Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

Мы с Верочкой росли у дедушки. После революции он работал в Москомунхозе. Когда начался НЭП, дедушку очень звали перейти к частникам. Огромную зарплату сулили. Не пошёл. Не верил он в НЭП. Очень был осторожен. Дед говаривал: «Не тот умён, кто из беды вы­путается, а тот, кто в беду не попадёт».

Как-то Таня осмелилась, попросила:

—              Тётя Лида! Расскажите про себя.

—              Да что о себе говорить-то? Я человек маленький.

Лидия Петровна склонилась над рисунком в старом журнале. Но потом всё-таки продолжила:

—После революции пошла я работать секретаршей, как тогда называли «пишбарышней». Я ведь и печатаю отлично, и стенографию выучила. Перед Рождеством 1917 года, на дне рождения подруги, встретила Колю Сорокина. Худой такой, вихрастый офицер с рукой на перевязи.

Он был родом из Риги, застрял в Москве после госпиталя. Вер­нуться-то некуда. Смешил меня весь вечер. Скоро мы поженились. Я помогла Коле устроиться в школу учителем математики. Он ушёл на фронт с третьего курса университета. Потом родилась Маша. Осенью 1918-го мужа мобилизовали в Красную Армию. Был такой приказ Троц­кого, всех царских офицеров брали под чистую. А в двадцатом году, под Варшавой, Коля умер от сыпного тифа.

—Как же вы жили потом?

—              Да так и жила. Как все. Сначала голодно. Когда начался НЭП, стало легче. Надоело служить в секретаршах, я и кончила Менделе­евский институт, стала химиком.

—              Тётя, а почему вы после не вышли замуж? Вы ж красивая жен­щина.

—              Потому что я дура. Идиотка! В двадцать шестом году, в Менде- леевке, моим дипломом руководил Степан Кероян, блестящий химик и настоящий поэт. Влюбилась я в него без памяти! Какие чудесные стихи он мне писал! Да ведь у меня на руках Маша, у него двое детей, жена. Жить негде. В этой комнате тогда умещались Верочка с семьёй (тебе был всего годик), дедушка и я с Машей.

Главное, Стёпа был страшно привязан к своим дочкам. Как их бросить? К тому же армяне разводов не признают. Стёпа-то был готов оставить всё. А я заколебалась. Года два мы встречались украдкой, по чужим углам. Многое и перегорело. Тут ему предложили хорошее место — главного инженера в Соликамске. Свой дом, интересная ра­бота. Уехал. Надо было мне плюнуть на всё, уходить к Стёпе. Побоя­лась.

—Он вам хоть пишет?

— В тридцать четвёртом году Стёпу арестовали как вредителя. Тем и кончилась моя любовь.

Из Казахстана пришло первое письмо от мамы. Кто-то из «воль­ных» вынес его из зоны и бросил в почтовый ящик. В первые годы зекам не разрешали переписку. Маме дали пять лет за антисоветскую агитацию: обозвала следователя фашистом.

Вере Петровне повезло: в Москве она работала помощником провизора, ещё до знакомства с Колей Коровиным, поэтому её и опре­делили в лагерную аптеку, а не на общие работы.

—Услышала нас Пресвятая Богородица! — перекрестилась тётя Лида.

Сразу стало веселее жить. «Мама жива! Вернётся! Пять лет — это ж недолго», — радовалась Таня.

Зима в тридцать девятом году началась рано. Снега в Москве не было, и Таня замерзала под ледяными ветрами в стареньком Машином пальто. Тётя срочно связала племяннице тёплый свитер, толстые носки, заставила надеть шерстяные рейтузы.

По всей России гибли, вымерзали яблоневые сады.

Тридцатого ноября Левитан объявил по радио, что распоясав­шаяся финская военщина обстреляла из пушек нашу погранзаставу на Карельском перешейке. Началась война с Финляндией.

— С ума он сошёл, Маннергейм этот? — удивилась тётя Лида. — На что он рассчитывает? Да во всей его Финляндии меньше народу, чем в Москве. Странно как-то.

В январе тётя заметила, что Таня долго прихорашивается перед школой, каждое утро блузку наглаживает. Как-то пришла с работы по­раньше, и видит: племянница распустила перед зеркалом свои тёмно- русые косы и пытается изобразить модную причёску. За полтора года девочка здорово выросла и превратилась в девушку.

