Сочинения в двух томах. Том первый - Петр Северов

Присутствие Зои К. приоткрыло для меня новую черту в натуре Бабеля: крайнюю застенчивость. Он робел перед нею, пожалуй, даже больше, чем она перед ним. Минута молчания тяготила его, и он задавал Зое самые неожиданные вопросы. «Вот вы киевлянка, а где тут у вас река Почайна?» «А знаете ли вы, Зоя, что китайцы, японцы, бирманцы, полинезийцы, эскимосы не знают, не ведают, что такое поцелуй?» «Извините, Зоя, какая у вас профессия?» Вопрос прозвучал сухо, Бабель понял это и почти испугался, но Зоя засмеялась, достала из сумочки аккуратно сложенную бумагу и подала ему:

— Это моя анкета. Можете ознакомиться.

— Нет, что вы, Зоя… Почему-то мне подумалось, что вы, наверное, инженер.

Она развернула анкету.

— И вы не ошиблись. Читайте… Я полагаю, что инженеру-химику тоже не запрещено любить литературу?

— И любить, и создавать. Вспомните инженера-путейца Гарина-Михайловского. А наш Алексей Толстой?.. — Он все же заглянул в анкету. — Какая же вы, Зоя, расчудесная: инженер, да еще луганчанка! В детстве мне эта профессия представлялась такой же таинственной, как, скажем, факир, чудотворец, пожиратель огня. Мне довелось познакомиться с одним инженером уже в зрелом возрасте, в Париже, в паршивеньком отеле, где мы оба мытарились. Это был щуплый ирландец, бродяга, фантазер, неистовый изобретатель, одаренный удивительной судьбой. Он ненавидел богачей и одновременно дни и ночи мечтал о богатстве. Хозяйка гостиницы считала его тихим шизофреником и постоянно грозила выселить. Он отвечал ей искренне: «Подождите, мадам, вы сочтете за счастье, что я останавливался в этом клоповнике». Мне он доверительно говорил: «Капиталисты очень хитры: вырвать у них крупную сумму не просто; они постоянно держатся за свои карманы и готовы защищаться с бешенством. Значит, не следует открыто протягивать руку к святая святых капиталиста, к его карману, а важно приметить его „ахиллесову пяту“». Я спрашивал шутя: «И вы приметили?» Он хитро подмигивал: «Считайте, что миллион долларов у меня в сейфе». — «А где же ваш сейф?» — «О, его еще нет, но он будет…»

Откинувшись на спинку скамьи, той, «нашей», на которой мы сиживали вечерами перед огромной далью Заднепровья, Бабель заключал с усмешкой:

— И самое удивительное в этой истории, что он, фантазер, был прав: его ждал личный сейф и миллионы. Я все откладываю, но обязательно напишу об этом человеке, который все же вырвал у мамоны свой кусок.

Зоя настойчиво допытывалась:

— Что он изобрел? Элексир молодости? Лучи смерти? Прыгающий автомобиль? Наверное, что-то грандиозное?

— Пожалуй, интересно не само изобретение, а то, как он его отстаивал, когда получил патент. Эти события развивались уже в Соединенных Штатах. Представитель крупной компании гостиниц предложил ему за изобретение двадцать пять долларов. Он сказал: «Нет». Затем ему предложили пятьдесят, двести, наконец, тысячу. Затем его втянули в уличную драку и усадили в тюрьму. Там его морили четыре месяца, заставляя подписать контракт, обещая уже три тысячи и немедленное освобождение. Он повторил свои условия; пятьдесят тысяч долларов единовременно и пятьдесят процентов от прибыли в течение тридцати лет. И компания согласилась. Ей не оставалось ничего иного. Он вышел из тюрьмы богачом. Потом о нем писали газеты, и я с интересом следил за его судьбой.

— Наверное, он изобрел какую-то новую систему кондиционирования воздуха, — высказала догадку Зоя. — Или систему удаления пыли?

— Нет, уважаемая Зоя, — мягко сказал Бабель. — Он придумал новый унитаз. Я расскажу вам, как эта штука действует…

Она попросила тихонько:

— Не надо.

Он очень удивился:

— Почему? Ведь это интересно! Тот пройдоха изобретатель любил повторять пословицу: деньги не пахнут, а я, конечно, не понимал, насколько она точна в его планах. Потом о нем писали газеты: «Волшебник бизнеса», «Тайна предпринимателя» и прочее. Но согласитесь, Зоя, — воскликнул он восхищенно, смеясь каждой морщинкой и клеточкой своего лица, — все же чертовская ловкость — выкачать миллионы из унитаза!

— Я не понимаю Америки, — сказала Зоя. — Правда, я ее знаю лишь по книгам да кинофильмам. Американским. У них там вечная давка и толкотня.

Он задумчиво смотрел на ее тронутые легким загаром красивые руки.

