Фанданго (сборник) - Александр Грин

– Я предан вам, сеньорита, – сказал Гильберт, – будьте спокойны.

Через десять минут езды по аллеям, обсаженным пальмами, бананами и магнолиями, автомобиль остановился перед технической конторой фирмы – небольшим каменным домом, ярко озаренным десятками дуговых фонарей, – неподалеку от моря.

Инее и Катарина прошли через коридор в огромный двор, тоже ярко освещенный, полный странных видений, состоящих из декораций и подмостков различной высоты. Во дворе стоял небольшой флигель.

Они спросили у первого попавшегося человека, где Генри Рамзай; этот человек провел их в одну из комнат флигеля и открыл перед ними дверь.

Они очутились в мастерской Рамзая. Здесь работало несколько человек в белых халатах.

Генри Рамзай, высокий белокурый человек двадцати пяти лет, заметив вошедших неизвестных женщин, подошел к ним и спросил, что они хотят.

– Сеньор Рамзай, – сказала Катарина, – я наставница сеньориты Инее Маньяна, вот этой самой бедовой головы, которая уговорила меня приехать к вам по важному делу, тайно от отца и матери.

Обеспокоенный Рамзай пригласил женщин следовать за ним в отдельную комнату, где никого нет.

Все трое прошли в маленькую комнату рядом и сели на плетеные стулья.

– Сеньор Рамзай, – проговорила Инее, открывая лицо, – я хлопочу о своем брате, Хуане. Я его сестра, Инее Маньяна.

– Очень рад! – вскричал Рамзай, на которого молоденькая прелестная девушка сразу же произвела должное впечатление. – От вас я теперь узнаю, скоро ли вернется Хуан. Я не видел его больше недели. А между тем он часто проводил со мною целые дни.

Разговор шел на английском языке, в котором Катарина была слаба. Дуэнья, однако, сидела с понимающим видом и кивала головой там, где не нужно.

– Я тороплюсь, – продолжала Инее, – потому что явилась к вам тайно от моих родителей; они не должны знать, что я была здесь. Случилось несчастье, сеньор Рамзай; Хуан здесь, в Монтевидео, но он не дома, а в лечебнице доктора Ригоцци; он содержится там по приказанию моего отца как душевнобольной. Его выпустят лишь в том случае, если он поклянется, что оставит свою мечту сделаться кинооператором. Отец считает это унизительным для нашей семьи.

Рамзай так изумился, что сначала покраснел до корней волос, а затем гневно побледнел.

– Как!!? – взревел он. – Запереть здорового, свободного человека в дом умалишенных только за то, что ему хочется работать в кино? Я хотел бы, чтобы это была шутка, сеньорита!

– Это не шутка, – сказала девушка, вытирая слезы.

– В таком случае вы должны заявить следственным властям о преступлении!

– Увы! – сказала Инее. – За деньги нельзя сделать все хорошее, но можно сделать все злое и подлое. Мой отец очень богат, а чиновники очень жадны. Но, если бы… если бы даже возможно было преследовать моего отца, как вы думаете, – могу ли я посадить его в тюрьму? Я? Ведь я его дочь!

Затем Инее рассказала подробно, как произошло заточение Хуана, и обрисовала все обстоятельства, препятствующие освобождению юноши полицейским или судебным вмешательством.

– Черт побери! – пробормотал Рамзай, выслушав девушку до конца. – Надо что-то придумать. Надо придумать… Но что?

– Идемте, Инезилья, идемте, – говорила Катарина. – Ваша мать может позвонить к Рибейра и узнать, что нас там еще нет.

– Сейчас пойдем. Сеньор Рамзай, подумайте, нельзя ли найти способ освободить моего брата?! Я буду вам благодарна до конца своей жизни.

– Во-первых, – сказал Рамзай, пронизывая мощной пятерней свои густые рыжеватые волосы и крупно шагая из угла в угол, – я повидаюсь с доктором Ригоцци. Я буду очень…

– Генри, – сказал, открывая дверь, помощник режиссера, – вас ищут, давайте аппарат; приехала главная исполнительница, Альфонсина Беро.

– Хорошо, иду. – Рамзай не тронулся с места. Как только помощник режиссера ушел, он продолжал – Я буду говорить дьявольски дипломатично с проклятым доктором, я буду с ним осторожен, вежлив, и я посмотрю сначала, не разрешат ли мне повидаться с Хуаном.

– Вам могут сказать, что Хуана никогда не было в этой больнице, – заметила Инее, у которой зародилась надежда.

– Да… могут! Проклятье!! Тогда я узнаю стороной, от служителей. Я скажу вам одно, – воскликнул молодой человек, останавливаясь перед Инее: – Ваш брат будет свободен – или я более не Генри Рамзай! За эту ночь я обдумаю все. Быть может, Хуан, освободясь, убежит в Бразилию, а там уже придумаем, как поступить. Вам нравится Бразилия? Чудесная страна!

