Рассказы и повести - Анатолий Безуглов

– Так, любительски,– ответила Нина.

– Мне было бы очень приятно послушать. На прощание…

Мажарова, чуть поколебавшись, села за рояль, откинула крышку.

– Только прошу не судить строго,– попросила она.

Взяв несколько аккордов для разминки пальцев, Нина заиграла вальс Шопена. Исполнение было не ахти какое, но Виленский слушал, облокотившись на рояль и закрыв глаза. Когда Нина кончила играть, он поцеловал ей руку.

– Откуда вы узнали, что Шопен – мой кумир? Вы, Ниночка, просто клад,– сказал Сергей Николаевич прочувствованно.– Я завидую тому, кому он достанется…

Девушка покраснела от смущения.

Уходя, Виленский со всеми сердечно попрощался, нашел теплые слова даже для Полины Семеновны, сказав, что так вкусно готовила лишь его мать.

Вольская-Валуа была покорена.

– Вот это мужчина! – сказала она, оставшись вдвоем с племянницей (Ремизов ушел вслед за Виленским).– Манеры, культура, обхождение – все как в прежние времена!

– Я же вам говорила, говорила! – радовалась Нина.

– Да, на современных вертопрахов он не похож,– подтвердила Полина Семеновна, любившая иногда вставлять словечки, вычитанные из книг.

– Скажите, а как он ко мне, а?– допытывалась Нина.– Любит ли?

– С одной стороны, цветы, ваша прогулка на катере…– Тетя Поля задумалась.– А с другой…

– Что с другой? – насторожилась Нина.

– Влюбиться в таком возрасте…– Вольская-Валуа покачала головой.– Тем паче в наше время. Если у нас в Южноморске такое творится, представляю, что в Москве! – Она помолчала.– Впрочем, в жизни все бывает. Не надо торопить события, милая. И действуй с умом. Не вздумай первая бросаться на шею. Дай надежду, обласкай…

– Ах, тетя Поля! Легко вам говорить! Ведь времени в обрез!… Вдруг он завтра уедет?

Вольская-Валуа развела руками:

– Что поделаешь? Если у него зашевелилось здесь,– она показала на сердце,– скоро вернется вновь… А сейчас давай убирать…

И пошла на кухню.

– Господи! – донесся вдруг из коридора ее голос.

Нина выскочила из комнаты. Полина Семеновна показала на стенной шкаф в прихожей.

На вешалке висел забытый Виленским пиджак.

– Как же это он! – воскликнула Мажарова.

– Голову ты ему вскружила, вот и забыл,– пошутила Полина Семеновна.

– Надо срочно отнести в гостиницу! – сказала Нина, снимая пиджак с вешалки и перекидывая через руку. Вдруг из внутреннего кармана выпали какие-то книжечки и мягко шлепнулись на ковровую дорожку. Нина нагнулась, но Полина Семеновна опередила ее.

– Записная книжка с телефонами,– произнесла довольная чем-то Вольская-Валуа.– Интересно, много в ней телефонов женщин…

– Тетя Поля,– запротестовала Нина.– Это некрасиво!

– А красиво будет, если у него там, в столице, целый гарем?– сказала Вольская-Валуа, листая странички с фамилиями и телефонами.– А что, и в самом деле, кажется, человек порядочный. Посмотри: все мужчины,– протянула она записную книжку Нине, но та смотреть не стала, хотя и сгорала от любопытства.

– Я верю Сергею Николаевичу,– как можно спокойнее заявила племянница.

– О, Нина, да ты только взгляни, какие у него тут телефоны: вот Водолазов Семен Семенович – министр, а это Верхоянский – заместитель председателя комитета… Чувствуется масштаб… А это что за книжица? Ба, да это же его сберкнижка! – воскликнула тетушка.– Посмотри, какие у него накопления.

– Тетя Поля! – опять запротестовала Нина.– Поймите, неприлично…

– Неприлично, милая, воровать,– ответила племяннице тетка поучительным тоном.– А посмотреть… Надо же знать, ради чего стараться. Теперь-то он шишка. Впрочем, это ничего не значит. А если вдруг дадут по шапке?

– Как вы можете так говорить о Сергее Николаевиче?– возмутилась Нина.

– Все по земле ходим,– философски заметила Полина Семеновна.– Сейчас, милая, сгореть может каждый. Как говорится, голубым огнем… И чем выше человек летает, тем больнее ему падать. Но если человек умный…– Вольская-Валуа, охнув, протянула Нине раскрытую сберкнижку.

– Нет, нет…– уже слабее сопротивлялась Нина.

– Да ты хоть одним глазком взгляни, дуреха! – охрипшим голосом сказала бывшая жена директора цирка.– С ума сойти можно!

Нина, наконец, глянула на сберкнижку.

На текущем счету Виленского было семьдесят три тысячи пятьсот рублей.

Сумма, как говорится, прописью.

