Солдат удачи. Исторические повести - Лев Вирин

—Что это?

—              Мореходные инструменты. Вон то астролябия. Это квадрант. Без них капитан не найдёт верной дороги в океане.

Провожатый поздоровался с хозяином:

—              Мингер ван Схуде, вы искали хорошего мастера. Кажись, на­шёлся такой. Покажи свою грамоту, парень.

Хозяин неспеша прочёл.

—              Я слышал о Георге фон Шлоре. Хороший механик. С такой ре­комендацией вас возьмут где угодно. Марта!

Вошла полногрудая девушка в белоснежном переднике, сделала книксен.

—              Это Ян. Он будет у нас жить и работать. Покажи ему его ком­нату.

—Ну вот, Янко, ты и нашёл себе работу, — сказал Григорий.

Грише повезло не сразу. Лишь на третий день он наткнулся на

маленькую друкарню Брандта, где печатались лоции. Хозяин положил вполне приличную плату. Да и комнату порекомендовал неподалёку.

Работа Грише понравилась. К тому же он хотел научиться грави­ровать карты.

В первый же день он купил «Посмертные сочинения» Спинозы. Начал, конечно, с «Этики». Прочёл первую страницу — и ничего не понял: все слова знакомые, а смысл ускользает. Прочёл ещё раз:

«Под субстанцией я разумею то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нужда­ется в представлении другой вещи, из которой оно должно было бы образоваться...».

Хоть голову сломай, ничего понять невозможно! А дальше тео­ремы, леммы, схолии.

Упрямый Григорий две недели бился вечерами, но мало продви­нулся в понимании трудного философа.

«Неужто я так туп, что страницу разобрать не могу! — в отчаянии думал Гриша. — Ведь и Паскаля, и Монтеня понимал сразу. Где бы найти знающего человека, философа, чтоб помог».

Выручил случай. Как-то в дождливый день Гриша гравировал на медной доске карту Датского королевства.

—              Хозяин идёт! — шепнул Франц, немолодой гравёр, работавший за соседним столом.

Вместе с мингером Брандтом в друкарню вошёл высокий госпо­дин в чёрном плаще дорогого, тонкого сукна и модном кафтане с се­ребряными позументами. Поддерживая гостя под локоток, Брандт провёл его в свой кабинет.

—              Что за франт? — спросил Гриша. — Клиент?

—              Ты что! Сие мингер Якоп Дельгадо, наш лучший картограф! В прошлом году мы выпустили его лоцию Балтийского моря, так за два месяца всё раскупили, пришлось дополнительный тираж тиснуть.

Скоро хозяин вышел из кабинета и подвёл гостя к Гришиному столу.

—              Грегор — наш новый наборщик, — сказал Брандт. — Знает мно­жество языков, в том числе и турецкий.

Дельгадо внимательно разглядывал юношу тёмно-карими, боль­шими глазами, тронул рукой подвитые усы, достал из сумки пожелтев­ший листок древнего пергамена:

—Сможешь прочесть?

Гриша вгляделся в расплывшиеся строчки.

—Буквы арабские. А писано по-турецки.

«После мыса Гвадар, если Аллах пошлёт попутный ветер, до устья великой реки Инд пять дней пути», — медленно прочёл он.

— Великолепно! — взмахнул руками Дельгадо. — Замечательно! Любезный мингер Брандт, буду Вам вечно благодарен, ежели Вы отпу­стите ко мне сего юношу на недельку. Я по случаю купил старинный портулан8 и не могу разобраться в легенде8. Естественно, я ему щедро заплачу.

Небольшой, уютный дом Дельгадо рядом с портом. В кабинете мингера все стены уставлены шкафами тёмного дерева, а в них плот­ными рядами стоят большие тома «ин фолио»8, переплетённые в бурую кожу.

«Лоции и атласы», — догадался Гриша. На полочке над рабочим столом он вдруг увидел старых друзей — томики «Эссе» Монтеня, Де­карта, Паскаля и даже Спинозу. До чего ж загорелось спросить Дель­гадо об этих книгах! Но сдержался. Ещё на смех подымет скромного наборщика.

Часа три мингер Якоп сидел с Гришей рядом и помогал разби­рать старинную рукопись. Арабский Дельгадо не знал совсем, зато пре­красно знал язык карт и лоций и часто подсказывал Грише нужное слово.