— Мне предлагали поехать в Нью-Йорк. Это когда я жил в Париже. Приглашали настойчиво, и некое издательство было готово взять на себя расходы. Я отказался. Я знал, что в их дареных пуховиках обязательно спрятана отравленная иголка. Мне и без Нью-Йорка довелось насмотреться во Франции на американцев. Все это были путешествующие, зажиточные, респектабельные янки. Их отличала, как правило, нагловатая самовлюбленность. Однажды меня вдруг атаковали американские журналисты. Им очень хотелось знать, кого из американцев уважает «красный мистер Бабель». Я назвал двух: Вильяма Сиднея Портера и Самуэля Ланггорна Клеменса. Нет, они не слыхивали этих фамилий. Пришлось уточнить, что речь идет об Отто Генри и Марке Твене. Ух, как они хохотали! Они даже не сразу поняли, что смеются над собой, а когда поняли, обиделись.

Мы планировали втроем путешествие по Днепру: наймем лодку, запасемся всем необходимым и махнем на один из бесчисленных днепровских островов, будем ловить рыбу, купаться, читать на песке следы птиц, но твердо условившись с нами о дне отъезда на остров, Бабель вдруг уехал в Москву. Позже он с грустью извинился и объяснил мне, что причиной была тревожная телеграмма из дому.

…В Москве я побывал у него еще один раз. Мне осталась памятной эта встреча. Я позвонил ему и услышал слабый, сдавленный голос, — он попросил придти.

Я поспешил к нему. Дверь квартиры была открыта, и никто не отозвался на звонок. Я вошел в знакомую просторную комнату, не особенно светлую в этот утренний час.

Бабель сидел за столом всклокоченный, бледный, в нижней сорочке, без очков.

— Извините, что так встречаю вас, гостя. Но последнее время я старался много работать, а много работать — значит, много вычеркивать, это, признаюсь, мне всегда трудно. Особенно трудно расставаться со страницами, которые вчера ты мысленно включал в свой творческий актив, а сегодня взглянул построже и огорчился. Я, знаете ли, болею словом и, наверное, потому кое-что излишне переживаю.

— Помнится, — заметил я, — вы и в Донбассе жаловались на нервную усталость. Но тогда мы уходили бродить по городу или ехали на ближайшую шахту. И, смотришь, Бабель снова становился веселым и энергичным. Вот что, Эммануилыч, а не поехать ли нам за город? Право, заберемся куда-нибудь в Лосино-Островскую, в леса, дорога — это испытанное лекарство.

Он привстал из-за стола, отодвинул бумаги, видимо, стараясь отыскать очки.

— А ведь это идея!..

И снова устало опустился на стул.

— Это соблазнительно, Петр, но, кажется, я серьезно болен. Право, совсем расклеился. Вы позвоните, голубчик, вечером. И спасибо вам, что пришли. Мне так приятно видится иногда знойный азовский берег, и песок червонного золота у каймы прибоя, и кувшин времен Геродота в ваших руках, и там, в глубине его, в полутьме, — вишни, полные черного блеска, похожие на бурлящую кровь…

Я не звонил ему в тот вечер, ему, конечно, нужен был покой. Но чувство глубокой тревоги не покидало меня двое суток, и, словно бы вопреки своей воле, я все же набрал знакомый номер телефона.

Голос его был спокоен, ровен, и у меня сразу отлегло от сердца. Он сказал:

— Есть предложение. Устроим-ка завтра вечером культпоход, почему бы нам не встряхнуться? Мне прислали два билета во МХАТ на спектакль «Мертвые души». Я смотрел его четыре раза, но с удовольствием посмотрю и в пятый. Как вы? Отлично. Встреча у театра, в семь.

В театре Бабель был рассеян и молчалив, сидел, нахохлившись, в темной глубине ложи, а в антракте, придвинувшись к свету, внимательно изучал программку. Я не докучал ему, ожидая, что он заговорит первым. Внимательно взглянув на меня через новые, без ободков, очки, он сказал сочувственно:

— Ладно. Спрашивайте… У вас такой вид, словно вы уже давно томитесь вопросом… Итак?

— Я видел у вас в квартире, на подоконнике, большую рукопись. Хотел заглянуть в нее, но побоялся хозяина. Что это? Роман?

Он почему-то смутился.

— Интересно… Рукопись лежала на подоконнике? Верно! Я отложил ее и не успел отнести наверх. Что ж, пойман с поличным. Да, это роман. В недалеком будущем надеюсь его закончить. Обещаю до публикации познакомить вас с отрывками. Только условимся, что до поры до времени вы не будете ни расспрашивать о нем, ни рассказывать. Запомните и для себя: вещь незаконченную не следует пересказывать. Чем чаще вы станете пересказывать ее друзьям, тем больше, хотя и незаметно, будете утомляться ею. — Знакомые, веселые черточки легли по углам его губ. — Так может случиться, что повесть или роман автору наскучит даже раньше, чем читателю!