Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Этьенн сидел необычно грустный, я же пребывал в приподнятом настроении, обычном для меня, когда я возвращался утром в палатку после приятной во всех отношениях, особенно в такую погоду, снежной процедуры. Осознание того, что на сегодня эта процедура позади, и предвкушение предстоящего завтрака очень вдохновляли меня. Жан-Луи пожаловался на сильную головную боль и озноб. Я посоветовал ему надеть парку, и он покорно согласился. На свежем (и даже более чем свежем) воздухе ему стало полегче — скорее всего он просто-напросто угорел от керосиновой лампы. Накануне вечером мы очень тщательно окопали палатку и задраили вентиляционное отверстие, поэтому в палатке наверняка было мало кислорода. Так или иначе, но к Этьенну вернулась его постоянная готовность пошутить, а это говорило о том, что ему действительно полегчало.

Сегодня двигались очень медленно, и я без труда сумел оторваться от головной упряжки. Собаки, наверное, не совсем еще пришли в себя после вчерашнего шторма, да и скольжение при такой низкой температуре было не слишком хорошим. К полудню небо прояснилось, появилось солнце и идти стало намного веселее, несмотря на то что ветер завернул круче к югу и стал практически встречным.

Сегодня я впервые решил пообедать во время обеденного перерыва, бросив бесплодные попытки оживить озонометр. Теперь, кажется, впервые и ему, и мне хорошо. Я не спеша попил горячего молока, погрыз сыра, предварительно оттаяв его в чашке с горячей водой. Такой хороший обед улучшил и без того неплохое настроение, и все послеобеденное время прошло быстро и незаметно. Этьенн тоже встал на лыжи и пошел следом за мною — так мы и финишировали с интервалом 15 минут.

«Поздравляю вас с серебряной медалью, коллега, — сказал я ему на финише. — Теперь наша палатка наверняка займет первое место в зимнем многоборье ГТО». Мне показалось, что Этьенн не совсем понял, в каком именно виде спорта займет первое место наша палатка, но, будучи от природы не занудой, не стал выяснять, что я имел в виду, а с достоинством принял мои поздравления. Мы обнялись.

Поскольку этот финиш был всего-навсего одним из многочисленных промежуточных финишей на этом этапе гонки, нас никто не встречал, никто не набросил на наши разгоряченные спины одеяла и не предложил горячего чаю. Мы стали понемногу замерзать. Минут через пятнадцать, когда подошла основная группа собак и лыжников, на победителей было жалко смотреть.

Как приятно и легко ставить лагерь при отсутствии ветра! Да и сама палатка внутри выглядела очень уютно. Солнце делало желтые стены палатки теплыми как на вид, так и на ощупь — никакого инея и льда. Уставшие за целый день от белого цвета глаза отдыхали в пестроцветном внутреннем мире палатки. Сегодня, как победители гонки, мы с Этьенном позволили себе после ужина десерт. За дело взялся я, правда, не имея никакой определенной идеи, но помня усвоенное с детства правило: «Смешение хороших продуктов в любых пропорциях очень часто приводит к неожиданным результатам».

Для начала я растворил в средней по размерам кастрюле сухое молоко и огляделся вокруг в поисках чего-либо, годящегося в качестве первого ингредиента. Заметив мои раздумья и, видимо, опасаясь, чтобы они не привели к неожиданным результатам уже с самого начала, Этьенн со свойственным ему тактом повел глазами в сторону лежащего рядом со мной полиэтиленового мешочка с грецкими орехами. Начало было положено. Дело пошло быстрее. Этьенн время от времени отрывался от своего дневника и провожал взглядом каждый новый продукт, опущенный мною в кастрюлю. Далее последовало: сушеные абрикосы, сушеная смородина, какао, галетные крошки.

В результате образовалось нечто весьма неприятного цвета, но чрезвычайно вкусное. Только прикончив причитающуюся долю десерта, Этьенн смог оторваться от него и спросить: «Как это называется, Виктор? Дай рецепт!» Я уверенно, будто заранее знал, что получится в результате моей кулинарной деятельности, ответил: «Это блюдо мы называем «русская тюря с использованием экспортных присадок». Этьенн был удовлетворен, несмотря на то что его очередная, пятая по счету, попытка выхода в эфир окончилась неудачей — на этот раз и мы никого не слышали.

Вечером с юго-восточной стороны горизонта были отчетливо видны большие заснеженные горы — это уже Элсуорт. За сегодняшний день прошли 20 миль. До следующего склада с продовольствием на нунатаке Фишер осталось 100 миль. Лагерь в координатах: 76,5° ю. ш., 85,1° з. д.

Потерпев неудачу в многочисленных попытках сбить нас с курса, юго-восточный ветер после непродолжительной вчерашней паузы решил попробовать с запада и к утру набрал силу. Гонимая им тяжелая низкая, типично западная облачность медленно поднималась с горизонта и заслонила светло-голубое рассветное небо. Вскоре от него осталась только тоненькая розовая, подкрашенная солнцем полоска. Горы скрылись из вида. Быстро теплело, утром температура была уже только минус 34 градуса. Пошли курсом на южную оконечность замеченного вчера горного массива. Если судить по карте, это должен быть хребет Сентинел, являющийся северной оконечностью огромной горной страны Элсуорта. Нам предстояло обогнуть этот высочайший горный массив Антарктиды с запада и пройти вдоль него в направлении к полюсу по меньшей мере 500 километров. Горные вершины Элсуорта должны были разнообразить наш пейзаж как минимум в последующие две недели.

Сегодня впереди за мной пошла упряжка Джефа. Отдохнувшая Тьюли в свойственной ей искрометной манере вела за собой собак своей упряжки, и мне все время надо было быть начеку, чтобы не дать собакам достать меня. Встречный юго-западный ветер особых хлопот до обеда не причинял. Я шел без очков, защищая лицо только меховой опушкой комбинезона. Несколько раз ветер усиливался, переводя поземку в более высокий ранг низовой метели, но затем все возвращалось на круги своя. Один из этих порывов пришелся, как вы, наверное, уже догадываетесь, на время обеденного перерыва. На этот раз мы даже не стали собираться все около каких-то одних нарт, а разделились по трое: Этьенн, Кейзо и я у одних нарт, Уилл, Джеф и Дахо — у других. За весь обед никто не проронил ни слова. Хотелось только одного — поскорее встать на лыжи и идти, идти, идти, чтобы поскорее прийти к месту следующей остановки, разбить палатку и хоть на время избавиться от этого ветра и назойливого, проникающего повсюду снега.

Видимость резко ухудшилась и, к сожалению, вместе с ней и поверхность. Начался подъем с боковым уклоном, появились высокие заструги и вместе с ними, естественно, открылся и фестиваль «Рашен баллей»: по выражению Джефа, фестиваль русского балета на лыжах в моем исполнении. От классического балета этот отличался, пожалуй, лишь тем, что сцена, как правило, была не видна танцорам и солист частенько падал в оркестровую яму, а так все бы ничего…