Русское искусство - Игорь Эммануилович Грабарь
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря подписям на иконах, а иногда и датам, история строгановской школы могла бы быть написана с большей точностью, чем история всякого другого периода древнерусской живописи. Нельзя не выразить здесь сожаления, что пока недоступны для изучения такие богатейшие хранилища подписных и датированных икон, как палаты Преображенского кладбища и собрание Е. Е. Егорова в Москве. Летописная история строгановской школы начинается, во всяком случае, до 1600 года[465]. К 1600 году относятся весьма важные надписи на стенах Сольвычегодского собора[466]. Из этих надписей явствует, что собор был заложен в 1560 году, освящен и окончен в 1584 году. В 1600 году повелением Никиты Григорьевича Строганова храм был украшен «настенным письмом», причем расписывали его «московские иконники Федор Савин да Стефан Арефьев с товарищами». Наименование Федора Савина и Стефана Арефьева «московскими иконниками» дает как будто поддержку мнению, отрицающему существование строгановских иконописцев и выдвигающему повсюду вместо них иконописцев московских, царских. Но, может быть, и не следует видеть в упоминании о Москве нечто большее, чем намеренную ссылку мастера на принадлежность к столичному искусству. Особое существование строгановской школы вовсе не исключает возможности для строгановских мастеров работать и подолгу живать в Москве и даже быть москвичами по происхождению. К сожалению, роспись Благовещенского Сольвычегодского собора не дошла до нас в первоначальном виде. Ровинский знал иконы Стефана Арефьева (одну, писанную в 1596 году для Никиты Строганова) и считал их переходными от «первых» ко «вторым» строгановским письмам. Почти такого же письма, по его мнению, – св. великомученик Никита с деянием в 16 отделах с подписью на задней стороне «Писмо олешкино». Эта икона принадлежит в настоящее время С. К. Рахманову и по удлиненным пропорциям фигур, по яркой расцветке, по необычайной тщательности письма должна быть признана типично Строгановской.
В Сольвычегодском соборе есть местный образ Божией Матери Донской с надписью на киоте: «сей образ писан Истомою Савиным иконописцем государевым по обещанию Семена Аникиевича Строганова». На другом образе, похищенном в 1842 году, также была надпись, что он исполнен в 1602 году «рукой государева иконописца Истомы Савина»[467]. Усматривать из этого, что никакой школы строгановских иконописцев не было, а что писали для них царские мастера, по нашему мнению, еще нельзя. Могло быть и, по всей вероятности, было обратное: строгановские иконописцы работали не только на Строгановых, но в иных (первоначально редких) случаях и на Московский двор, и гордились приобретенным таким образом званием придворных иконописцев. Звание государева иконописца не указывало на постоянное пребывание при дворе. Из документов XVII века мы знаем, что носившие это звание иконописцы созывались в случае надобности из разных мест. Оно означало не столько придворного служилого человека, сколько придворного поставщика. Во всяком случае, мы видим, что около 1600 года близкие к государеву двору московские иконники писали для Бориса Годунова совершенно иначе, чем писал для Строгановых Истома Савин. Ровинский знал, кроме того, что Истома Савин именовался в некоторых случаях человеком Максима Яковлевича Строганова. В книге Ровинского упоминается несколько икон, подписанных Истомою Савиным. Из них одна, Воскрешение Лазаря в собрании гр. Строганова в Петербурге, другая – Знамение с предстоящими святыми, соименными членам семьи Никиты Григорьевича, принадлежит С. П. Рябушинскому. Эта очень цветная икона, если судить по значительной жизненности в ней новгородской традиции, едва ли написана позже 1600 года.
1601 годом помечена икона другого строгановского иконописца, Семенки Бороздина, не отличавшегося, по-видимому, особой талантливостью. Рядом с Семенкой Бороздиным Ровинский называет еще Ивана Соболева, или Соболя, и некоего Михайлу, или Михайлова. Иконы этих мастеров есть в собрании гр. Строганова. Прекрасным примером мастерства таких ранних строгановских мастеров могут служить створы на Рогожском кладбище, подписанные «писмо Емельяново». Емельяна знал Ровинский и упоминал об его иконе «Три отрока в пещи» в собрании гр. Строгановых. У Постникова была икона, подписанная «писмо Емельяна Москвитина»[468]. Емельяновы створы изобличают изысканное чувство цвета и линии. Желтый, зеленый и розовый цвета приведены здесь в удивительную, несколько холодноватую гармонию. Рисунок Емельяна восходит вполне определенно к новгородской традиции. Манерное изящество поз и вся эта «острая», несколько мелочная раскраска говорят о каком-то конце, о каком-то тупике, в который уперлось искусство, но вместе с тем и о каком-то долгом предшествовавшем пути. На московской почве не могло создаться ничего подобного. В Емельяновых створках слышится как бы последний отголосок того увлечения красотой, которое сказалось с такой силой в Ферапонтовских фресках.
Черты, отличающие «письмо Емельяново», – это, в сущности, самые художественно ценные черты строгановской школы. По-видимому, они были более свойственны иконам, написанным еще до наступления XVII века. Подобная же тонкость цвета и более спокойная грация фигур отличают превосходную, неизвестно кем написанную икону Сретение Господне в собрании Г. К. Рахманова в Москве. Ряд миниатюр введен в эту композицию весьма удачно, и мастер выказал здесь высокое совершенство миниатюрного письма, еще не жертвуя этой способности всем остальным, как то делали другие и, вероятно, более поздние строгановские мастера. К описанным иконам Истомы Савина, Емельяна Москвитина и неизвестного автора Сретения довольно близки по стилю некоторые иконы, подписанные на задней стороне «письмо Никифорово». Такова, например, особенно типичная по цвету, всеми особенностями указывающая на XVI еще век, «двурядница» в собрании С. П. Рябушинского. Икон с подписью «письмо Никифорово» известно относительно много, – Ровинский упоминал более пятнадцати таких икон. Нельзя сказать, чтобы они были все строго одного стиля. Именем Никифора подписаны и такие цветные, вовсе без золота иконы, как упомянутая «двурядница», и такие белоликие, сплошь залитые бледным золотом иконы, как икона в музее Александра ІII. Остается предположить, что у Никифора в разное время было две манеры, более ранняя – «цветная» и более поздняя – «золотая».
Ровинский называет Никифора иконником, «отличавшимся в мелочном многоличном письме». И. К. Рахманову принадлежит складень со средней иконой Владимирской Божией Матери и со створками чрезвычайно тонкого мелочного письма. На обратной стороне его значится: «письмо… Никифора Савина сына Истомина»[469]. Надпись эта содержит весьма интересное указание. Савины
