i cf85044c3a33e6c4 - User

сосредоточенно грызу губы. — Мне нравится, что ты здесь, да и почему бы нет? Я знаю тебя, а

ты — меня. Мы уже изломаны друг под друга. Или, может, по-твоему этого недостаточно? —

спрашивает он, вглядываясь мне в лицо. И это было бы смешно, если бы не было так честно.

Мы не пощадили друг друга. А время не пощадило нас. Тяжело признавать, что все будет не

так, как мечталось в детстве, но однажды смиряться приходится. — Конелл, слышишь меня? —

тем временем, зовет Шон, отрывая от мрачной философии бытия. — Я не собираюсь тебя

отталкивать.

После этих слов я медленно и осторожно прижимаюсь своими губами к его, а в голове

только одна мысль: говорил ли ты Карине, что любишь? И скажешь ли когда-нибудь мне? Я

хочу, хочу, чтобы ты мне это сказал. Хочу! Пусть это ничего не изменит в тебе или для тебя, в

моей жизни это бы многое расставило по местам! Я бы хотела, чтобы когда мы были не вместе,

ты бы сидел в своем кабинете и вспоминал обо мне, чтобы не мог дождаться, когда я вернусь.

Не вслух и не громко. Но об этом бы знала я. Только я. Потому что именно это чувствую сама, а

в одностороннем порядке любить очень больно...

5 Три обезьяны — изображение трёх обезьян, символизирующих буддистскую идею недеяния зла,

отрешённости от неистинного. «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нём, то я защищён от

него».

Глава 23. И вот...

Я рывком распахиваю дверь в кабинет Шона и, обрадовавшись, что он один, выкрикиваю:

— Ты выкинул Кена Оягаву?! — И бросаю на стол газету.

— Да, — спокойно отвечает Картер. — Он идиот.

— И что? Не только он. Том, например, тоже.

— Кто? — хмурится Шон.

— Том!

— И кто такой Том? — раздраженно переспрашивает он, будто не знать по именам Бабочек

— совершенно обычное дело.

— Сицилийский параллельщик! — почти терпеливо поясняю я.

— А его звали Том? — хмурится Шон в попытке вспомнить. — Что ж, он хотя бы тихий,

внимания не привлекает. Хочешь и его вышвырнуть? Это можно устроить.

— Если ты решил организовать глобальную чистку среди Бабочек — начни с Пани.

— Ты когда-нибудь успокоишься? — с усталым, но тем не менее довольным видом

интересуется он. Ему, черт возьми, нравится, что я ревную! Вы только посмотрите на это!

— Только если ты ее вышвырнешь, — тут же нахожу лазейку.

— Никогда. А все потому что пока она работает, я могу отдыхать. Но я мог бы

удовлетворить твое желание, если бы ты назвала своей Бабочкой Каддини…

— Черт возьми, Картер, Оягава же потеряет все...

— И это мои проблемы? — выгибает бровь Шон. — Это Манфред развел долбаную

преемственность, не я. То, что Такаши молодец, не означает, что я должен привечать в

Бабочках всех его домашних животных. Оягава всего лишь выскочка, который путается под

ногами. Пора от него избавляться. К тому же, уверен, Такаши догадывался и уже нашел

местечко для своего подопечного.

— То есть ты этот прессинг Такаши устраивал не просто так? — Он так и не простил

японцу, что тот не позволил мне войти в состав Бабочек, а взял своего человека? Удивительно

теплая мысль.

— На выходных думаю съездить в дом отца, — внезапно сообщает мне Шон, и я удивленно

встречаюсь с ним взглядом, позабыв о прошлых обидах и их удачном разрешении. Я ничего не

слышала о доме его отца… — Предлагаю на него полюбоваться и тебе. Нужно решить, что с

ним сделать: сдать, продать или переехать.

— Ты мне предлагаешь переехать с тобой? — пытаюсь уточнить я.

— Я предлагаю съездить в дом моего отца и решить, что с ним сделать: сдать...

— Продать или переехать. Я расслышала. Просто удивлена.

— Удивление заставляет тебя переспрашивать? Это лишено всякого смысла. — Закатываю

глаза.

Мы не больше месяца вместе, не то чтобы я считала… считала, конечно. Послезавтра месяц

будет. И вроде как пока обломков мебели не наблюдается. И он предлагает мне съездить в дом

его отца… Который, по-видимому, простаивает больше десяти лет. Ну, либо это изощренный

способ избавиться от меня с помощью обвала крыши, либо все еще серьезнее, чем я смела

надеяться. И у меня было… недостаточно времени, чтобы к этому подготовиться.

— Хорошо, давай… съездим.

