Глаз бури - Екатерина Мурашова

– Тебе не предлагаю! – буркнул он Иосифу.

Иосиф судорожно сглотнул и отвернулся к окну. Долго смотрел на падающие с неба снежные хлопья, которые выхватывал из темноты свет фонаря.

– Ну что? – спросил он, наконец.

– Родинка под грудью у нее есть, – глухо сказал Туманов. – Однако – девица… Была… Пока в дело не вмешался негодяй Туманов.

– Мой герцог, ты сошел с ума! – грустно констатировал Нелетяга. – Но может быть, все это затеял ее брат? Тот самый, который был здесь, помнишь? Такой смуглый, весь на нервах… Привлекательный юноша. Черная маска и черный плащ ему пойдут… Они почти ровесники, и он вполне может быть осведомлен о родинках сестры…

– Что же она – не узнала родного брата? Чепуха!

– Почему не узнала? Они изначально были в сговоре. Такой красивый талантливый спектакль с целью так или иначе прибрать к рукам что-то из твоих денежек. Они же одаренные, смышленые, дружные между собой ребята. Но гляди: она с трудом сводит концы с концами, он, насколько я понял, живет и учится в Университете на деньги мужа сестры, что, разумеется, для него очень неприятно. К тому же они как-то связаны с этими революционными прожектами… И почему бы им всем не поправить свои дела за счет записного негодяя и мерзавца? (Это я тебя имею в виду, если ты не понял). Раз уж подвернулась такая возможность…

– Но ведь в письмах не просили денег. Требовали, чтобы я убрался восвояси. Потом – просто издевались… Я не понимаю…

– Да ведь про тебя всем известно, что ты – далеко не дурак, и объегорить тебя – хитрое дело. Вот они и разработали многоходовую игру. Именно для того, чтоб ты не понял… Скажи, что у тебя сейчас должна попросить Софья, чтоб ты – не дал?

– Нет такого, – подумав, согласился Туманов. – Но я все равно не верю. Чтоб он в этой игре пожертвовал девичеством сестры… Невозможно!

– Но это уж могла быть ее инициатива, – пожал плечами Нелетяга. – Представь, что ты ей просто понравился как самец. Она первая, что ли?… Ты жутко брутальный все-таки… Погоди, если я правильно этого мальчишку оценил, он, когда узнает, еще прибежит с тобой стреляться…

– Григорий? Но я же не могу с ним стреляться! – Туманов уже захмелел и серьезно пытался обдумать вопрос. – Я не дворянин и… стреляю хорошо… А если он в черной маске…

– Ну будете по-рабочему бить друг другу морды или фехтовать на оглоблях… Почем я знаю! Скажи лучше, что ты сам собираешься делать? Теперь, когда с ногами влез в эту лужу с ее девичеством? Как ни крути, но все-таки она дворянка…

– Я собираюсь с ней жить! – жестко сказал Туманов и через край кастрюльки, давясь и громко чавкая, выхлебал остатки своего жуткого ужина. – На улице Пантелеймоновской. И пусть все, кому это не нравится, катятся ко всем чертям!

Софи нравилось ходить по магазинам и рынкам и покупать. Она вполне могла бы ездить на конках или уж на извозчиках, но Туманов выделил ей легкий и красивый экипаж. Это ей тоже понравилось. Кроме того, она выискивала в газетах объявления о распродажах и ходила на них. На каждой обязательно покупала хоть какую-нибудь мелочь – старую бронзовую лампу, пару расписных фарфоровых тарелок, смешную грелку для чайника в виде запорожского казака. Вечером она подробно рассказывала Туманову о типажах, встреченных ею на распродаже и пыталась придумать и восстановить историю семьи, которой принадлежала купленная вещь. Михаил слушал внимательно, развалившись на софе или прямо на полу, иногда вмешивался в ее рассказ, не соглашался, смешно горячась, доказывал свое…

– Да не мог он быть офицером, никак не мог! – говорил он о предполагаемом хозяине расшитой накидки на кресло. – Погляди, какая она вся шуршавая, старушечья. И вытерта – посмотри, вот здесь, низко, стало быть, человек низкорослый и со спиною, крючком согнутой. А у офицера – выправка, это не пропьешь, он елозит либо задом, либо уж затылком. Может, она у матушки его в комнате лежала – это да…

Наблюдения и умозаключения Туманова часто были точными и почти всегда, с точки зрения Софи, оригинальными. Считая себя побежденной в споре, она всегда говорила об этом вслух. У Михаила при этом становился удивительно довольный вид, как у мальчишки, обыгравшего сверстников в три камушка. В эти моменты Софи было приятно и тепло на него смотреть. Хотя и щемило что-то в груди. Он же старался по мере сил, лаской или подарками, вознаградить ее за «поражение». Это тоже по-хорошему трогало девушку, и она никак не могла понять – отчего же ей так часто наворачиваются на глаза слезы? Софи, разумеется, сдерживала себя, потому что она вообще плакала крайне редко. Но ей хотелось понять… И в результате она ехала на очередную распродажу.

Касательно покупок и собственных побудительных к тому мотивов Софи все понимала досконально. С присущей ей с детства честностью перед собой она легко признавалась себе, что просто истосковалась по возможности тратить деньги на вещи, не решительно необходимые, но служащие лишь для украшения и разнообразия жизни. Туманов ей такую возможность дал, и она ею беззастенчиво пользовалась. Иногда их отношения казались ей сделкой. Одной из многих сделок, о которых ей, в свою очередь, рассказывал Туманов. Он сдержал свое слово, серьезно и подробно посвящал девушку в свои дела и даже выслушивал ее советы и соображения.

Однажды Софи побывала на принадлежащей Туманову текстильной фабрике. Пока Михаил занимался делами в конторе, она вместе с молчаливым, бледным сопровождающим (выделенным ей Тумановым) бродила по цехам, говорила с работницами и рабочими. Условия труда женщин-работниц, особенно в красильном цехе, произвели на нее ужасающее впечатление. Расспросы о жизни и быте рабочих семей еще добавили красок. Сразу же, помимо воли, вспомнились обличительные речи Оли Камышевой и рассказы Тани – горничной в Доме Туманова.

Увидев Туманова (он шел к ней в сопровождении двух мордатых, добротно одетых молодчиков – по-видимому, мастеров или управляющих), Софи немедленно, чтобы не растерять запал, набросилась на него и решительно потребовала улучшить условия труда, сократить рабочий день для женщин, имеющих детей, а также завести при фабрике школу для девочек, дочерей рабочих, и амбулаторию. Туманов выслушал ее с мрачным и серьезным лицом (мордатые молодчики при этом ухмылялись в кулаки), потом молча и почти грубо схватил за руку и потащил за собой.

В одном из пыльных и холодных цехов (Софи, находясь в нем, не вынимала рук из муфты и непрерывно кашляла) Туманов остановился и громко, перекрикивая гул работающих механизмов, призвал всех, кто может, подойти к нему. Мастера забегали, суетясь и что-то приказывая рабочим, и вскоре вокруг хозяина и Софи собралось человек пятьдесят. Рабочие стояли ближе, женщины держались на периферии маленькой толпы, любопытствовали искоса и избегали прямых взглядов. Несмотря на холод, чувствовался запах немытых тел и лука, смешанного с перегаром.