Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни

Кусты наконец кончились, и она очутилась в высокой, по пояс, траве.

Тут тоже должно быть окошко, в которое можно залезть – есть ли на нем занавеска? Прин подняла глаза к ветхой кровельной балюстраде, грозящей вот-вот обвалиться, но оттуда спорхнул лишь одинокий листок.

Земля под ногами стала гораздо тверже. Вот и окно, занавешенное темной материей.

Прин влезла на подоконник, откинула грязные заскорузлые занавески, спрыгнула. Луна осветила внутренний дворик, почти такой же, как у госпожи Кейн.

Может быть, и дом госпожи когда-нибудь превратится вот в такие руины? Мебели никакой, только опрокинутые скамейки у стен, плитка на полу вся потрескалась…

Кто-то идет!

Прин спряталась за скамейкой. Вошел солдат с бычьей шеей, посмотрел на луну, прошел к двери и зажурчал, справляя нужду. Прин решила в случае чего убраться через то же окно, но солдат скоро ушел.

Никого тут нет – только она да тень Освободителя. Чувство, что с ней сыграли какую-то непонятную шутку, уравновешивалось свободой, подмывавшей бродить, бегать, летать на ребристых крыльях в пронизанном луной мраке – главное, чтобы тихо. Мертвый варвар? Тиран, снедаемый теми же страстями, что вся верхушка империи? Вопросы без ответов мелькали в уме, как реплики рыночных скоморохов, слетающие в подмостков под безмолвный хохот призрачной публики.

Она пересекла дворик, поднялась по лестнице, с которой пришел солдат. Наверху дом утратил всякое сходство с соседним. Приставная лесенка в углу вела к пробитой на крышу дыре, в нее светила луна. Вот как, значит, забираются туда днем часовые Освободителя?

Никто даже не пытался придать этому дому мало-мальски обжитой вид. За одной комнатой открылась другая, такая же голая. Луна серебрила узкие окна. Прин осторожно выглянула: в пристройке вокруг костра сидели или стояли люди, мужчины и женщины. Кто-то подкинул в огонь полено.

Ветерок колыхал ветви, мешая смотреть. Прин перешла к другому окну. Через калитку вошли двое мужчин, обменявшись парой слов с двумя выходящими.

Прин, взявшись за рукоятку ножа, двинулась через комнату.

Что она скажет госпоже Кейн, вернувшись назад? И зачем ей, собственно, возвращаться? За другой входной аркой виднелось большое окно, тоже заслоненное ветками. Вот так же, наверно, бродит по своему замку королева, а то и императрица.

Ступив три шага, Прин увидела в кружевной лунной тени человека.

У нее вырвался испуганный смешок, но голова уже работала, прикидывая, что сказать этому дядьке и что скажет ей он – она стоит прямо в лунном луче, и он, конечно, тоже видит ее.

Человек, настоящий великан, вышел вперед, и Прин замерла.

Все ее тело покрылось мурашками. Ей очень хотелось сейчас оказаться где-то еще, но она словно приросла к месту.

– Что ты здесь делаешь? – прошептала она. – То есть… как ты сюда попал?

– В старых домах Неверионы тоже есть колодцы, – хмыкнул он. – В здешнем воды нет, как и в том, на Шпоре. Ты спрашиваешь, что я здесь делаю? У нас сегодня произошли кое-какие нелады вроде тех, которые ты сама видела, вот мы и отступили туда, где безопасней. А что здесь делаешь ты? И как попала сюда?

– Я? – Прин сглотнула. – В окно залезла. Тебя искала, но думала, ты не здесь…

Какая-то фигура, загородив лунный свет в дальней арке, метнулась к Освободителю и присела рядом на корточки. На костистый лоб падали черные волосы, единственный глаз смотрел то на Горжика, то на Прин. Горжик положил руку на плечо одноглазого, и тот, словно под ее тяжестью, припал на одно колено.

– Это и есть та шпионка, хозяин?

– Кто, я? – При слабом свете было не разглядеть, принимает ли Освободитель эти слова всерьез.

– Ты, Голубая Цапля, пропала в самом разгаре боя – а потом мои новые люди, Волк и Лис, рассказали, как встретили тебя и сразу же заподозрили.

– Но я…

– Голубая Цапля, можешь ли ты сказать со всей честностью, что не знаешь рыжебородого демона с браслетами на ногах, напавшего на нас в подземелье сегодня? Можешь поклясться, что тебя не подослали богатые купцы выведать мои планы и донести им об этом за горсть монет?

– Я…

– По-моему, она лжет, хозяин, – прошипел Нойед.

– Ты, спаситель мой, сказал бы, что и мать лжет младенцу – и кто упрекнет тебя после всего, что ты перенес? Я сказал ей, почему оказался здесь, и хочу послушать, что скажет она. Ты говоришь, что искала меня – ну, вот и нашла. Зачем же искала?

– Я хотела только…

Глаз Нойеда моргал, мерцая серебристым огнем.

– Попрощаться хотела, вот. Я ухожу из этого странного и ужасного города. Хотела сказать тебе спасибо за то, что был добр ко мне, и проститься.

– Ясно. – Освободитель переступил с ноги на ногу. – Это всё?

– Еще я… хотела о чем-то тебя спросить.

Горжик снял руку с плеча Нойеда. Тот почесался. На шее у него что-то болталось – не разберешь, что.

– О чем же?

– Этот варвар, которого убил… твой друг. Он сказал, что ты его продал в рабство. Правда это?

– Да.

– Но это ужасно! Ты же Освободитель! Почему ты так поступил?

– Я продавал его, насколько помню, дюжину раз. И он меня тоже – как работорговцам, так и разным хозяевам.

Осуждение на лице Прин сменилось растерянностью.

– Не понимаю…

– Так мы действовали, когда были вместе. Беда со шпионами не в том, что они доносят, а в том, что доносят они неверно, обрывками, ничего толком не поняв.

– Я не шпионка! Я просто не понимаю.

– Ты знаешь, что мы вместе боролись с рабством. Это было проще, когда кто-то один действовал изнутри.

– Да, но он ведь не это имел в виду…

Горжик опустил испещренное лунными бликами лицо к такому же полу.

– Не так-то легко понять, что имел в виду такой человек, как принц Сарг – а его самого уже не спросишь. Но ошейник, цепь и кнут можно толковать столь же разными способами, как шепот мужчины и женщины в шатре, когда светит луна. Просто ты еще молода, чтобы…

– Вовсе нет! – возразила Прин.

– Может, и нет. – Великан улыбался, но его шрам, искажая черты лица, мешал понять смысл улыбки. – Ты слышала, как погонщики на рынке ругают своих верблюдов, а заодно и толпу, через которую пробираются? Лишь тупой повтор одних и тех же проклятий отделяет их от поэзии.

Прин, не совсем понимая, что такое поэтические проклятия, но зная, что погонщики верблюдов большие сквернословы, кивнула.

– А слышала ли ты, юная