Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея - Анна Кладова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тот туман, что застал нас в море, сдобрен ядовитыми парами этих растений. Ядовитыми для людей — они отравляют разум, погружают человека в безумие. Здесь всегда такая жара и море парит постоянно, оттого и яд в воздухе.
— Парит? Сердце Дракона?
Лис пожал плечами.
— Может быть сердце, а может быть просто подводный вулкан, кто знает? Сушит море, греет землю, не дает ей промерзать даже в самые лютые морозы. А вот эта дрянь, — он сорвал травинку, иссиня-черную в сгущающихся сумерках, — отгоняет от острова людей лучше гнилой болезни и чумных поветрий.
Олга, морщась, влила в себя все содержимое фляги и, вернув ее хозяину, попыталась подняться. Мир накренился и завертелся перед глазами, земля стала далекой, колени безвольно подломились и она кулем рухнула на твердый камень дороги. Лис, хмыкнув, покачал головой, дескать что за слабая баба, мешком перекинул мягкое тело через одно плечо, поклажу — через другое и зашагал далее. Вонь от штанов, что, казалось, специально вымачивали в гнилых рыбьих потрохах, доконала Ученицу окончательно и ее стошнило. Темная вязкая жижа с острым запахом полыни и спирта медленно стекала по спине нелюдя, но он, похоже, не обратил на это внимания, лишь передернул плечами.
Когда-то здесь была бондарная мастерская. В труху обратились дубовые доски, сгнившие без навеса под дождем, почернели от влаги готовые бочки, выставленные из дома на свежий воздух. Упавшее, видимо, во время грозы дерево проломило крышу, что скрыла под кучей мусора весь второй этаж, частично разрушив перекрытие, но в подвале кое-что осталось целым. Лис сложил из осколков камней хитрый очаг, взгромоздил на него большую бочку и, натаскав воды из ближайшего родника, развел огонь. Змея наблюдала за ним без особого интереса, страдая от головной боли и тошноты. В конце концов, прополоскав как следует бунтующее нутро, Олга пришла в себя и почувствовала голод. Посасывая сухарь, она спустилась к небольшому проточному бассейну, устроенному специально для хозяйственных нужд. Вода, бьющая ключом из-под земли, наполняла обширный каменный ковш и вытекала с противоположной стороны неглубоким ручьем. Лис, забравшись в ледяную криницу, яро оттирал с себя грязь скомканными в клубок травяными стеблями, отчего белая кожа приняла зеленоватый оттенок. Змея присела на корточки, разглядывая Учителя. Что-то было иначе в его облике… или же в его состоянии, она не могла понять точно. Прикрыв глаза, Змея сквозь веки посмотрела на Лиса и вздрогнула, ошеломленная увиденным: там, где раньше была черная густая тень, теперь было яркое пятно чистого живого света. Радужные переливы окружающих материй гасли рядом с этим тугим коконом первородной силы. Олга тряхнула головой, ослепленная видением, и вновь открыла глаза. В свете восходящей луны белое тело нелюдя мерцало, будто жемчуг на темном бархате. Она летит сквозь густой непроходимый лес, подобно теплому ветерку. Она счастлива не только чувством безграничной свободы, не только своей силой, но и тем, что рядом с ней скользит кто-то, кого она любит сильнее всех в мире. Она обретает форму, и тот, кто рядом, тоже становится человеком, но нет возможности рассмотреть его лицо и тело, ибо весь он — сгусток белизны. Картинки сновидений всплыли перед ее внутренним взором, выстраиваясь в стройный ряд: искрящийся светом облик божества, черная живая комета, рухнувшая с небес на землю, прекрасный лик Чужого в свадебном убранстве. Нет, это не мое! Это была не я! Другая! Первородный Змей, не я! И это не он! Не Лис! Мы лишь отголоски, носители чужой памяти. “Не было при тебе того, кто смог бы замкнуть круг, провернуть колесо. Но вот сошлись звезды, и вновь родился Чужой. Теперь он рядом…” Нет! Никого нет рядом, и некому довернуть колесо судьбы. Ты не ошиблась, матушка Ара, только в одном: он есть боль. Я ненавижу его, слышишь Змей! Ненавижу за то, что сгубил мою семью, за то, что уничтожил все, что дорого мне, уничтожил меня. Не показывай мне больше этих снов, не тешь мою душу призраком любви. Нет ее! И не будет никогда! Лишь смерть между нами, смерть и ненависть!
— Мыло есть?
Она бросила на него враждебный, полный презрения взгляд, и, сдерживая гнев, коротко буркнула:
— В сумке.
Лис непонимающе поднял бровь, но ничего не сказал.
Ветер пригнал стаю мелких тучек, закрывших луну, и с неба крупным горохом посыпался теплый дождь. Олга сидела под навесом, с отвращением наблюдая, как нелюдь, забравшись в бочку, исходящую парком, млеет, смывая с себя остатки травы и мыла. Он был спокоен, как никогда, спокоен и расслаблен, и от этого ее раздражение разбухало так же быстро, как опара на печи. Рыжий, закончив наконец мыться, переоделся в чистое и улегся рядом с Олгой, благоухая, словно только что освежеванная туша. Хоть что-то остается неизменным, злорадно ухмыльнулась Ученица, принюхиваясь к холодному металлическому запаху крови, исходящему от нелюдя.
— Что не так? — взгляд черных стеклянных глаз пронзил ее насквозь, словно горсть ледяных искр ссыпали за шиворот — он был недоволен, но Змея давно не пугалась проявлений лисьего характера.
— Зачем ты привез меня сюда?
— Здесь безопасно.
— Здесь поселение духов.
— Потому и безопасно. Люди не сунутся, и эти дураки не догадаются, что я у них под боком.
Не верь ему! Он лжет!
— Я не верю тебе.
— Думаешь, это меня волнует?
— Это волнует меня, — голос ее стал звенящим от плохо скрываемого гнева. — Кто тебе сказал, что я хочу быть здесь, да еще с тобой? Кто тебе внушил, что я прежняя и буду покорно идти следом лишь из страха перед твоей силой? Признайся, что это твое желание — держать меня при себе, как щит. Шептун сказал, что все видят в тебе человека, когда я рядом, не чувствуют твой дух. Это правда?
— Да, — лицо Лиса стало суровым и напряженным, слова давались ему с большим трудом. — Он прав, ты нужна мне. Как и я тебе.
— Ах, вот оно что! — она истерически хохотнула. — Ты? Мне? Нужен? Да я тебя терпеть не могу, грязная ты скотина! Ты, убивший мою семью, смеешь утверждать, что нужен мне? Да глаза б мои тебя не видели! Это похищение — точно твоих рук дело, интриган вшивый. Не хотел, чтобы я вновь ускользнула, вот и сдал меня… неважно кому.
— Хельга, успокойся, я ничего