– Ну, Нинка,– с трудом придя в себя от потрясения, произнесла Вольская-Валуа,– заполучишь такого мужа, считай, родилась в сорочке.– И заворковала: – Книжечки положи в карман, пиджачок повесь. Да, да, милая, повесь. Словно мы до него и не дотрагивались… Когда спохватится, сам заедет…

Мажарова покорно повесила пиджак на вешалку.

За пиджаком заехал референт Виленского. На следующее утро, Зайцев извинился за беспокойство и передал Нине букет цветов от Сергея Николаевича, а также записку: «Дорогая Ниночка! Позвольте отныне называть вас так и пригласить сегодня на оперу «Травиата». Мне забронированы места в первом ряду. Ради бога, если вы заняты, обижаться не буду. Только сообщите, когда у вас выдастся свободный вечер. Ваш Сергей Николаевич».

Текст был отпечатан на машинке, лишь свое имя Виленский написал от руки.

Мажарова сказала Роберту, что пойдет в театр с удовольствием.

Как только Зайцев ушел, Нина бросилась искать Антона. Он сидел в погребке на Капитанском бульваре.

– Ну что, старушка, претензий нет?– весело спросил солист «Альбатроса».

– Спасибо, Антоша, большое спасибо!– совершенно искренне сказала Мажарова.

– Я-то сделал свое дело, а ты?– укоризненно произнес Ремизов.

– Погоди, Антоша, сделаю. Только мне сейчас…

– Нет, давай разберемся,– настаивал тот.– Обещала кадр – выкладывай! Кстати, я видел тебя в воскресенье с такой, синеглазенькой. В маечке «Адидас». Подойдет!

– Вера? Рада бы, но место занято… Моряк-офицер…

– Замужем, что ли?– разочарованно протянул Антон.

– Пока нет, но…

– Пока не считается! – воспрянул духом Антон.– Морячки, как сама понимаешь, приплывают и уплывают, а мы остаемся…

– Ладно, ладно, это мы обсудим… Потом… Ты мне вот как нужен! – провела она ребром ладони по горлу.

– Опять насчет деликатесов?

– Нет, другое. Понимаешь, срочно необходимы кое-какие вещи…

– Техасы?

– Господи, какие техасы? Платье, туфли… Но чтоб самое, самое! Фирма затрат не пожалеет! Все нужно сегодня!

Ремизов присвистнул:

– Ну ты даешь! Я же тебе не золотая рыбка! Потребуется время…

– Антоша, миленький, выручай! – взмолилась Мажарова.

– Ты меня режешь,– покачал головой Ремизов.– Через горло и через сердце… Ладно, Антону сказали: надо. И Антон расшибется в лепешку, но сделает… Условие прежнее. Твой покорный слуга и та синеглазенькая блондиночка должны не позднее следующей субботы отправиться на яхте на пикник…

– Спасибо, Антончик! – обрадованно воскликнула Нина.– Я знала, что ты не подведешь.

– Да,– заметил солист «Альбатроса»,– если синеглазка боится качки, то у меня в городе есть отличная берлога. «Джи-ви-си» – стерео, две колонки…

Он допил свой бокал и вместе с Мажаровой покинул погребок.

– Топай, старуха, до хаты,– сказал Ремизов на улице.– Жди. Если Фаина Петровна в Южноморске, ты сегодня же будешь одета, как Софи Лорен…

Вечером, когда раздался звонок в дверь и на пороге появилась женщина, отрекомендовавшаяся Фаиной Петровной, Нина подумала даже, что Антон прислал не того человека, который так был нужен ей.

Худенькая, незаметненькая, Фаина Петровна была одета в какое-то аляповатое платье и стоптанные босоножки. В руках – заштатная хозяйственная сумка из кожзаменителя, с которыми бегают по магазинам домохозяйки ниже средней руки. Лет Фаине Петровне было за пятьдесят. Тусклый, ленивый взгляд и шаркающая походка.

Нина провела ее на кухню: принимать посетительницу в гостиной она посчитала слишком уж недостойным для такого человека.

Посланница Ремизова поставила на стул свою сумку и, прежде чем открыть ее, спросила одышливым голосом, кивнув на Полину Семеновну:

– Мамаша?

– Тетя,– ответила Мажарова, с лица которой не сходило недовольное выражение.

Но стоило лишь Фаине Петровне выложить на стол целлофановый пакет, как Нина прямо-таки застыла на месте.

– Сорок шестой тебе, верно?– астматически продышала спекулянтка, вынимая платье из упаковки.

– Да-да,– прошептала Мажарова.

Ее руки сами потянулись к платью.

Золотисто-зеленое чудо переливалось, играло тысячами искорок, словно было сотворено из кожи сказочного змея.

– Люрекс,– с невольным уважением сказала Вольская-Валуа и подавила вздох, вспомнив, какие наряды даривал ей второй супруг.

– Нога тридцать семь, как мне сказали?– продолжала Фаина Петровна, вынимая из волшебной сумки коробку с красочным рисунком и надписью латинскими буквами «Саламандра».