—               Ужасно мне надоели эти косы! — сказала Таня капризно. — Сей­час они совсем не в моде. Может, остричь?

— Можно и остричь, — кивнула тётя Лида. — Только с чего бы? Влюбилась в кого? Рассказывай! Я в твоём классе всех мальчиков знаю.

— Новенький пришел. Валя Крулевский, — смущённо ответила Таня.

—Красивый?

—Не очень. Высокий, толстый, в очках. Но очень интересный! Все наши красотки вокруг него так и вьются.

—Откуда ж он?

—У него папа — артиллерист, командовал батареей на Украине. Его отправили на финский фронт. Вот Валя с мамой и переехал в Москву, к бабушке.

—На тебя он и внимания не обращает?

—               А как вы догадались?

—               Да по тебе сразу всё видно. Не горюй! Взять мужика — не про­блема, трудно его удержать. Чем твой Валя интересуется?

—Не знаю. Мальчишки всё о войне толкуют.

—Ясное дело, отец на фронте. Ладно, в выходной напрошусь в гости к Оле Крупеник. Она в госпитале работает, на Красноказармен­ной. Узнаем о войне поподробнее.

Тётя Лида долго уговаривала Ольгу Яковлевну рассказать о своих раненых.

—Об этом и говорить тошно, — наконец согласилась та. — У нас только обмороженных два отделения. Ампутируем мальчикам пальцы на руках, ступни ног. Как ребята дальше жить будут?

Что на фронте творится? Плохо. Парни матерятся. Кукушки одолели. Ты, девочка, не знаешь, что такое «кукушка»? Залезает финн на сосну с винтовкой, спрячется в кроне и ждёт. Идут наши по дороге, тут он и бьёт на выбор! Командиров в первую очередь. И ведь сидят «кукушки» по многу часов, не замерзают.

Говорят, маршал Тимошенко захо-тел посмотреть на такого. Ну, принесли ему убитого финна. Маршал приказал: «Разденьте!». А на том три пары тёплого шерстяного белья. Два толстых свитера. Тёплая куртка. А наши солдаты — в тонкой шинелишке, в сапогах. Это при со­рока градусах мороза.

Валя с жадным интересом слушал Танин рассказ о «кукушках», об обмороженных.

—              В газетах об этом ничего не пишут! А ведь до войны из всех ре­продукторов гремело: «И на вражьей земле мы врага разгромим, малой кро­вью, могучим ударом!» А как дошло до дела, с крохотной Финляндией справиться не можем, — сказал он с горечью. — Упёрлись в линию Ман- нергейма — и ни взад, ни вперёд.

Взрослые боялись вслух говорить об этом. А подростки гово­рили.

С этого разговора и началась их дружба. Сближало и то, что оба с детства кочевали по военным гарнизонам.

Варя похвалила Таню:

—              Молодец! Нашла ведь подход к парню.

Она не завидовала. В это время Варя уже «крутила роман» с де­сятиклассником. Они даже целовались!

В выходной решили поехать, посмотреть станции метро. Таня уже неплохо знала Москву, а Валя видел только Мавзолей Ленина и Красную площадь.

Доехали на троллейбусе до Курской. Выходили на каждой стан­ции, любовались каменным убранством. Первые, ещё короткие три линии пустили совсем недавно. Мраморные подземные дворцы, само­движущиеся лестницы эскалаторов казались чудом.

Валя с увлечением читал Тане стихи. Девочка мало знала поэ­зию, только то, что в школьной программе. Временами, восторг, с ко­торым Валя читал «Облако в штанах» и Багрицкого, казался ей смешным и немного преувеличенным, но слушала Таня с огромным удовольствием. Как хорошо ей было в этот раз! К тому же Валя прово­дил её до дома.

—              Зайдешь? Чаем напою. — спросила девочка.

Валя согласился. Тётя встретила мальчика радушно, организо­вала чай с вареньем.

Юноша сразу бросился к книжному шкафу.

—Можно посмотреть? Мережковский! Здорово. У вас отличная библиотека. Ух ты! Даже Пастернак, «Сестра моя жизнь». Лидия Пет­ровна, дайте почитать! Я очень аккуратен с книгами. И возвращаю во время.

Тётя Лида смутилась:

—              Извини, но книги с этой полки я из дома не выпускаю. Хочешь, приходи, читай здесь.

—              А можно я перепишу кое-что для себя? — взмолился Валя.