Сочинения. Том 1 - Евгений Тарле

Анализируя содержание этой прокламации и знакомясь с первыми шагами общества, мы приходим к следующему заключению. Инициаторы находились под несомненным и сильным воздействием Декларации прав и вообще французских революционных идей и событий; они решили все свое внимание устремить на противодействие административным провокациям вероисповедной и национальной розни; они хотели полной автономии Ирландии; и наконец они боялись испугать своим радикализмом нацию. Это явствует из сопоставления таких двух фактов: в прокламации они, распространяясь о непосредственной цели своей деятельности, ровно ничего не говорят о средствах к получению желательной парламентской реформы, отделываясь неопределенными приглашениями всех и каждого способствовать усилению братских чувств единения и солидарности, а между тем общество действовало (особенно с 1794 г.) путем чисто революционной агитации вполне сепаратистского характера, и вопрос о парламентской реформе вскоре отошел куда-то совсем в сторону. Мы имеем для подтверждения этого мнения еще и положительное свидетельство никого другого, как самого Вольфа Тона, который по поводу этой (и ей подобных) прокламации писал своему другу Росселю:

«В предыдущем содержится мое действительное и искреннее мнение о состоянии этой страны (Ирландии — Е. Т.), насколько при настоящих обстоятельствах может быть рекомендовано его (мнение — Е. Т.) обнародовать. Конечно, они (посылаемые Росселю прокламации — Е. Т.) немного уклоняются от истины, но ведь сама истина иногда должна снизойти до сделок. Мое неизменное мнение состоит в том, что гибель ирландского благополучия заключается в английском влиянии: я уверен, что это влияние всегда будет широко, пока длится связь между обеими странами; тем не менее, так как я знаю, что это суждение для настоящего времени слишком смело, хотя через весьма короткий срок оно может установиться повсеместно, я не внес его в резолюции, я только предложил выдвинуть реформу парламента в качестве оплота против этого зла, которое, как это может видеть на всяком примере каждый честный человек, желающий открыть свои глаза, подавляет интересы Ирландии. Я не сказал ни единого слова, которое обнаруживало бы желание отделения, хотя вам и друзьям вашим я высказываю как самое решительное мое мнение, что такое событие было бы возрождением для этой страны».

Положение Вольфа Тона было одним из самых трудных, в какие только история ставит людей: это было положение революционера-педагога, революционера, видящего себя в необходимости с воспитательными целями говорить вполголоса, иметь задние мысли в переговорах не только с чужим, но и со своим лагерем. Для всякого, изучавшего хоть сколько-нибудь обстоятельно жизнь и дела этого человека, даже просто для читавшего один только дневник его и его процесс, совершенно ясно, что Вольф Тон зарезал бы и жену, и детей, и себя, не поколебавшись ни одного мгновения, если бы знал, что это обстоятельство как-нибудь выгонит из Ирландии англичан. Эта ненависть переливалась за борт, душила его и обусловливала все его поступки.

При подобных условиях Вольф Тон не в состоянии был, по-видимому, и применять к своим действиям иной критики, кроме, так сказать, чисто стратегической: вот почему все декламации насчет иезуитизма его действий, расточаемые некоторыми английскими историками, обличая благородство души своих авторов, являются в то же время довольно бесполезным занятием, если в виде главной задачи ставить себе выяснение общественных условий Ирландии накануне взрыва. Для нас тут важно установить, почему Тон не говорил всего, о чем он думал, в 1791, 1792, 1793 гг.? Не говорил потому, что боялся внести сразу же разброд в только еще предположенное, еще не начинавшееся дело объединения общенациональной оппозиции. Мало того: на обнародованную программу при всей ее умеренности он смотрел как на «пробный камень» для легальной вигистской оппозиции, с давних пор существовавшей в дублинском парламенте и тоже стоявшей за парламентскую реформу. «Они — не искренние друзья народного дела, — писал Тон в том же письме к Росселю о клубе вигов, — они боятся народа так же сильно, как боится его замок (т. е. лорд-наместник — Е. Т.)». Тон не верил им, презирал их и думал, что если они не примкнут к его программе, то значит в душе они очень довольны своими протестантскими привилегиями и о католиках соболезнуют лишь на словах. «Примените пробный камень [5]; если они выдержат испытание, хорошо, если не выдержат, то они лживы и притворяются, и чем скорее они будут разоблачены, тем лучше»., Тон действовал по зрело обдуманному политическому методу: искренно желающих того же, что и он, не распугивать резкими словами и формулировками, слишком решительными для еще не вполне назревшего революционного чувства, но вместе с тем без всякого замедления выяснить этим самым колеблющимся и не решающимся людям, что лучше им продолжать колебаться и не решаться, нежели попасть в руки таких деятелей, которые в душе желают свести к ничтожеству все планы политического переустройства и которые намерены отыграться соболезнующими словами и легкой фрондой от ненужного им решения грозной исторической задачи. Эти-то сознательные противники и казались Вольфу Тону тем опаснее, что они являлись уже вполне сформированной группой, имевшей влияние и располагавшей громкими именами. Нужно заметить, что Тон был неправ относительно некоторых отдельных лиц этой группы, но совершенно справедлив в оценке большинства. Напрасно только Тон боялся, что громкие имена парламентариев составляют серьезную опасность для нового общества, к которому они не примкнут: он тогда, в конце 1791 г. и начале 1792 г., еще мало знал свое поколение, тех людей, каких судьба послала ему в помощники. Например, один Самуэль Нильсон, сопутствовавший Тону с первых же его шагов, сам по себе стоил целого отряда агитаторов. Он неутомимо разъезжал по северным и центральным округам Ирландии, где война между католиками-дефендерами и пресвитерианами («предрассветными парнями») кипела по всей линии, и не переставал увещевать дерущихся, указывая им на более, по его мнению, целесообразное употребление сил. Кое-где Нильсону и Вольфу Тону удавалось действительно умиротворить эти междоусобицы, что и вызвало неодобрительное внимание таких, казалось бы, патентованных охранителей всеобщего спокойствия, как вице-король, его губернаторы и знатные лорды. Так, в августе 1792 г. лорд Дауншайр, воспользовавшись тем случаем, что Тон и Нильсон явились к нему с прямым указанием на безобразия «предрассветных парней» и на благосклонное к ним отношение властей, горько упрекал обоих своих посетителей, говоря, что во всем виноваты католики, которые сами заводят смуту, а потом обижаются, когда патриотические граждане их колотят; что наконец у католиков уже есть целая вооруженная армия (законопреступным образом составившаяся). Вольф Тон не был создан для успокоения начальственных тревог; он подтвердил, что действительно вооружение у католиков имеется, ибо нужно же им защищаться, когда на них нападают, но что если бы правительство на самом деле хотело их защищать от насилий «предрассветных парней», то порядок мгновенно воцарился бы.