За вкусным обедом хозяин расспрашивал Гришу о Салониках: много ли кораблей приходят в гавань, чем торгуют. Разговаривал как с равным, не строил из себя важную шишку. Гриша расхрабрился и спросил о Спинозе.

— В юности я имел честь дважды видеть великого философа, — улыбнулся хозяин. — Мой отец был с ним дружен. Поразительный че­ловек. Умел привлекать сердца.

—              Бога ради, расскажите о нём! — жадно попросил Гриша.

Мингер Якоп набил табаком глиняную трубку, посмотрел в мо­лящие глаза юноши.

—              Дед Спинозы приехал сюда из Португалии, спасаясь от инкви­зиции. Они были мараны, крещёные евреи, втайне сохранившие свою веру. Отец философа, Михаэль д'Эспиноза, заработал торговлей боль­шое состояние. К концу жизни он стал одним из богатейших людей Ам­стердама.

Уже в хедере Барух отличался исключительными способно­стями. Все считали, что он станет знаменитым раввином, светочем еврейской учености.

Мальчик обратил внимание на множество разногласий и несо­образностей, коих в Святой книге хватает.

Он принялся жадно читать древних мудрецов, и в книге Ибн Эзры нашёл подтверждение своих мыслей. Не решаясь написать от­крыто, тот спрятал свои сомнения в хитрых иносказаниях, в тайно­писи. Но юный Барух сумел расшифровать эти загадки.

В пятнадцать лет отец стал приучать его к торговле. Юноша ока­зался дельным помощником, но его тянуло к науке. Надо было освоить латынь. Тогда Барух поступил в школу ван ден Эндена, лучшую в Гол­ландии. Сей иезуит был поклонником вольнодумца Ванини, сожжён­ного на костре за атеизм, и втайне проповедовал его учение самым талантливым из своих воспитанников.

Латынь преподавала дочь директора Клара Мария. Говорят, она влюбилась в гениального юношу, но тот искал не любовь, а мудрость. Клара перевела на латынь имя Барух8 и назвала его Бенедиктусом. При­думала отбросить первую букву фамилии, ибо Спиноза — колючая роза, символ мудрости.

В то время он вошёл в кружок коллегиантов. Сия секта не при­знаёт ни попов, ни пасторов. Коллегианты считают, что каждый может толковать Священное Писание, и воюют с ханжеской тиранией кальвинистской церкви. В кружок входили люди просвещённые, из­вестные врачи, издатели, поэты. Барух был самым молодым из них, но вскоре все признали его учителем мудрости. Один из друзей предло­жил ему ежегодную пенсию, дабы Спиноза смог спокойно заниматься наукой. Тот отказался. Каждый должен кормиться своим трудом. Юноша пошёл учиться к оптику Сомару и стал одним из лучших шли­фовальщиков линз в Голландии.

Барух написал «Краткий трактат о Боге, человеке и блажен­стве».

Трактат, к сожалению, ныне утерян, но тогда он произвёл огром­ное впечатление. Его прочли не только друзья философа. В синагогу пошли доносы: «Он вольнодумец! Еретик! Не верует в откровение!».

До чего не хотели парнасы8 общины открыто осуждать сына по­чтенного рэб Михаэля! Баруха долго убеждали признать свои заблуж­дения. Хотя бы для виду покаяться в самой мягкой форме.

Спиноза отказался. Он не лгал и не отступал от своих убежде­ний. И тогда его прокляли. Большой херем — это страшно.

Человек проклят «днём и ночью, при входе и при выходе, когда он ло­жится и когда встаёт... Никто не смеет говорить с ним ни устно, ни пись­менно, жить с ним под одной кровлей и даже приближаться ближе, чем на четыре локтя. Читать что-либо им написанное... Да сотрёт Господь имя его под небом!».

Спиноза не испугался. «Ваша истина — вера, а моя вера — ис­тина». Он ушёл от иудаизма, но не пришёл и к христианству.

—Как же так, совсем без Бога? — удивился Гриша.

—              У философа свой собственный бог.

В те годы в Оттоманской империи один шарлатан, по имени Саб- батай Цеви, объявил себя Мессией. Евреи верят, что после страшных мук и страданий придёт Машиах, Мессия, Спаситель, и на земле наста­нет Золотой век. Тысячи людей поверили сему обманщику. В Амстер­даме почтенный рэб Менаше бен Израиль на всех углах кричал о приходе Избавителя.