Красный тайфун - Владислав Савин

— А ты бы на моем месте? — спросил я — сделала бы что? Если бы товарищ посол сейчас прошел бы в комнату спецсвязи, и запросил у Москвы «добро»?

— Да в общем, то же что ты — ответила она — только по — умному. Тоже бы доклад в Центр — посла отозвать и десятым консулом в самую последнюю дыру. А этого, все равно труп, через пару лет, когда станет нам ненужен — но если уж так срочно необходимость возникнет, например если прикажет тайно кого‑то из нашей колонии похитить, бывало в Африке и такое — все организовать без отсебятины, согласовав и утвердив — чтобы силы и средства были готовы.

— А если бы не вышло, согласовать? — говорю я — бюрократия, она такая… А эта тварь — вот допустим, она бы твоих детей захотела? У тебя, я знаю, дочка в медицинском, вполне может после в такую страну поехать — и что?

Тут я увидел, на мгновение, лик богини смерти. И подумал, что еще неизвестно, кто из нас троих опаснее — я, Брюс, или эта красивая дама в шляпке с темной вуалью. Пожалуй, заикнись Отец Нации при Лазаревой о малейшей угрозе конкретно ее дочке… да безопаснее было бы ему, голыми руками у тигрицы детенышей отбирать!

Затем она усмехнулась. И после паузы, снова стала похожа на Анечку, какую я знал когда‑то.

— Своих никому отдавать нельзя — уверенно сказала она — даже такую сволочь, как Тонька — пулеметчица, или Пирожкова. У нас — хоть к стенке их, хоть на опыты, заслужили! Но любой на той стороне должен знать — тронешь советского, умрешь, без вариантов! И наши должны знать — что бы ни случилось, Советский Союз их не бросит. Плевав на любую «выгоду» — над жизнями наших людей властны только мы. У тебя, сволочь, мозгов не хватало, заранее продумать, что после начнется? Тебе личная мстя — а кому‑то похоронки писать? Сколько в Габероне наших было, инженеров, врачей — и скольких после даже не нашли, «без вести пропали», гражданские, в мирное время?

Ну да, было после — когда «каннибалы» поняли, что их покровитель мертв, и что будет дальше, неизвестно — то стали убивать и грабить, при любом раскладе взять свое. Они были многочисленны и хорошо вооружены (вплоть до легкой бронетехники), армия и полиция их откровенно боялись. Резали на куски, забивали мотыгами, жарили на кострах и ели, по примеру своего главаря — всех попавших под руку, не разбирая черных и белых. Лишь через сутки в Порт — Габерон вошла советская морская пехота — и в плен «каннибалов» не брали. А после все выжившие европейцы ломанулись из страны — и я, в этом потоке. «Легенда», документы, счет во французском банке были приготовлены заранее, без всякой задней мысли, лишь как спасательный круг, на случай если будет новый тридцать седьмой год, или еще какое‑нибудь «ленинградское дело», лагерной пылью становиться не хочу! А еще помогли некие обгорелые и расчлененные останки, оказавшиеся в нужном месте, с моими вещами.

— Ну ты дурак! — сказал Брюс — уж придумал бы что получше, ну кто поверит, что спеца нашего уровня могут одолеть и съесть какие‑то обезьяны? И скотина — знаешь, как после нас всех трясли? Сколько это нервов стоило. Мы ж уверены были, что тебя црушники похитили, или ты сам к ним сбежал, там и искали. А отчего позывной не сменил? Скунс был — им в новой ипостаси и остался?

А в самом деле, почему? Сентиментален я, что ли? Может, оттого, что это было единственное из прежней жизни, что я мог взять в новую. А может, считал это предательством по отношению к Сереге Куницыну? Или, внутренне, не считал себя врагом СССР?

— И что теперь? — повернулся я к Смоленцеву — да, я такой. Обрыдло пешкой быть, в чужой игре. А там — было лишь последней каплей. Вот не поверишь — но лишь уйдя, свободным себя почувствовал. Что полностью в своей воле, и по своим убеждениям. И если ты список моих дел знаешь (вот не притворяйся что нет) — то никогда я не вписывался против своих, и против СССР. Ну а пауки в банке жрут друг друга и еще хотят за это платить — так что вы имеете против?

— Умный ты, Валя, а дурак редкостный! — смешно почесал нос Юрий — не играют одиночки против Конторы, это такой же незыблемый закон, как сохранения энергии! Наш общий знакомый, мистер Эрл, очередной опус издал, смех смехом конечно — но вот там цереушник говорит пойманному такому как ты, «полиция Штатов давно бы упрятала вас за решетку, если бы вы не убивали тех, кого нужно было нам». В самом начале ты нырнуть сумел, и когда по мелочевке работал, ладно. Ну а после — так и не понял, отчего тебе так везло, как например в Марселе, в прошлом году? А ведь хотели тебя, когда все же обнаружили… ты Анечке спасибо скажи, тебе даже не представить, перед кем она твою глупую голову отстаивала, и все ж убедила! А теперь мозгами раскинь, зачем? И что бы с тобой было, сойди ты с пути?