Но я явно слабо представляла, на что подписываюсь. Поясню: несмотря на весьма теплую

погоду, на мне сапоги, плотные штаны и кофта с длинными рукавами. А все потому, что вокруг

этого дома некогда был сад. В общем, некогда это был сад, а теперь — декорации к фильму

“Джуманджи”. И, думается мне, с соседнего дерева сейчас прыгнет как минимум десяток

гадких змеюк! Все по сценарию.

— Если я увижу хоть одного таракана, то начну так орать, что не только твоя Йол услышит,

— бурчу я недовольно.

— Пожалей животных. Представляешь, больше десяти лет сидят на диете. Слабости

простительны. — Хмырь изволит шутить? Судя по всему — да!

После этого Шон начинает торжественное шествие к дому, а я при каждом шаге нервно

оглядываюсь по сторонам, сдерживая крик “мама, я хочу домой!”. Нет, серьезно, вы видели

когда-нибудь австралийских жуков? Да они размером с мою ладонь! Осторожно переставляя

ноги и пытаясь уберечь лицо от веток, я стараюсь поспевать за Шоном. Но когда, наконец, вижу

перекошенное крыльцо дома, мне становится жутко. Ну вот, теперь я уверена, что здесь-то, в

этом кошмарном месте, от меня и избавятся. Дом огромный, есть куда прятать труп. Шууутка.

А Картер уже взбирается по ступенькам. Те скрипят, полагая, что он слишком толстый.

Дверь тоже открывается с пинка… Кошмар, короче. Спешу успеть за Шоном, только бы не

остаться здесь, снаружи, одной. Но внутри, надо сказать, ничуть не лучше. Стекла грязные, и на

них паутина (мысли о пауках прочь!), свет внутрь почти не проникает. Мебель закрыта

чехлами, но навряд ли это ее спасло. Думается мне, если сесть на диван, он рассыплется в пыль.

Воздух влажный и спертый, кажется, будто легкие отказываются его принимать. Бригаду

операторов со сценаристами, и фильм ужасов у вас в кармане!

Шон одет в джинсы и футболку, которые я купила ему на Сицилии. Наверное, он решил,

что ни на что другое подобная одежда не годится.

— Ты уверен, что хочешь что-то с этим домом делать? По-моему, ему стоит просто дать

развалиться окончательно, — ворчу я, дергаясь от скрипа половиц под ногами.

— Это один из памятников архитектуры Сиднея, Джо, — отвечает он.

— Думаю, даже Селия Штофф согласится, что этому памятнику еще один памятник нужен.

Можно даже вполне себе архитектурный.

На мое нытье, как и ожидалось, внимания никто не обращает, и мы ходим по комнатам

первого этажа, осматриваем и анализируем. Насколько же сильно Шон презирал отца, если

позволил чуть ли не дворцу, в котором тот жил, прийти в такое состояние? Здесь ведь было

очень уютно. Дом, настоящий дом, жилой, с пушистыми коврами и массивными креслами.

Однако, сдается мне, как только у Шона появилась возможность уехать из этого места и начать

самостоятельную жизнь, это он и сделал, что с лихвой подтверждают размеры его нынешнего

жилища. Интересно, каким на самом деле человеком был Бенжамин Картер? На одной из полок

я вижу рамки для фотографий, туда и направляюсь. На стекле столько пыли, что не понять, кто

изображен. Стираю ее рукавом и кривлюсь, потому что мне, как всегда, везет, и на снимке

запечатлены Пани с Франсин. Я, конечно, все понимаю, но навряд ли весь дом Бенжамина

Картера усеян ее фотками. Просто мое невезение носит кармический характер!

Шон иронию тоже оценивает. Хмыкнув, снимает с полки другую фотографию и

протягивает мне. Я снова протираю стекло и обнаруживаю, что на ней вылитый Джастин,

только чуть старше. Они с Бенжамином похожи как две капли воды, а вот Шону от отца не

досталось, считай, ничего. Их роднит лишь одно: знакомый огонек в глазах, который

появляется только когда мой ректор что-то замышляет. Значит ли это, что мужчина, именем

которого назван наш университет, был тем еще интриганом? Полагаю, да, тем более что его

лучший друг – Эмилио Юнт.

Шон, тем временем, протягивает мне следующую фотографию. На ней изображена

женщина. Знакомые жесткие черные кудри и темные глаза, отчего-то капельку грустные. Она

на снимке моложе, чем Шон сейчас, и мне приходится гнать прочь мысли о том, что Керри

тоже навсегда останется юной и красивой.

— Что именно с ней случилось? — спрашиваю я, потому что чувствую — расскажет.

С полминуты Шон колеблется, а потом отвечает: