Религиозные практики в современной России - Кати Русселе

Старообрядческая система бытовых запретов складывалась на протяжении длительного времени и постоянно модифицировалась. Сначала этому способствовало неприятие новин Петровской эпохи, затем оно распространилось на новшества вообще. Каждое новое явление, прежде чем закрепиться в старообрядческом быту, проходило через процесс его легитимации на соборе. Как правило, подтверждение его правомерности и соответствия канону искалось в ходе групповой дискуссии в авторитетных письменных сочинениях, затем оно утверждалось соборным постановлением.

С проблемой самоидентификации старообрядцев, определения ими своего места в «антихристовом мире» и поиска способов защиты от его вредоносного влияния связана и существовавшая у них система пищевых ограничений. Долгое время наиболее острым оставался вопрос об отношении к продуктам, купленным на рынке и в магазинах, так называемом «торжищном брашне». Провизия, приобретенная на денежные знаки с изображением государственной символики и не гарантированная от «мирщения», должна была обязательно освящаться молитвой16. Это распространялось и на лекарства, которые также замаливались, и шире – на принятие врачебной помощи вообще.

Помимо пищевых ограничений, которых строго придерживались только во время постов, отказываясь от мясной и молочной пищи, существовали и абсолютные табу на продукты, получившие распространение в России после раскола, – картофель, чай, кофе. Объяснения их необходимости могли строиться на эсхатологических представлениях17. Из опасения впасть в грех чревоугодия исключали из рациона сладости, особенно сахар. Этот запрет также легко нарушался. Сахар заменяли медом, а у казаков даже урюком, казалось бы, вообще нехарактерным для русской кухни. В условиях полиэтничного окружения перечень табуированных продуктов у южноуральских старообрядцев расширялся еще и за счет тех, которые явно не относились к русской культуре. Так, совершенно неприемлемой была конина, башкирский кумыс и т. д.

В настоящее время соблюдение большинства ограничений носит символический характер. Перечисленные продукты входят в состав ежедневно приготовляемых блюд, но могут не использоваться в ритуальной пище. Это относится к картофелю и чаю, иногда – к хлебу, испеченному на покупных дрожжах, которые, равно как и спиртное, не подаются за поминальным столом.

В аскетичной старообрядческой среде строго осуждается чрезмерное употребление алкоголя, умеренная же выпивка грехом не считается. Более устойчиво с преступлением против веры ассоциируется курение. Даже истинность двуперстного крестного знамения может обосновываться таким образом: «Три пальца – это же щепоть, щепотью табак берут, потому грех так молиться».

Известное пристрастие староверов к древнему костюму и отказ от одежды нового покроя также мотивировались целым комплексом представлений о несовместимости некоторых явлений с чистотой веры. Среди них и средневековая ксенофобия ко всему западному, и неприятие любых новшеств, отрицающих старину, и аскетизм, осуждающий роскошь, и, в определенной мере, эсхатология.

До сих пор в качестве «молельной одежды» у старообрядцев продолжает бытовать русский народный костюм, закрепленный в их культуре как доминанта со времен раскола православной церкви. Сохраняя основные свои черты, он постоянно менялся в соответствии с бытовыми реалиями. Покрой современного «молельного» сарафана весьма далек от древних канонов, иногда являясь лишь довольно свободной импровизацией «под старину». Да и собственно сарафанный комплекс распространен не везде, нередко в качестве моленной выступает просто нарядная одежда (платье, кофта с юбкой). Однако характерно, что даже в таких случаях ее никуда, кроме молений, не надевают. В мужском костюме описанная специфика присутствует в еще меньшей степени.

Требования, предъявляемые к приличествующему христианину внешнему виду, в равной мере относились и к прическам. Мужчины-старообрядцы должны были носить волосы средней длины, подстриженные «в кружок», а с определенного возраста – бороду. Стремление соответствовать «образу и подобию Божьему» оказалось сильнее страха перед административными мерами и не только сохранилось, но и окрепло после введения двойного налогообложения специальными указами Петра I18. Одинаково нежелательной для верующего человека считается внезапная смерть, как без покаяния, так и без бороды. Применительно к таким людям исполняется не весь полагающийся комплекс похоронной обрядности.

