Европейцы (сборник) - Генри Джеймс

– Шиллинг будет мой, – заявила миссис Герет.

Фледа остановила ее руку:

– Нет, нет. Я суеверна.

– Суеверна?

– Для счастливого конца тут все должно быть от меня!

– Ну, если это обеспечит счастливый конец!.. – Миссис Герет забрала свой шиллинг, но телеграмму все еще не выпускала из рук. – Поскольку его, скорее всего, там нет…

– Если его там вдруг не окажется, – перебила ее Фледа, – телеграмма ничему не повредит.

– Если его там «вдруг» не окажется! – воскликнула миссис Герет. – Бог мой! И вы допускаете обратное?!

– Я всего лишь готова к худшему. Бригстоки просто переадресуют мою телеграмму, как любую другую.

– Куда же они ее переадресуют?

– В Пойнтон, надо полагать.

– Сначала они ее прочтут, – сказала миссис Герет.

– Прочтут?

– Да. Мона прочтет. Она вскроет ее под тем предлогом, что ее надо будет переписать; а потом, возможно, никуда не пошлет. Оставит у себя как свидетельство вашей нескромности.

– Ну и на здоровье, – сказала Фледа.

– Вас не волнует, что она ее прочтет?

Фледа в задумчивости отрешенно покачала головой:

– Меня ничто не волнует.

– Тогда все хорошо, – молвила миссис Герет таким тоном, словно просто желала убедиться, что вела себя безупречно тактично. После чего стала еще мягче, хотя и не преминула задать вопрос относительно одного пункта, который ей хотелось выяснить: – Почему для ответа вы дали адрес вашей сестры?

– Потому что, если он приедет ко мне, пусть приедет туда. Если мы эту телеграмму посылаем, – добавила Фледа, – я сегодня же вечером возвращаюсь к Мэгги.

Миссис Герет такой ответ явно удивил.

– Как? Вы не хотите встретиться здесь с ним, вместе со мной?

– Нет. Я не стану встречаться с ним здесь, вместе с вами. Я встречусь с ним только там, где встречалась с ним в последний раз, снова – только там, – отвечала Фледа, тем самым давая понять, что касательно места встречи будет тверда.

Но миссис Герет явно уже набралась опыта по части того, как обращаться со странными поступками, вызванными странными чувствами. Смиряя себя, она еще какое-то мгновение повертела листок в руках. Она, по всей видимости, колебалась, но все же решилась:

– Вы не могли бы, если уж я отпускаю вас, придать вашей эпистоле немного больше категоричности?

Фледа ответила мягкой улыбкой:

– Он приедет, если сможет.

Миссис Герет не требовалось повторять дважды: она все поняла и решительным движением подала телеграмму в окошко. Но тут же взяла еще один бланк и даже с большей решительностью составила еще одну депешу.

– А это от меня, – закончив, сказала она, – чтобы захватить его в Пойнтоне. Прочтете? У меня категоричнее.

Фледа отстранилась.

– Спасибо. Мне ни к чему, – сказала она, направляясь к двери.

Миссис Герет, оплатив второе послание, двинулась за ней, и они поехали в клуб Оуэна, где старшая леди вышла из кеба одна, а Фледа, не покидая его, наблюдала сквозь стеклянную дверцу ее короткий разговор со швейцаром; затем, по ее возвращении, молча выслушала известие, что швейцар не видел Оуэна целых две недели и хранит до востребования поступавшие на его имя письма. Таковы были последние приказания; а писем поднакопилась дюжина. Никакими другими сведениями он не располагал, но дамам надо еще посмотреть, не обнаружат ли они что-либо у полковника Герета. Относительно обращения к этому источнику у Фледы, однако, теперь появились возражения, и ее приятельнице пришлось с ними согласиться: и той и другой, по зрелом размышлении, было нежелательно афишировать в семейных кругах, что они лишились доверия владельца Пойнтона. Письма, лежащие в клубе, неоспоримо свидетельствовали, что в Лондоне его нет, и это решало вопрос, который их непосредственно занимал. Ничто другое их более занимать не могло, пока не истечет время, требуемое для получения ответа на отправленные ими телеграммы. После возвращения миссис Герет они, удрученные необходимостью надолго запастись терпением, продолжали сидеть в кебе, все еще остававшегося у дверей клуба. Глаза Фледы были прикованы к проходившим по большой мощеной улице фигурам, и они казались ей марионетками, которых дергают за ниточки. Подождав некоторое время, кебмен обратился к ним через отверстие наверху:

– Куда теперь прикажете?

Решение приняла Фледа:

– На Юстонский вокзал, пожалуйста.

– Вы не хотите подождать, пока мы что-нибудь не узнаем? – спросила миссис Герет.

