Мечты сбываются - Лев Маркович Вайсенберг

Старшая с обидой в голосе сказала:

— А мы вовсе не несчастные!

А вслед за старшей сестрой протараторил маленький Аббас:

— И я не несчастный!

Баджи не смогла сдержать улыбку:

— Вот видите, Ана-ханум, все против вас! Выходит, что вы неправы!

— У вас, у молодых, теперь в руках палка — вот вы и считаете себя правыми! — отрезала Ана-ханум.

— Нет, Ана-ханум, нет! Не палка у нас в руках, а сила, куда большая — правда! И правде этой теперь должны учиться все люди.

— Поздно мне у вас учиться! Как говорят: кто в шестьдесят лет начнет учиться играть на зурне, тот лишь в гробу заиграет! — Натянув на себя чадру, она неожиданно приказала: — Ну, пошли!.. И уже с лестницы донеслись до Баджи ее последние слова: — Будь здорова, хозяйка, спасибо за прием!..

С этого дня Баджи не раз задумывалась над словами Ана-ханум.

«Баджи теперь не до того, чтоб перед чужими людьми выплясываться… Наше женское дело, наше счастье — мужа ублажать и детей рожать… Иначе…»

Нет, конечно, с такими словами нельзя было согласиться — старые, обветшалые слова!

И все же тревожил в них отблеск какой-то древней цепкой правды, слепящей глаза, туманящей разум.

Театр? Что принесет он маленькой Нинель? Другом ли он ей будет или врагом? Увы! Театр заставит мать уходить по утрам на репетиции, по вечерам — на спектакли. Кто вовремя накормит дочку? Кто будет осторожно ее купать? Кто уложит в постельку и споет колыбельную песнь?

ПЕРСИДСКИЕ КОВРЫ

Ругя поверила обещаниям Шамси.

Но Шамси понял ее слова по-своему и впал в крайность: ковры, приносимые в «Скупку» на продажу, он стал оценивать ниже их стоимости.

— Нет, Шамси, — сказала тогда Ругя, — так тоже у нас с тобой дело не пойдет! «Скупка» — не частная лавочка, не шайтан-базар, где людей объегоривают, а советский государственный магазин, и значит, нужно оценивать вещи так, как они того стоят.

Шамси безнадежно махнул рукой: на Ругя не угодишь! Зазналась женщина — только делает, что поучает его, старика.

— Ты-то уж больно государственная стала, товарищ заведующая магазином! — ответил он, вкладывая в свои слова сознание собственного превосходства и яд насмешки.

Но тут же испугался сказанного: не ровен час, обидится Ругя на такие речи и прогонит его из магазина. Исподлобья поглядывая на Ругя, он ждал ответа.

Но Ругя не обиделась.

— Государственная? — переспросила она и тут же спокойно ответила: — Что ж, может быть, так оно и есть! Спасибо, что похвалил!

Шамси удивленно раскрыл рот: он всегда плохо понимал женщин и уж никак не ожидал сейчас такого ответа. Спасибо, что похвалил?.. Он облегченно вздохнул: пронесло!

Спустя несколько дней явился в «Скупку» человек с двумя персидскими коврами на продажу.

Это был купец иранец, в свое время державший на набережной лавку сушеных фруктов, а ныне закрывший свою торговлю и собиравшийся уехать на родину.

Ковры иранца, раскинутые на прилавке, показались Ругя красивыми, хорошего качества. Ее лишь смущала цена, запрошенная их владельцем. Ругя убеждала его уступить, но он упрямо стоял на своем.

— Поверьте, ханум, ни за что не расстался бы я с такими замечательными коврами, если б не уезжал отсюда навсегда, — говорил он. — Добра у меня, слава аллаху, хватает, но не тащить же все с собой на пароход… Вы только взгляните, ханум, на эти ковры — кому, как не вам, понять их красоту! — и порадуйте свой взгляд.

Он говорил с заученной любезной улыбкой торговца, напомнившую Ругя улыбку, некогда порхавшую на лице Шамси, когда тот вел разговор с покупателем, стремясь выгодно продать свой товар.

Ругя колебалась: ей не хотелось переплачивать, но и жаль было упустить из «Скупки» два хороших персидских ковра.

Посоветоваться с Шамси? Она всегда так поступала в подобных случаях, но Шамси уже несколько дней прихварывал, не выходил из дому, и не хотелось лишний раз тревожить его из-за двух ковров.

Случилось, однако, так, что Шамси, почувствовав себя лучше, заскучал дома и сам заглянул в «Скупку».

— А ну, Шамси, скажи-ка свое слово насчет этих ковров! — воскликнула она, обрадовавшись его приходу.

Шамси внимательно осмотрел ковры иранца, назначил цену. Она оказалась почти вдвое ниже той, какую запросил их владелец и с какой уже готова была согласиться Ругя.

Ругя бросила на Шамси недовольный взгляд: видать, не пошли впрок ее давешние слова насчет заниженных оценок.

А иранец, приняв Шамси за случайного посетителя магазина, с преувеличенным возмущением воскликнул:

— Да вы, уважаемый, как я вижу, в коврах ничего не смыслите! Ведь это же настоящие персидские — я сам покупал их в Тавризе еще до войны!

Шамси снисходительно улыбнулся и тоном, каким взрослые говорят с детьми, сказал:

— Отец мой, слыша такие речи, отвечал: даже в саду аллаха не все сплошь красавицы! А от себя я добавлю: тавризский ковер тавризскому — рознь!.. И вот почему… Помню, был у меня один старинный «тавриз», от роду этак лет двухсот, не меньше. Шелковый, мягкий, как пух, редкостного по красоте рисунка и расцветки. Посредине было три медальона винно-красного цвета, один внутри другого, на синем фоне. Загляденье!

В словах Шамси прозвучала нежность. Но, снова взглянув на ковры, раскинутые на прилавке, он продолжал уже совсем иным тоном:

— Так оно было когда-то… А вот после того, как понастроили в Тавризе чужеземцы свои ковровые фабрички, да стали красить ковровую шерсть анилином, да на свой лад и вкус коверкать старинные рисунки — что осталось от настоящего персидского ковра? Одно название!.. Вот вы, уважаемый, выхваляете свои ковры: персидские, мол, тавризские. А я так вам скажу: за старинный «тавриз» дать хорошую цену не жалко, а вот за такие, как эти… Не обижайтесь!