Ну, стерва! Знал ведь я, что Юрка Смоленцев, «Брюс», с которым мы вместе начинали когда‑то, человек с личным кладбищем за тысячу, боюсь даже представить, в каком он нынче чине, если генерал — майора в пятьдесят пятом получил, сейчас стал подобием Судоплатова, главный ликвидатор Советского Союза, сам лично уже за бугор не выезжает, хотя черт его разберет — а штатно, если в Москве решат, что такая‑то личность на планете Земля должна прекратить существование, то конкретно Юрка план разрабатывает и организует процесс. А вот роль Анечки для меня была неочевидна — ну, «главноответственная за идеологию, культуру и пропаганду», с чем справляется очень успешно и мягко, вот нет видимых зверств цензуры и мучеников слова, но всякие «солженицыны и новодворские» неизменно попадают в истории, полностью разрушающие их авторитет и превращающие в посмещище, а с иными и всякое опасное для здоровья и жизни случается. Но имелась кое — какая информация, что она входит в «мозговой центр», решения принимающие на самом верху — в отличие от Юрки, эти решения исполняющего. Раньше бы это называлось «член Политбюро» — теперь, после реформы Партии, иерархия в ее верхах выглядит несколько по — другому.

— Женева, 22 мая — сказал я — значит, вы меня к этому подводили? Чтобы СССР в стороне, а меня в расход?

— Ну ты же сейчас перед нами живой? — заметил Брюс — вот давно, еще в жизни той, читал я фантастику — альтернативку, как Судоплатов убивает весь Бильдербергский клуб, заклятых наших врагов, в полном составе? (прим — Самиздат. Симонов С., Цвет сверхдержавы красный — В. С.). Мечты, мечты — но вот сумел же ты, хоть одного упокоить из той компании упырей? Был бы ты на службе, еще одного Героя бы тебе повесили, уж я бы лично выбивал — а так, уж прости, «спасибо что живой». Кстати, наших там и близко не было, для чистоты эксперимента, так что все дело, это твой талант и твоя заслуга.

— И заказчик тоже?

— Давнюю историю расскажу, из иных времен — сказал Брюс — Швеция, год 2003, была там такая министр финансов Анна Линд. Швеция как раз тогда в Еврозону вступала, так что большое бабло было на кону, кто‑то терял, кто‑то наоборот. Линд эта на работу на велосипеде ездила, с рюкзачком, без всякой охраны — не то что у нас! И вот набрасывается на нее человек с большим ножом — как обычно оказалось, одиночка, псих, сам все признал, и свидетелей куча. Классический случай «сумасшедшей бабуси» — вот только знающие люди говорили совсем иное. Помнишь, с чего Раскольников решил старушку убить — беседу студента с офицером подслушал в забегаловке, совершенно левых людей, которые к собственно убийству ни сном ни духом. А теперь представь, вот подкатывают к будущему убийце, безработному эмигранту из Сербии, у которого однако откуда‑то денежки водились на ночные клубы и прочую плейбойскую жизнь, добрые приятели или приятельницы, и капают на мозги, что во всех его конкретно проблемах, виновата эта самка собаки, которая министерша, и вообще, перевелись в Швеции настоящие мужики, на поступок способные — а заранее просчитать по психологии, кого конкретно брать в разработку, и что ему говорить, это не проблема! И вот, «сумасшедшая бабуся» есть, а сговор к делу не пришьешь, и сам он будет клясться, что его собственное решение, и эти друзья, даже если их вытянут, имеют позицию беспроигрышную, «это был всего лишь треп, откуда мы знали, что он так воспримет», не было ведь ни прямого приказа, ни денег, ни даже конкретной недвусмысленной просьбы, а лишь ни к чему не обязывающие разговоры? И не докажет никто, ничего и никогда!

— Матч можешь досмотреть — сказала Лазарева — зрелище века! Ну а как закончится, у левого выхода стоит машина, темно — синий «Мерседес», номер 19–53 — и ты без выкрутасов, сам сядешь в нее. Не захочешь, твое право. Вот только и мы тогда ничем не будем тебе обязаны — без обид, Валя, ты сам судьбу выбрал. За Женеву, тебя и без нашего участия достанут — а ведь и по прошлым твоим делам есть те, кто очень жаждут с тобой поквитаться, если мы и им информацию передадим, охота начнется, долго пробегаешь? А мы этого не хотим, в память прежних твоих заслуг — но тебе решать!