Брекен и Ребекка - Уильям Хорвуд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но подобные предостережения еще никогда и никого не останавливали, и тут же нашлись смельчаки, отправившиеся в поисках Книги в Грот Темных Созвучий и в Грот Эха. Большинство из них на этом остановились: не вынеся таких страхов, они поплелись обратно. Лишь один из исследователей продолжил изыскания и в результате заблудился. К счастью, его удалось спасти, благо у его друга хватило ума на то, чтобы позвать на подмогу Брекена, ведь всем было известно, что он знает систему лучше, чем кто-либо другой. Брекен отправился в центральную часть Древней Системы и благополучно разыскал заплутавшего смельчака, которого все ругали, но Брекен лишь ласково потрепал его по плечу, зная, сколько отваги ему потребовалось, чтобы решиться на такое предприятие, даже если оно закончилось неудачей.
Триффан встретился с Босвеллом лишь по прошествии нескольких дней после Самой Долгой Ночи. Брекен был вне себя от радости, когда смог познакомить сына, которого родила ему Ребекка, с самым любимым из всех своих друзей. Он и не надеялся, что ему когда-нибудь выпадет такое счастье.
Босвелл приветливо взглянул на Триффана и признал в нем крота, которого он видел возле Камня в тот вечер, когда прибыл в Данктон. Многое уже было известно ему из рассказов Ребекки, но теперь к этому добавились новые впечатления. Он увидел, что Триффан наделен качествами, присущими Брекену и Ребекке, и почувствовал, что он, как никто другой, стал воплощением их любви. И, возможно, он уже тогда догадался, что перед ним тот самый крот, которого он стремился разыскать.
Но если и так, виду он не подал. Брекен изумился, заметив, что Босвелл не проявил интереса к Триффану и с необычайной краткостью отвечал на вопросы, которые тот задавал ему.
— Он чем-то не понравился тебе? Скажи мне прямо, Босвелл.
— Нет, — ответил Босвелл, качая головой. — Просто мне страшновато за него. Ты говорил, он хочет стать летописцем, а ведь тебе известно лучше, чем кому-либо другому, как это трудно. Так что дай мне время, чтобы я смог выяснить, обладает ли он необходимыми для этого качествами.
Но Босвелл постоянно различными способами старался уклониться от ответа на вопрос, который Триффан не раз задавал ему:
— Что я должен сделать, чтобы стать летописцем?
— Молись,— говорил Босвелл, отказываясь добавить к этому что-либо.
И всякий раз Триффан, услышав такой ответ, огорчался, начинал сомневаться в себе и отправлялся к Камню или же просиживал часами с Комфри, гадая, чем он заслужил немилость Босвелла, который так приветливо держался со всеми остальными.
Но хотя Босвелл упорно отказывался вступать с ним в пространные беседы, Триффан ощущал исходящую от него благодать и часто ходил за ним следом, держась от него на почтительном расстоянии, иногда помогая Босвеллу в поисках пищи, а порой указывая ему дорогу в какую-то часть системы, где тому захотелось побывать.
В один из дней, который показался Триффану нескончаемо долгим, он явился к Босвеллу, пребывая в необычайном волнении — чуть ли не дрожа от напряжения всем телом. Босвелл сделал вид, будто ничего не заметил, и отправился бродить по туннелям, как он делал довольно часто, задерживаясь то тут, то там, чтобы побеседовать с кротами, рассказать историю-другую или благословить кого-нибудь.
— Босвелл... — уже в который раз попытался обратиться к нему Триффан, но Босвелл никак его не приободрил, и Триффан не решился задать ему вопрос.
Подобная робость вовсе не была ему свойственна, но безыскусственность натуры Босвелла приводила его в смущение, и ему казалось чрезвычайной дерзостью спрашивать его о чем-либо.
День уже клонился к вечеру, Босвелл изрядно устал, и Триффан, побоявшись, что тот удалится к себе в нору и возможность поговорить с ним окажется упущенной, наконец собрался с духом и сказал:
— Босвелл?
Босвелл остановился и посмотрел на него, но не произнес ни слова.
— Босвелл... Брекен говорил мне, что у тебя был наставник по имени Скит, который взял тебя к себе в Аффингтон. Еще он говорил, что твой наставник многому тебя научил и ты проникся к нему глубоким уважением и восхищением.
Босвелл кивнул.
— И порой мне здорово от него доставалось! — сказал он и улыбнулся, вспомнив о дорогом его сердцу Ските.
— Босвелл? — робко проговорил Триффан. — А нельзя ли... то есть не согласился ли бы ты взять меня в ученики и стать моим наставником?
Босвелл застыл, глядя на Триффана. На него нахлынули те же чувства, которые испытала когда-то Роза в тот момент, когда, глядя на Ребекку, поняла, что перед ней будущая целительница, и пожалела, что не сможет избавить ее от страданий, которые суждены всякому, кто вступит на эту стезю.
— Хорошо, — ответил Босвелл. — Но помни, что все знания, которыми тебе удастся овладеть, буду давать тебе не я, а Камень.
Триффан обрадовался, как кротенок, к которому вдруг вернулась мама, когда он уже потерял всякую надежду когда-нибудь ее увидеть, глаза его засияли ярче рассветных лучей солнца.
— Но... скажи... а что мне нужно сделать? — прерывающимся голосом проговорил Триффан.
— Научиться слушать безмолвие Камня,— ответил Босвелл.
Они долгое время молчали, а затем Триффан, приободренный тем, что Босвелл согласился выполнить его просьбу, задал еще один вопрос:
— А что заставило тебя отправиться в Данктон?
— Точно не знаю, — сказал Босвелл. — Мне показалось, что я должен явиться сюда, чтобы отыскать Седьмую Книгу и отнести ее вместе с Седьмым Заветным Камнем в Аффингтон. Но теперь я чего-то жду, хоть и не понимаю, чего именно. Впрочем, Камень, как всегда, укажет нам в свое время, что надлежит предпринять.
Меж тем в Данктоне все сильней ощущалась атмосфера, предшествующая свершению значительных событий, таких, как, например, Самой Долгой или Самой Короткой Ночи, только на этот раз возбуждение нарастало медленно, приобретая необычайный размах и силу.
Зимние дни потянулись чередой друг за другом. Январские холода, февральские снега и морозы. Присутствие Босвелла в Данктоне стало привычным для его обитателей, он часто наведывался к ним в гости и рассказывал предания о Камне и легенды, известные только летописцам.
Он охотно выполнял их просьбы, но были и такие, на которые он неизменно отвечал отказом. Во-первых, не соглашался показать им, в чем состоит искусство письма.