– Что бы мы ни узнали, мне надо ехать, – отвечала Фледа. И когда кеб тронулся, прибавила: – Но вас мне незачем тащить на вокзал.

Секунду-другую миссис Герет молчала; затем прозвучал ответ.

– Вздор! – резко бросила она.

Несмотря на эту резкость, обе они были теперь друг с другом почти одинаковыми и почти трепетно кроткими; правда, кротость их выразилась главным образом в неизбежном понимании того, что сказать больше нечего. Вот это недосказанное и занимало их – вероятность, вокруг которой они битый час исправно кружили, не называя ее. К поезду они приехали слишком рано, и в ожидании его им предстояло провести на вокзале дополнительных полчаса. Фледа больше не предлагала миссис Герет покинуть ее, и с каждой уходящей минутой немота все крепче наново их связывала. Они медленно шагали из конца в конец по большой мрачноватой платформе, и вот уже миссис Герет взяла Фледу под руку и оперлась на нее, словно прося о поддержке. Фледе подумалось, что им обеим нетрудно догадаться, о чем думает другая, – догадаться, что обе они мысленно видят две одни и те же, сменяющие друг друга картины, одна из которых в какие-то мгновения заставляет обеих застывать на месте. Эта картина постоянно стояла перед глазами; вторая появлялась время от времени, заполняла все пространство и затем рассеивалась. Оуэн и Мона, словно выхваченные вспышкой света, возникали вместе из темноты и исчезали, зато вновь заполненные залы Пойнтона непрестанно сияли чистым ровным светом. Былое величие царило в них вновь, старинные вещи были на своих местах. Наши подруги смотрели на них с одинаковой влюбленностью; стоя лицом к лицу на платформе, они пересчитывали их в глазах друг друга. Фледа возвращалась к ним столь же странным путем, как и путь, каким сами они проследовали. Удивительная история их путешествий, особенно чудо второго, была для нее вопросом, заставлявшим ее иногда замирать. Несколько раз она задавала его, спрашивала, как то или другое препятствие все-таки удалось преодолеть. Ответы миссис Герет не страдали чрезмерной ясностью, но она знала, что всем ее предприятиям надлежит так или иначе достигать успешного конца. Делать – значит делать: ее величие имело не одну ипостась. Она призналась, нисколько не таясь, в своего рода гордыне – гордыне энергии, и Фледа, чье любопытство было более чем удовлетворено миссис Герет и чья рука продолжала служить ей опорой, снова двинулась по платформе, зардевшись от сознания собственного ничтожества и мысли, что такая женщина – спору нет, великая женщина.

– И вы отправили назад буквально все – до последней крошечной миниатюры, до последней ширмочки?

– Буквально все. Можете свериться с каталогом.

Фледа мысленно просмотрела их все, пока вместе с миссис Герет шла по платформе; в каталоге она не нуждалась. Потом решилась еще на один вопрос:

– Даже Мальтийский крест?

– Даже Мальтийский крест. И его, как все остальное… в особенности когда я вспомнила, как он вам нравился.

Наконец, после долгой паузы, Фледа воскликнула:

– Но ведь это такая работа! Подвиг, оставляющий без сил! А я таскаю вас взад-вперед, когда вы, наверное, валитесь с ног.

– Я очень, очень устала. – Миссис Герет медленно покачала головой, и в этом было что-то трагическое. – Еще раз я проделать бы такое не смогла.

– Еще раз они вряд ли бы вынесли.

– Это уже другой вопрос; они-то вынесли бы, если бы я смогла. Ведь даже на этот раз обошлось без единой вмятинки или царапины. Но я слишком устала – вот-вот на все махну рукой.

– Вам нужно сесть и посидеть до моего отъезда, – сказала Фледа. – Нужно поискать скамейку.

– Нет, я устала от них; от вас я не устала. Из всей этой истории вы можете сделать вывод, как сильно я в вас нуждаюсь.

Фледа почувствовала угрызения совести, и все время, пока они продолжали прогуливаться, ее точила мысль: хорошо ли она делает, оставляя миссис Герет одну? Но в конце концов решила, что, хотя в данный момент пламя горит низко, оно вовсе еще не погасло – впечатление, которое тут же подтвердилось, как только миссис Герет заговорила снова:

– Усталость – пустяки. Нас держит идея, которой мы служим. Ради вас я и сейчас могла бы – еще могу. Все пустяки, если ее там нет.

Тут таился вопрос, который она побуждала Фледу задать, но вымолвить его сразу у Фледы не хватало духу, даже голос ей отказал: это было о том самом, что с момента ее приезда оставалось сознательно и упорно невысказанным.