Как известно, механизм самосохранения группы направлен не только на регулирование внешнего взаимодействия, но и на поддержание внутригруппового баланса. Всякое общество, заботясь о своей целостности, вырабатывает систему социальных кодов или программ поведения, предписываемых его членам. При этом регламентируются только наиболее значимые моменты, доминантные признаки культуры, прежде всего нуждающиеся в «консервации», во избежание ее разрушения19.

Существовал целый свод правил, призванных оградить старообрядцев от «неправильных» поступков и нежелательных ситуаций, удержать их в рамках учения. Они следили за своим внешним обликом, ограничивали себя в светских удовольствиях, избегали совместных трапез с иноверцами и т. д. Этот свод охватывал и языковое поведение. Запрещалось касаться определенных тем разговора, использовать некоторые слова и выражения (табу слов)20. Отступление от установленных норм становилось возможным лишь в исключительных ситуациях, когда это было связано с необходимостью тесного общения с иноверцами. Так, уральские казаки, отправляясь на внешнюю службу, добровольно нарушали запреты, налагаемые старой верой: курили, ели за одним столом с православными, сбривали бороды. Но на родине, по «исправлении» женами, вновь возвращались к прежнему образу жизни21.

Таким образом, соблюдение этих правил вкупе с минимизацией внешних связей должно было обеспечить поддержание традиции, а значит, и самосохранение социума.

Как показало исследование, современная бытовая культура старообрядцев Южного Урала представляет собой сложный комплекс традиций и различного происхождения новаций, складывание которого зависело от многих причин социального, религиозного, исторического характера. Наличие мощного барьера в виде конфессиональных установок не исключало проникновения инноваций и иноэтничных вкраплений в их среду, что облегчалось еще чересполосным типом расселения. Полевые наблюдения позволяют это фиксировать. Влияние соседних этносов на жизнедеятельность южноуральских старообрядцев заметно в разнообразных утилитарных заимствованиях. В результате тесных контактов с другими группами русских происходили трансформации некоторых обрядовых форм.

Известно, что бытовая сфера, даже там, где высока степень ее сакрализации, как никакая другая, открыта для проникновения новаций, неизбежных в ходе адаптационных процессов. Однако изменения коснулись не только бытового уклада старообрядцев. Как показывают исследования, существует немало примеров и догматического творчества, особенно в беспоповских согласиях. Их появление не зависело от внешних контактов, скорее оно было обусловлено историческими обстоятельствами. Так, жизнь вне церковной иерархии поставила беспоповцев перед необходимостью решения целого ряда непростых вопросов, непосредственно связанных с культовыми практиками, и способствовала их модернизации. Иногда такие частные отступления от древних канонов у ревнителей старины могли заходить гораздо дальше, чем это произошло даже в официальной церкви в результате никоновской реформы22. Конечно, это далеко не определяющая тенденция, однако достаточно красноречиво свидетельствующая одновременно и о возможности изменения канона, и о гибкости традиции.

Соборность и персонализм

В качестве важнейших инструментов сохранения и воспроизводства старообрядческой традиции исследователями выделяются две категории культуры – персонализм, как способ отношений человеческой личности с Богом, и церковно-общинный принцип христианства в их взаимодействии23. Формой коллективного самоуправления южноуральских старообрядцев была религиозная община. Наиболее важные решения, касающиеся практически всех сторон жизнеустройства социума, принимались совместно, в ходе групповой дискуссии.

Члены беспоповских старообрядческих конфессиональных общин-соборов разделялись на две группы – мирских и соборных, «положивших начал», т. е. добровольно избравших жизнь по строгим религиозным и бытовым правилам. Находясь на положении служителей культа, последние совершали религиозные обряды, «являлись хранителями сакральной чистоты, внутри соборов монополизировали духовную культуру»24. Для обозначения указанной группы существовали и локальные термины – «положившие начал», «высокая половина», «присоединенные», «духовные сестры» и др., которые свидетельствуют о наличии определенной социально-конфессиональной дистанции между ними и остальной массой.