Повести Невериона - Сэмюэл Рэй Дилэни

– О, этот юг, чудовищный и таинственный! Я хорошо его помню. Надеюсь, ты, как и я, узнаешь там многое о природе власти. – Горжик рассеянно провел большим пальцем по бронзовому диску у себя на груди, точно мог прочесть ощупью вытисненные там знаки; прочесть их глазами не позволяла дрожащая лунная тень. – Завтра я встречаюсь с бароном Кродаром, первым министром императрицы. Обитатели Высокого Двора юг не любят. Боюсь, что моя астролябия есть своего рода карта южного полуострова, в котором нынешние правители видят угрозу. Являться к ним с неверной картой – не лучший способ разведать новые земли. – Горжик, нагнув голову, выпутывал из-под волос цепь, на которой носил астролябию. Прин заметила, что ошейника на нем больше нет, и сообразила, что тот перешел к одноглазому. Ошейник был до смешного велик Нойеду и держался только на его острых ключицах. – Когда я был мальчиком намного меньше тебя, отец водил меня в один дом в Саллезе. Помню сад, статуи, фонтан – даже несколько фонтанов. Когда мне сказали, что в Саллезе сдается особняк, я обрадовался и думал, что смогу вернуться туда, где побывал ребенком. Но это уже не Саллезе, а Невериона, аристократический пригород – здесь обитают вельможи, не имеющие покоев в самом Высоком Дворе. Раньше они весь город пытались переименовать в Невериону, но это не прижилось, и когда малютка-императрица… – Лунные тени не позволяли разгадать, о чем сейчас вспомнил Освободитель. – Забавно, что я оказался именно здесь, но смеяться что-то не хочется. Вот, держи. – Горжик протягивал Прин астролябию. – Если б ты знала, какие беды мы с ней повидали, то, может, и не взяла бы – но с шеи Невериона я эти беды снял. Возможно, это только моя иллюзия, но я в нее верю, потому и называюсь Освободителем.

Прин шагнула вперед. Нойед моргал, почесывая в паху. Если б она не провела столько времени с госпожой Кейн – и с Дикой Ини – то решила бы, что Горжику она доверяет, а Нойед ей противен. Но все эти сложности и мурашки, не сходящие с тела… Страх это или нечто большее? Неведомое чувство, не имеющее границ, наполняло комнату, дом, весь город, как наполнял глаза лунный свет.

Горжик надел цепь ей на шею, и Прин вспомнилось, как короновали королев в сказках. А почувствовав тепло нагретых им звеньев, она невольно вспомнила, как накидывала переплетенные лозы на голову ящера…

Страх сменился ужасом. Она видела себя как беспомощную фигурку в игре, ведомой госпожой Кейн, Освободителем, малюткой-императрицей Инельго, а то и самими безымянными богами – как деревянную куколку посреди игрушечного сада.

Но тут Нойед схватил ее за руку, и ужас прошел бесследно.

– У нее нож, хозяин! – Нойед, вращая глазом, разинул беззубый рот и стал похож на маску ее недавнего страха. – Видишь, за поясом? Шпионка пришла с ножом! Но я настороже, хозяин, и ты можешь не бояться за свою жизнь!

Прин разбирал смех, и она ждала, что Освободитель вот-вот расхохочется вместе с ней.

– Что ж, Голубая Цапля. Отправляйся на юг с ножом и моим подарком. – Горжик и не думал смеяться.

Прин вырвала руку, едва не повалив одноглазого. Астролябия тяжелила шею и грудь.

– Не знаю уж, что ты обо мне думаешь. – (Тревоги Горжика больше Прин не касались. Всего миг назад она испытала единение с ним, скрепленное восторгом и страхом, теперь же чувствовала одно только раздражение.) – Завтра я пойду в Высокий Орлиный Двор – впервые? Разве в этой странной и ужасной земле кто-нибудь бывает в местах, где уже не побывал во сне или в сказках? Министр, с которым я буду говорить, задаст мне простой вопрос. Кого я возьму в союзники, освободив всех неверионских рабов? Рабочих, что трудятся за плату, ставящую их ненамного выше рабов, или тех, кто не имеет работы и живет еще хуже? А может, женщин, работающих без всякой платы на мужчин той и другой категории? Все они – пленники свободы, не позволяющей им, вопреки своему гордому имени, подниматься по общественной лестнице, делающей их нищими, не оставляющей выбора почти ни в чем, чего нет в списке работ. Вот о чем спросит меня барон Кродар, и я отвечу ему…

Прин затаила дыхание.

– Я отвечу ему, что не знаю. – Горжик снова положил руку на плечо Нойеда, зацепив пальцем ошейник. – Скажу, что провел свою юность как настоящий раб в самом настоящем обсидиановом руднике, и мои желания заключены внутри железного обруча. Рабство для меня не просто слово в гирлянде других слов, произносимых оратором ради лучшего воздействия на умы. Министру не понять, что рабство для меня больше, чем рабство – не потому, что желание застилает мой разум, а потому, что я имел несчастье быть когда-то рабом.

Восторг победил страх, раздражение прошло. Прин охватило чувство полнейшей свободы, лишь усиленной сокровенным воспоминанием о драконах.

– Куда ты? – спросил одноглазый, когда она направилась к двери.

– На юг! – крикнула она, и Горжик тогда засмеялся.

Она пробежала по залитым луной комнатам, по лестнице, по внутреннему двору. Вылезла в окно, смеясь над тем, что уходит тем же путем – зачем повторяться при такой-то свободе? Пробралась через траву и колючие кусты, прошла мимо сухого фонтана, нашла камень, скрывающий пролом, пролезла во тьму…

Платье зацепилось за что-то и порвалось. Чья-то рука схватила ее за волосы.

– Отдай нож!

9. О ночи, полдне, времени и переходе

Пытаться определить, что такое город, бессмысленно; сначала придется определить, что такое цивилизация.

Рут Уайтхаус. Первые города

– Отдай сейчас же, шпионка!

Прин лягнула Ини и промахнулась, успев различить темное лицо в лунном ореоле светлых волос.

– Ты и обращаться-то с ним не умеешь, только беды себе наживешь! Это мое!

Прин нашарила нож, но достать не смогла и начала отползать назад, спасаясь от тычков Ини.

– Отдавай, говорю! Я видела, как ты подглядываешь за госпожой Кейн и за Бирюзой. И утром, и вечером. Я всё скажу госпоже! Нет, не возвращайся туда… Там опасно, страшно сказать, что с тобой может случиться!

Но Прин уже вылезла в ежевику и ждала, когда из пролома покажется светловолосая голова. Она втягивала воздух сквозь зубы, бок опять разболелся.

Никого. Все тихо.

Ини, беспощадная к слабым – госпожа Кейн снова оказалась права, – до ужаса боялась всего, в чем видела силу. Особенно этого зловещего дома, ставшего средоточием сил всего Колхари.

Может, бросить ей нож в дыру? Нет, близко лучше не