МЕМНОХ-ДЬЯВОЛ - Энн Райс

- Вы глупцы, все вы! - заорал я - Христианство - самая кровавая религия из тех, что существовали на свете. Могу засвидетельствовать это!

- Сейчас же замолчи и делай, что я скажу. - Прежде чем кто-либо успел обернуться и посмотреть на нас, Дэвид уже тащил меня за собой, и скоро мы растворились среди прохожих, идущих по ледяным тротуарам. Снова и снова сдерживал он меня на этом пути. Он устал это делать. Я не винил его.

Один раз я попал в руки полицейских.

Меня поймали и пытались вытолкать из собора за то, что я хотел поговорить с ней, но потом, когда меня выводили вон, все они медленно отстранились. Они почувствовали, что я не живой, - так, как это чувствуют смертные. Они это почувствовали и стали бормотать что-то про плат и чудо, и я был бессилен что-либо сделать.

Полицейские были повсюду. Они стояли на страже, чтобы оказать помощь, подать горячего чаю; то и дело они отходили погреть над костром белые, замерзшие руки.

Никто нас не замечал. Да и с какой стати? Мы были просто двумя неприметными мужчинами, частью толпы; наша сияющая кожа не бросалась в глаза среди этой слепящей снежной белизны, среди этих исступленных паломников, распевающих псалом за псалмом.

Витрины книжных магазинов были завалены всевозможными изданиями Библии, книгами по христологии. Высилась огромная пирамида книг в обложке цвета лаванды под названием «Вероника и ее плат» Эвы Курилюк. Рядом с ней лежала другая кипа: «Святые лики, тайные места» Яна Уилсона

Люди продавали на улице брошюры и даже раздавали их бесплатно. Я слышал говоры со всех Частей страны - Техаса, Флориды, Джорджии, Калифорнии.

Библии, Библии, Библии - распродаваемые и раздаваемые.

Группа монахинь раздавала изображения святой Вероники. Но самым ходовым товаром были цветные фото самого плата, сделанные в церкви и затем растиражированные в тысячах экземпляров.

- Чудесная милость, чудесная милость… - пели в унисон в одной из групп, раскачиваясь взад-вперед, занимая в шеренге свои места.

- Gloria, in excelsus deum! - разразился длиннобородый мужчина с простертыми руками.

Подходя ближе к церкви, мы увидели, как повсюду собираются небольшие группы людей. В гуще одной из них быстро, горячо говорил молодой человек:

- В четырнадцатом веке ее, Веронику, официально признали святой, и считалось, что плат был утерян во время Четвертого крестового похода, когда венецианцы штурмовали Лия-Софию. - Он остановился, чтобы поправить очки на носу, - Разумеется, Ватикан не преминет вынести официальное решение по этому поводу, как всегда это делает, но из оригинала плата уже получены семьдесят три копии, и это на глазах бесчисленных свидетелей, готовых дать показания перед папским престолом.

В другом месте собралось несколько одетых в темное мужчин, должно быть священников - не могу сказать точно, - в окружении слушателей, щурящихся на снег.

- Я не утверждаю, что иезуиты не могут прийти, - сказал один из мужчин. - Я сказал лишь, что они не придут сюда, чтобы взять управление в свои руки. Дора просила, чтобы хранителями плата стали францисканцы, если она покинет собор.

А позади нас две женщины сошлись на том, что уже были проведены экспертизы и что возраст плата не вызывает сомнений.

- Сейчас нигде в мире больше не выращивается этот сорт льна; невозможно найти новый кусок такой ткани; сама новизна и чистота этой ткани являют собой чудо.

- …Все телесные жидкости, каждая часть изображения, полученная из жидкостей человеческого тела. Не следовало портить плат, чтобы это обнаружить! Это… это…

- …Действие энзима. Но вы понимаете, как искажают подобные вещи…

- …Нет, не «Нью-Йорк Таймс». «Нью-Йорк Таймс» не собирается утверждать, что три археолога признали ее подлинной…

- Не подлинной, друг мой, а лишь не имеющей современного научного объяснения…

- Бог и дьявол - идиоты! - произнес я. Группа женщин повернулась ко мне в изумлении.

- Прими Иисуса как своего Спасителя, сын мой, - сказала одна из них. - Он умер за наши грехи.

Дэвид утащил меня прочь. Никто больше не обращал на нас внимания. Маленькие школы росли как грибы - группки философов и свидетелей или просто тех, кто поджидал очарованных, нетвердой походкой выходящих из церкви людей с лицами, залитыми слезами.

- …Я видел Его, я видел Его, это был Лик Христа.

И прилепившаяся к арке, подобно огромной паукообразной тени, фигура вампира Маэла, почти невидимая для них, ждала, чтобы вступить в свет утренней зари с руками, раскинутыми в форме креста.

Он бросил на нас хитрый взгляд.