Тон с Нильсоном, конечно, и к лорду Дауншайру ходили исключительно с агитационными целями: понимали же они, что английское правительство, уже почуявшее следы действий новой организации, уже заметившее ускорение темпа революционизирования страны, не может не обратиться с удвоенным жаром к своему действительно серьезному, действительно капитальному средству: к средству натравливания пресвитериан на католиков с целью помешать их объединению на почве борьбы против Англии. Но им было важно разоблачить лорда Дауншайра и ему подобных так, чтобы самые слепые увидели, в чем тут дело. Это им и удалось и всегда удавалось, ибо нужно же было Дауншайру оправдать как-нибудь явное попустительство английских властей творимым безобразиям, и ввиду полной невозможности логически склеить тут хоть какое-нибудь извинение он либо говорил смешные неправдоподобности (что было для его собеседников очень хорошо), либо проговаривался (что было еще лучше). Счастливые времена отсутствия организованного противодействия политике натравливанья, времена отсутствия систематического ее разоблачения — проходили. Сознательные, угадывающие и не устающие враги вставали перед Вильямом Питтом.

7

Нильсон был всегда склонен к литературным занятиям и прежде всех пришел к заключению, что пока идеи общества «Объединенных ирландцев» не имеют для своего распространения специального органа, до той поры дело пропаганды не может считаться прочно поставленным. Идея встретила полную поддержку со стороны «общества» вообще и Вольфа Тона в частности. Новая газета («Северная звезда»[6]) стала выходить в Бельфасте с 4 января 1792 г. под редакцией Нильсона и сделалась руководящим агитационным органом. Целью газеты, как указывалось в ее программных статьях, была проповедь необходимости коренной парламентской реформы на основе общего избирательного права и объединения ирландцев всех религий, а по мысли Вольфа Тона новый орган должен был сделаться главным распространителем известий о том, что делалось в эти годы во Франции, ибо, несмотря на отсутствие предупредительной цензуры как в Англии, так и в Ирландии, о быстро следовавших друг за другом событиях французской революции, подданные Георга III узнавали очень мало, очень поздно, очень плохо и в очень одностороннем освещении: нечто посильнее всякой цензуры было тому причиной. Французская революция с 1792 г. стала решительно непопулярна не только в аристократических кругах Англии, которые ненавидели и боялись ее с самого взятия Бастилии, но и в среде буржуазной, и общественное мнение Англии, подогреваемое к тому же национальным чувством ввиду призрака близкой и грозной войны с Францией, самым демонстративным образом обнаруживало свою вражду к французским делам и тенденциям. Ирландцы же заимствовали обыкновенно свои политические сведения из английских источников и хотя склонны были всякую английскую точку зрения принципиально отрицать именно в силу того, что она английская, но это мало помогало делу правильного и всестороннего ознакомления с революцией и ее принципами. Для Вольфа Тона уже тогда важно было «воздвигнуть Ирландию как независимую от Англии республику», а для воспитания страны в республиканских чувствах весьма существенным казалось знакомство с Францией, именно тогда превращавшейся в республиканскую страну.