Белинда - Энн Райс

Единственное, что нарушило кошмар тех пьяных дней, — звонок от Блэра Саквелла, который с ходу принялся жаловаться, что мама кинула его, а Марти Морески перекрыл ему кислород.

— Я собирался одеть всех до единой кукол Бонни в меховые палантины. С моим фирменным знаком! А этот сукин сын велел мне не путаться под ногами. Можешь себе представить, они даже не позвали меня на венчание!

— Блэр, черт бы тебя побрал! Не надо меня грузить! — заорала я.

— Яблоко от яблони недалеко падает! — обиделся Блэр.

Я швырнула трубку, но потом, конечно, пожалела. Я стала обзванивать все отели, чтобы найти его. Я позвонила в «Беверли Уилшир» и «Беверли-Хиллз». Но Блэра там не оказалось. А ведь Блэр — мой друг, и очень верный друг.

Но буквально через два часа посыльный принес мне две дюжины белых роз в вазе и записку: «Прости, дорогая, пожалуйста, прости меня. Любящий тебя, вечно твой Блэр».

Когда на следующий день мне позвонила Джилл, чтобы сообщить, что они с Триш уезжают, я с трудом ворочала языком, так я надралась. Тогда я завалилась спать, а преодолев похмельную тошноту, вызвала такси и поехала домой на прощальный обед.

Мама была вялой и одурманенной, но держалась. Я старательно избегала ее взгляда. Она сказала, что ей будет очень не хватать Триш с Джилл, но они будут часто ее навещать. Разговор в основном вертелся вокруг кукол Бонни, духов «Сент-Эспри» и стычки с Блэром Саквеллом на почве того, что Марти не хотел, чтобы мама занималась чем-то еще, кроме «Полета с шампанским».

Я попыталась замолвить слово за Блэра. Я хочу сказать, что «Миднайт минк» — это «Миднайт минк», а Блэр, между прочим, наш старый друг.

Но Марти отмел все мои доводы. Глупости, сказал он. Конечно, бутик Триш и Джилл станет сенсацией, поскольку в витрине будет установлен манекен — точная копия мамы. Но почему не Беверли-Хиллз? Весь мир хочет делать покупки на Родео-драйв, и разве они не знают, что Марти был готов помочь им открыться именно там. Но Даллас! Кто поедет в Даллас?

Я исподтишка наблюдала за мамиными подругами и видела, что они ждут не дождутся поскорее убраться отсюда. И помимо всего прочего, они тоже дружили с Блэром. Нет уж, спасибо, в гостях хорошо, но дома лучше!

— Эй, послушай, мы ведь девчонки из Далласа! — воскликнула Триш, а потом она, Джилл и мама обменялись только одним им понятным многозначительным взглядом, и все трое дружно рассмеялись, хотя вид у мамы был довольно грустный.

А затем наступил черед прощальных лобзаний и объятий. И тут мама не выдержала. Она сразу как-то растеклась. Она отчаянно разрыдалась, и уж кому-кому, как не мне, не знать, что такие вот неудержимые слезы всегда предваряли ее попытки что-нибудь сделать с собой. Она всхлипывала и давилась слезами, так что Марти пришлось срочно увести ее в спальню еще до отъезда подруг.

— Я отвезу их в аэропорт, а ты побудь пока с мамой, — сказал мне Марти. — Я не могу позволить им уехать вот так.

Мама плакала, сидя на кровати. А сиделка в белой униформе уже делала ей укол.

Тот факт, что ей начали делать инъекции, меня несколько напугал. Мама всегда принимала лекарства, причем самые разнообразные. Но уколы?! Мне неприятно было видеть, как игла входит в мамину руку.

— Что вы делаете? — спросила я сиделку.

В ответ та жестом дала мне понять, что, дескать, не надо волновать маму.

— Солнышко, это всего лишь обезболивающее. Но это какая-то другая боль. Не настоящая, — сказала мне сонным голосом мама и, положив руки на бедра, добавила: — У меня здесь будто ожог. Там, где они это сделали.

— Мама, что они сделали? — удивилась я.

— Разве твоя мама не красавица? — перебила меня сиделка.

— Так что они сделали, мама? — продолжала настаивать я.

Но тут я и сама все увидела. Мамино тело изменилось. Ее бедра стали значительно тоньше. Они убрали у нее лишний жир. Вот что они сделали. А потом мама объяснила мне, что операцию произвели в кабинете у доктора, называется она липосакцией и это совсем не опасно.

Я была в ужасе. Мне всегда казалось, что все считают мамину красоту идеальной. Какое право они имели переделывать ее фигуру! Они просто сумасшедшие. Марти сумасшедший, что позволил ей сделать липосакцию! Она ничего не ест, напичкана лекарствами, а теперь еще и теряет жировую прослойку! Безумие какое-то!

Затем сиделка ушла, и мы остались с мамой вдвоем. От дурного предчувствия у меня засосало под ложечкой. Я испугалась, что мама опять может сказать мне нечто неприятное. Мне вовсе не хотелось оставаться с ней наедине. Мне не хотелось даже находиться подле нее.

Но она уже была где-то далеко и не могла мне ничего сказать. Укол явно подействовал.

Она сидела на кровати в ночной рубашке и выглядела грустной, некрасивой и какой-то потерянной. Я смотрела на нее и неожиданно поняла очень странную вещь. Я знала каждый дюйм ее тела. Ребенком я провела возле нее, наверное, тысячу ночей. Она даже по ночам покидала Леонардо Галло, чтобы проскользнуть ко мне в кровать и заснуть, уютно устроившись рядом со мной. Я знала каждый изгиб ее тела, знала, как приятно лежать, свернувшись калачиком в ее объятиях. Я знала, какие у нее волосы на ощупь и как от нее пахнет, и знала, откуда они откачали лишний жир. Я могла с закрытыми глазами нащупать эти места.

— Мама, может быть, Триш и Джилл останутся, если ты их хорошенько попросишь, — неожиданно для себя сказала я. — Мама, они точно вернутся.

— Я так не думаю, Белинда, — тихо отозвалась мама. — Нельзя вечно покупать людей. Их можно купить только на время.

— Мама, но они ведь любят тебя, — попробовала возразить я.

— И ты тоже должна пойти своей дорогой. Правда, моя дорогая? Тебя ведь здесь никогда не бывает.

Она смотрела прямо перед собой и говорила так медленно, что мне стало не по себе.

— Скажи мне, мама, — начала я, — неужели это именно то, чего ты хотела?

Она попыталась подложить под голову подушку, но шарила руками вслепую, машинально разглаживая простыни, точно пыталась найти нечто невидимое.

Я ласково уложила ее, откинула покрывало, помогла ей устроиться поудобнее, а затем аккуратно подоткнула одеяло.

— Дай мне очки, — сказала я.

Но она даже не шелохнулась и продолжала лежать, уставившись в потолок. Тогда я сняла с нее очки и положила на прикроватную тумбочку рядом с телефонным аппаратом.

— А где Марти? — вдруг спросила она и попыталась сесть. Она смотрела прямо на меня, но без очков, естественно, ничего не видела.

— Он поехал в аэропорт. Будет с минуты на минуту.

— Ты ведь не уйдешь, пока он не вернется? Ты побудешь со мной?