- Ты тоже! - тихо сказал вампир своим сверхъестественным голосом, неслышным для прочих. - Иди, встреть солнце с распростертыми руками! Лес-тат, Бог выбрал тебя в качестве Своего посланника.

- Пойдем, - молвил Дэвид. - Мы достаточно повидали за эту ночь и за все предыдущие.

- И куда же мы пойдем? - спросил я. - Перестань, не надо тянуть меня за руку. Дэвид! Ты слышишь меня?

- Уже перестал, - вежливо откликнулся он, понижая голос и тем самым как бы советуя мне тоже говорить тише. Медленно падал снег. В ближней к нам железной жаровне потрескивал огонь.

- Книги! Что с книгами? Как же, во имя Бога, я мог позабыть про книги?!!

- Какие книги? - спросил он. Дэвид как раз подтолкнул меня, чтобы дать пройти прохожему, к витрине магазина, за стеклом которой виднелась кучка людей, наслаждающаяся теплом и глядящая в сторону церкви.

- Книги Винкена де Вайльда. Двенадцать книг Роджера! Что с ними стало?

- Они там, - сказал он. - Там наверху, в башне. Она оставила их тебе. Лестат, я это тебе объяснял. Она говорила с тобой прошлой ночью.

- В присутствии всех невозможно было говорить правду.

- Она сказала тебе, что эти реликвии теперь твои.

- Необходимо достать книги! - сказал я. О, каким же я был глупцом, что позабыл об этих прекрасных книгах.

- успокойся, Лестат, не переживай. Нельзя, чтобы на тебя обращали внимание. С квартирой ничего не случилось. Она никому о ней не рассказывала. Она оставила ее нам. Она не скажет никому, что мы там были. Она мне обещала. Она отдала документы, касающиеся приюта, тебе, Лестат, неужели не понимаешь? И порвала все связи с прежней жизнью. Ее старая религия мертва, отменена. Она родилась заново, став хранительницей плата.

- Мы этого не знаем! - рычал я. - И никогда не узнаем, А если мы не знаем и нам не дано знать, то как может это принять она?!

Он подтолкнул меня к стене.

- Я хочу вернуться и забрать книги, - сказал я.

- Разумеется, мы сделаем это, если ты хочешь. Как же я устал.

Люди на тротуарах пели:

- И Он идет со мной, и говорит со мной, и позволяет называть Его по имени.

Квартира была в порядке.

Насколько я понимал, Дора так и не возвращалась сюда. Ни один из нас не возвращался. Дэвид приходил проверить, и Дэвид говорил правду. Все оставалось на своих местах.

За исключением того, что в крошечной комнатенке, в которой я тогда спал, стоял только один сундук. Моя одежда и одеяло, на котором она лежала, покрытая грязью и сосновыми иглами из древнего леса, исчезли.

- Это ты убрал все?

- Нет, - сказал он. - Думаю, это она. Это все реликвии ангельского посланца. Насколько мне известно, их забрали чиновники из Ватикана.

Я рассмеялся.

- Они подвергнут анализу все эти вещи, включая кусочки лесной органики.

- Одежда посланца Господа - об этом уже писалось в газетах, - сказал он. - Лестат, пора приходить в себя. Невозможно ощупью продвигаться по миру смертных, как ты это делаешь. Ты рискуешь собой, рискуешь жизнями окружающих. Ты представляешь риск для всего вокруг. Необходимо сдерживать свою силу.

- Риск? После того, что я сделал, создав чудо вроде этого - новое вливание крови в ту религию, которую ненавидел Мемнох? О Господи!

- Ш-ш-ш. Тише, - сказал он. - Сундук, здесь. Книги в сундуке.

А- а, значит, книги были, в этой маленькой комнатке, где я спал. Я был утешен, абсолютно утешен. Я уселся там со скрещенными ногами, раскачиваясь взад-вперед и плача. Так странно было плакать одним глазом! Господи, а слезы выходят из левого глаза? Не думаю. Полагаю, он вырвал и каналы, что ты скажешь?

Я протянул руку и откинул крышку сундука. Он был сделан из дерева - китайский сундук, украшенный многофигурной резьбой. И там лежали двенадцать книг, каждая тщательно завернутая нами, все в сохранности, все сухие. Мне не надо было открывать их, чтобы удостовериться в этом.

- Я хочу, чтобы мы сейчас же ушли, - сказал Дэвид. - Если ты снова начнешь рыдать, если опять начнешь рассказывать людям…

- О, я знаю, как ты устал, друг мой, - ответил я. - Прости меня. Мне очень жаль. - Я вспомнил, как он силой отрывал меня от одной группы людей, от следующей, утаскивая прочь с глаз смертных.

Я снова подумал о тех полицейских. Я даже не сопротивлялся им. Просто они один за другим отступали назад, словно уходя от чего-то заразного, нездорового, как подсказывало им их телесное существо. Назад.