Аббатство кошмаров. Усадьба Грилла - Томас Лав Пикок

ВОСПОМИНАНИЯ О ПЕРСИ БИШИ ШЕЛЛИ[791][792]

Rousseau, ne recevant aucun auteur, remercie Madame —

de ses bontes, et la prie de ne plus venir chez lui[793],

ЧАСТЬ I

Руссо вообще терпеть не мог посетителей, в особенности же — литераторов, так как боялся, что они что-нибудь о нем напишут. Некая дама, долго ему досаждавшая, опубликовала однажды brochure[794] и имела неосторожность преподнести Руссо экземпляр. Воспользовавшись этим предлогом, писатель послал ей вышеупомянутую billet-doux[795], благодаря чему избавился наконец от назойливой посетительницы.

Правило Руссо может оказаться пригодным для всех, кто стремится сохранить secretum iter et fallentis semita vitae[796][797], дабы не стать предметом всеобщего злословия. Ведь читающая публика, как известно, имеет обыкновение всуе обсуждать за чайным столом не только мало-мальски известного и ушедшего из жизни автора, но и его друзей, какой бы скромной, неприметной и размеренной ни была их жизнь. По существу, эти разговоры мало чем отличаются от деревенских пересудов; в наше время люди часто снимаются с насиженных мест и ничего не знают про своих соседей, а потому, вместо того чтобы судачить о дженкинсах и томкинсах, предпочитают сплетничать о знаменитостях.

Коль скоро в среде «читающей публики» возникает нездоровый интерес к громким именам, всегда найдутся желающие удовлетворить этот интерес, причем далеко не все из них по-настоящему хорошо знали и высоко ценили покойного гения. Тем самым являются на свет пестрящие ошибками биографии, и только потом — по-видимому, в качестве компенсации — запоздалое, хотя и более достоверное, жизнеописание, созданное его друзьями. Писать такую биографию, как утверждает мистер Хогг, дело по меньшей мере «трудное и деликатное». Но, добавим, дело выбора и совести биографа. Ведь никто не обязан описывать жизнь другого человека. Никто не обязан выкладывать публике все, что ему известно. Напротив, автор биографии обязан умолчать обо всем, что может затронуть интересы или ущемить чувства живых, тем более если те никак не задевали чести покойного; вовсе не обязательно выставлять их на суд общественного мнения ни в качестве истцов, ни в качестве ответчиков. Биограф также вовсе не обязан посвящать читателей в те события из жизни своего героя, которые бы тот сам охотно вычеркнул из памяти. Если же это событие оказалось в его жизни решающим, если замолчать или же исказить факты значило бы пойти против правды, обесчестить умерших и ущемить чувства живых — тогда, не имея морального права говорить об этом событии, лучше вообще не ворошить прошлое и не браться за перо.

Поскольку на протяжении ряда лет я был очень близок с человеком, которому посвящены эти воспоминания; поскольку мне — как, пожалуй, мало кому из ныне живущих — посчастливилось воочию убедиться в его великом даровании, по достоинству оценить его обширные знания, сердечность, самозабвенную заботу о благе своих близких и пылкое стремление облегчить участь (оказывая как денежную, так и моральную помощь) всем тем, кто трудится не покладая рук за ничтожное вознаграждение; поскольку после смерти лорда Байрона, который умер раньше отца Шелли, я остался по завещанию поэта его единственным душеприказчиком; поскольку, наконец, после его гибели я сохранил самые сердечные отношения с его вдовой, ее семьей и по крайней мере с несколькими из оставшихся в живых друзей, — считалось, что биографию Шелли должен писать именно я. Однако по причинам, изложенным выше, я всегда отказывался от подобных предложений.

Вордсворт обращается к Кукушке:

Я слышу издали сквозь сон

Тебя, мой давний друг.

Ты — птица или нежный стон,

Блуждающий вокруг?

* * *

Привет любимице весны!

До нынешнего дня

Ты — звонкий голос тишины,

Загадка для меня[798].

Шелли любил повторять эти строки, они приходят на ум, когда читаешь и его «Жаворонка»:

Здравствуй, дух веселый!

Взвившись в высоту,

На поля, на долы,

Где земля в цвету,

Изливай бездумно сердца полноту!

* * *

Сквозь туман пурпурный

К небесам родным!

К вышине лазурной,

Как звезда незрим.

Ты поешь, восторгом полный неземным[799].

Можно только пожалеть, что он, подобно Кукушке Вордсворта, не остался лишь голосом, загадкой; что он, подобно своему Жаворонку, не остался невидимым в высях, недоступных другим:

Взлетел над сумраком и суетой,

Которые землей зовутся, —

не растворился в волшебных строках своих песен. Но, коль скоро Шелли был живым человеком, коль скоро написано о нем так много, а будет написано, вероятно, еще больше, соображения, которые удерживали меня от создания подробного жизнеописания поэта, вовсе не мешают мне комментировать опубликованное другими и исправлять ошибки, если таковые обнаружатся в сочинениях, на которые я ссылаюсь.

Сочинения эти я вынес в заглавие своей статьи в порядке их появления на свет. С мистером Миддлтоном я лично не знаком, а мистера Трелони и мистера Хогга имею все основания называть друзьями.

Сочинение мистера Миддлтона является по большей части компиляцией уже опубликованных биографий Шелли с малой толикой оригинального материала, к тому же невесть откуда добытого.

Сочинение мистера Трелони касается лишь поздней поры жизни Шелли в Италии.

Сочинение мистера Хогга основывается на его личном знакомстве с Шелли, а также на неизданных письмах, либо адресованных ему самому, либо предоставленных в его распоряжение сэром Перси Шелли и его супругой. Биография составит четыре тома, из которых два, только что изданных, касаются событий, непосредственно предшествующих уходу Шелли от первой жены. На этом я закончу первую часть настоящих записок.

Не станем торопиться с выводами. Остановимся вкратце на наиболее существенных фактах биографии поэта, попутно делясь с читателем наблюдениями, возникающими по ходу дела.

Перси Биши Шелли родился в родовом поместье своего отца, в Филд-Плейсе, в Сассексе 4 августа 1792 года. Его дед, сэр Биши Шелли, тогда был еще жив, а отец, Тимоти Шелли[800] эсквайр, в то время либо уже был, либо вскоре должен был стать членом парламента. Род Шелли был очень древним, но своей славой знатное имя обязано поэту в гораздо большей степени, чем он своему имени.

У Шелли было четыре сестры и брат, самый младший в семье. Судя по всему, детство