– Бразилия – великолепная страна! – согласилась Инее вполне искренне.

– Колоссальная, сказочная страна! – продолжал Рамзай. – Мы там делали съемки целых полгода и проехали по всему побережью от Тринидада до Сан-Мигуэль. О, я хотел бы всегда жить в Бразилии! А вы?

– Я – тоже, – ответила Инее. – Никакая страна мне так не нравится, как Бразилия.

– Но только лихорадочный климат…

– Не все же болеют, однако.

– Да, вы правы. И мне очень нравятся бразильские кушанья, фрукты – решительно все.

– Нигде так вкусно не едят, как в Бразилии, – подтвердила Инее.

– Инезилья, – сказала Катарина, – нам пора, дитя мое; прощайтесь скорее и скажите этому англичанину, что вы дадите, если понадобится, сколько ему будет угодно, денег для подкупа слуг нечестного доктора.

– Да, да! Сеньор Рамзай, вы страшно утешили меня, мне так трудно, так горько теперь, – обратилась Инее к Рамзаю, – вся моя надежда на вас! Если понадобятся деньги, я их вам дам. Сохраните в тайне наше свидание и дайте мне знать о ваших действиях.

– Как же это устроить?

– Вот так. Послезавтра я буду около часа дня в магазине Фореста, что на улице 18 июля; я и донья Катарина. Быть может, вы зайдете туда?

– Ничто меня не удержит. Я приду.

– Хорошо. Помогите нам, мне и Хуану!

– Все будет сделано, все, положитесь на слово Генри Рамзая!

Тогда Инее встала, к великому удовольствию Катарины, начавшей уже бояться, что из дома позвонят к Рибейра и обман откроется.

– Благодарю, благодарю вас! – прошептала девушка, уходя.

Рамзай проводил женщин до выхода и долго смотрел вслед, пока тоненький силуэт быстро идущей Инее не смешался с тенями и светом двора.

Инее обернулась. Рамзай уже не видел ее, а она видела, что он все еще стоит на освещенном подъезде и смотрит в ее сторону.

– Генри! – закричал, подбегая к замечтавшемуся оператору помощник режиссера. – Вы намерены приступить к работе или не намерены?

– Ах, да… – сказал очнувшийся Рамзай, – конечно, я готов.

Нехотя отправился он снимать игру артистов, все еще не совсем опомнившись от дикого известия о Хуане и от разговора с девушкой, которую теперь не мог бы забыть уже никогда.

Между тем Инее благополучно приехала к Сильве, слушала там музыку и, повеселев от разговора с Рам-заем, смеялась и шалила среди подруг до часу ночи. Возвратясь домой, она сразу ушла к себе спать, сославшись на то, что все еще болит голова; Вентрос так и не увидел ее на вечере.

Не успели всадники проскакать двух километров, как сильный, сразу рванувший ветер поднял густую пыль, хлынул дождь и ударил гром.

Раскат грома был так силен и долог, что путешественники почти оглохли. Лошади, привстав на дыбы, заржали и вновь помчались вперед, причем не надо было уже погонять их.

Ветер сорвал шляпы Ретиана и Линсея; он далеко угнал их, играя ими, перевертывая их в воздухе, как клочки бумаги. Начался такой ураган, во время которого даже быки иногда опрокидываются.

Гул ветра и беспрерывный гром, казалось, сотрясали землю.

Огромные тучи стояли низко над головой путешественников; в внезапно наступивших сумерках пампасы вспыхивали синим светом, когда извилистая огненная сеть молний покрывала небо.

Молнии скакали по степи везде, вдали и вблизи; видя эти мгновенно падающие густые струи огня, Роберт испугался и закричал:

– Мы сгорим!

За шумом урагана и ливня, сразу промочившего их насквозь, никто не услышал мальчика.

Вдруг Ретиан махнул рукой, указывая на темневшие впереди кучи. Их было пять или шесть; они напоминали низкие, развороченные стога сгнившего сена.

– Умбу! – крикнул Ретиан. – Там мы укроемся!

Эти кучи были не что иное, как особенные деревья пампасов, называемые туземцами «умбу».

Умбу растет вблизи сырых мест, достигая в вышину пяти-шести метров, а в толщину, диаметром, до трех-четырех метров. Такое несоответствие пропорций делает ствол умбу похожим на поставленную хвостом вверх толстую редьку. Дерево обрастает очень длинными, кривыми, изогнутыми ветвями с густой, сероватой мелкой листвой, так что листва с сучьями образуют ниспадающий кругом ствола, до самой земли, плотный навес.

Но самое оригинальное в умбу – то, что дерево стоит на сплетениях выпяченных из земли корней. Эти верхние корни тянутся далеко во все стороны, то скрываясь под травой, то снова обнажаясь, и их причудливые извивы тянутся, как низкие шалаши, под сводами которых обыкновенно живут стаи воронов. Своды корней, занесенных слипшейся плотной коркой пыли, представляют надежную защиту от непогоды.