредили, чтобы на выходных был готов принять большую партию марихуаны. Шрек оставил ему деньга и ключ от подвала. И деньги, и травка, и сама сделка — все это была мелочовка, возможно просто проверка надежности Рена. Вся жизнь в Уэст-Мидлендсе держалась на том, что несерьезное принимали всерьез. Рену оставалось надеяться, что работа не совпадет с приходом Элисон. А если совпадет, что ж, может быть, это шанс произвести на нее впечатление и даже склонить покурить травку.

Рен долго убирал квартиру. Он уже привык к грязи и беспорядку, так что теперь, перед приходом гостьи, посмотрев на свое жилище новыми глазами, с удивлением заметил бурое пятно на двери ванной, обычно закрытое висевшим на крючке полотенцем. Должно быть, порезался как-нибудь ночью, когда был пьян, а потом и забыл о пятне. Элисон явилась ровно в восемь, в голубом с черной отделкой плаще, которого он раньше на ней не видел. За ее спиной, в дверном проеме, стояла тихая звездная ночь с будто нарисованными уличными фонарями.

Они распили бутылку белого вина, закусив грибным паштетом. За этим последовала жареная макрель в чесночном соусе. «Velvet Underground» тянул нити мелодий третьего, спокойного альбома из черных колонок в противоположных углах комнаты. Элисон окинула комнату оценивающим взглядом:

— Неплохая квартирка. Только мрачная. Как будто ты все время живешь с задернутыми занавесками. Все эти записи, постеры, книги… У большинства людей вообще нет книг, — улыбнулась она, подперла костяшками пальцев подбородок и прищурилась. — Как-то здесь неуютно и мрачновато, ты не находишь? И все какое-то безликое. Как в общежитии. И света мало.

— Хозяин — вампир, — сказал Рен. — Вот почему я положил в соус чеснок. Чтобы защитить тебя.

Глаза у Элисон расширились. На дне их плескался ужас. Но она тут же опомнилась, прыснула и чуть не подавилась рыбной косточкой. Рен вскочил, чтобы похлопать ее по спине, но она замахала рукой и откашлялась, сложив ладонь лодочкой.

— Все в порядке? — спросил он.

Она кивнула. Лицо ее раскраснелось, голубые глаза заблестели. Она откинула назад белокурые волосы. Их взгляды встретились. Волнуясь больше, чем мог ожидать, Рен дотронулся до ее руки. Она сжала его пальцы. Лу Рид печально и нежно пел о грехе и утрате. «Я думал о тебе, как обо всем, что имел и не смог сберечь». Рен встал, обошел маленький круглый столик, и она подняла к нему лицо для поцелуя.

Они перешли с вина на коньяк и мятное мороженое с шоколадной крошкой. Стереоколонки замолчали. Рен не знал, что сказать. Он-то придумывал всякие изощренные заходы, а все получилось очень просто, даже слишком. Чтобы прийти в себя, Элисон стала перебирать свои прошлые впечатления о нем:

— Сначала ты мне показался очень милым. Таким, знаешь, наивным и впечатлительным. Потом я немного испугалась. Ты был так настойчив, что я решила: какой-то он странный. Ты производил болезненное впечатление. Иногда казался по-настоящему усталым и при этом скрывал, где был и что делал. Я думала, у тебя неприятности. — Она тихонько засмеялась и поцеловала его. — Но теперь я, кажется, поняла, в чем дело. Эта квартира… Так средний класс представляет себе чердак художника-мистика. Тебе просто хочется, чтобы люди считали тебя изломанным, нервным, странным. Такой имидж. А на самом деле ты милый и наивный и ничего не смыслишь в темных сторонах жизни. Верно? — Она допила свой бренди и ласково посмотрела на него.

— Этого ты знать не можешь, — возразил Рен. — Ты не знаешь, что я чувствую. Не обязательно пережить, чтобы понимать. И возможно, я испытал такое, что тебе и не снилось. И пережил, и видел, и участвовал. В преступлениях, например.

«Заткнись!» — приказал он себе. Может, ему повезет и она не поймет его буквально. Ну почему женщины всегда стараются опекать его? Это приводит его в бешенство.

Элисон взяла его за плечи и притянула к себе.

— Да я не поверю, что ты хоть раз стянул жвачку из магазина на углу, — сказала она. — Это твое чувство вины ищет выхода в разных фантазиях. Признавайся в чем хочешь — я тебе не поверю.