Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Вы видите, что я вовсе не отрицаю пристрастно достоинства спиритов. Я проявляю суровость по отношению к одной из самых замечательных в целом доктрин лишь по причине ужасных последствий, к которым она роковым образом приводит: это душевный промискуитет и духовная анархия.

Докторам Спиритизма недостает умения распознавать духов.

Я уже говорил и заявляю, что невозможно установить, не попадая тем самым в ловушку Супостата, непосредственные отношения с высшими Разумными существами и даже с Душами, освобожденными от телесных пут. В Китае и в других странах культ Предков освящает реальность этих связей; но эти связи могут устанавливаться лишь на иерархической лестнице. Здесь необходимы наука, о которой не подозревают даже адепты Спиритизма, и использование методов, тайну которых может поведать только инициация[506].

Не следует полагать, что Спиритизм — это новейшее изобретение. Лемурические формы, которым во все времена, по-видимому, нравилось выдавать себя за души умерших, обманывали людей задолго до того, как Стучащие духи, «эмигрировав» из Нового Света, заполонили Старый своим шумным присутствием; и задолго до того, как Аллан Кардек сформулировал свое спиритическое «Евангелие», а барон Гульденштуббе добился феноменов непосредственного письма, которыми он так возгордился.

Вызывание любимых мертвецов и окружающих гениев Космоса было обычаем, знакомым всем античным народам: и даже способ общения, ставший обязательным — вращающиеся и говорящие столы — был введен в употребление в самые отдаленные времена. Весь Восток прибегал к нему за много столетий до нашей эры, и, если не выходить на пределы классической области греко-латинской эрудиции, Тертуллиан заверяет нас, что во времена Империи не было ничего более обыденного, чем гадательные столы — mensae divinatoriae — отвечавшие тому, кто обращался к ним, при помощи системы стуков. Тот же автор сообщает также о прорицающих козах — capellas divinatorias, — которые своими раздвоенными копытами отбивали ответ посредством перкуссионного алфавита, также заранее известного.

У Аммиана Марцеллина можно также прочитать, каким жестокостям подвергало любителей такого рода оракулов усердие первых императоров, обращенных в Христианство.

Когда в 1852 году в Европу проник американский метод спиритического общения вместе с полным набором вращающихся столов, говорящих столиков и стучащих оракулов (knockings, rappings), это произвело фурор, вызвало исступленный восторг… Поначалу столы скрипели, подскакивали и «вальсировали» при наложении рук, затем — без всякого соприкосновения. Впоследствии в соревнование вступили шляпы, стулья и круглые столики на одной ножке.

Но пляска мебели вскоре показалась банальной; чудесное нарастало crescendo[507]: карандаши писали сами по себе; появились, в свою очередь, светящиеся руки, подобные деснице ангела на пиру Валтасара; их видели, к ним прикасались, их ощупывали… Наконец, Незримое, познакомившись ближе с хозяевами материального мира, проявляло себя, уплотнялось и материализовалось: фантомы являлись в четких, живых формах.

Что же было необходимо и что, в конечном счете, по-прежнему необходимо сегодня, для того чтобы увидеть, как совершаются все эти чудеса? Требуется только одно условие, всегда и повсюду неизменное: присутствие посредника, или медиума.

Если бы мы нас спросили, что же, в сущности, представляет собой медиум, то мы описали бы его как мужчину (или женщину), больного витальным «недержанием», который истощает себя, питая своей флюидической субстанцией (слишком экспансивной и склонной к заимствованиям) целую толпу паразитирующих ларв, кишащих и размножающихся в его астральной атмосфере, в его оккультном нимбе.

Если же это определение показалось бы публике «темным», то мы попросили бы ее терпеливо дождаться выхода в свет нашего второго септенера, где будут даны последние уточнения[508].

Любые эзотерические комментарии были бы здесь неуместны и, что еще хуже, преждевременны. Но мы испытываем сильную склонность «расцветить» эту первую книгу, носящую чисто документальный характер, пояснительными замечаниями, или вставками.

Таким образом, sine qua поп[509] условие чудес, в которых спириты хотят видеть непосредственное воздействие бесплотных душ, — это совершенно пассивное посредничество хорошего медиума. Вокруг него бушуют вихри феноменов, очень похожих на сидевильские, описанные выше[510].

Мнимые Духи общаются с помощью стуков? Но этот алфавит поразительно напоминает тот, который придумал г-н де Мирвиль в доме священника.

Они проявляются в форме привидений? Но эта форма полностью сходна с фантомом, который, следуя по пятам за младшим семинаристом, постоянно находился позади него.

Со стороны зрителей, всё происходит точно так же, как в Сидевиле: одни из них, подобно мальчику, видят человеческую форму; другие, подобно церковным служителям, различают только движущийся столб пара; и третьи, наконец, вообще ничего не воспринимают, как это случилось с некоторыми свидетелями, съехавшимися со всех окрестностей.

Аналогии этим не ограничиваются. Тяжелые предметы перемещаются, взлетают, разгуливают по комнате и возвращаются в исходную точку; или, поднявшись на несколько футов над землей, бесшумно опускаются вниз.

Туманные формы обрисовываются и сгущаются; появляются руки… (Как не вспомнить здесь руку, давшую бедному мальчугану увесистую затрещину?)

Чаще всего светящиеся или телесного цвета, эти руки выступают из движущейся мглы. Их резко очерченные контуры становятся неясными в районе запястья: там линия начинает колебаться, трепещет в виде ореола и, в конце концов, теряется в результате неуловимых переходов в расплывчатом водовороте предплечья.

Эти руки осязаемы; те, кто прикасался к ним, охотно сравнивают их с кожаными перчатками, наполненными теплым воздухом[511], в них не чувствуется костей, и если мы, схватив их, захотим силой удержать или насильно потянуть их к себе, для того чтобы увидеть руку, с которой соединена эта кисть, то всё превратится в смутный набросок: скопление загадочной, рыхлой субстанции, тающей между пальцами…

Иногда появляются также черные и волосатые руки, как в Сидевиле. Во всех случаях они действуют с абсолютной свободой и совершенной непринужденностью, так что нельзя сомневаться в том, что они соединены с вполне живым и нормальным, хотя и невидимым человеческим телом. Когда рука четко обрисовывается, одинокая и лишенная видимой опоры, нередко можно увидеть, как незримое тело, в свою очередь, объективируется; эти полные или частичные коагуляции растворяются так же легко, как и уплотняются.

Очевидно, эти экстериоризации истощают медиума: чем их больше, тем более уставшим он кажется. Тогда, ощущая потребность пополнить запасы нервной силы, он хватает за руки какую-нибудь молодую и здоровую особу, которая тотчас подвергается флюидическому высасыванию этим «салонным» вампиром. Это чудесное ощущение истомы, сопровождаемое дрожью… И в действительности, окружающая температура понижается на несколько градусов менее чем за одну минуту. Ледяные дуновения движутся во всех направлениях, наподобие сквозняка. Эти атмосферные явления усиливаются преимущественно в момент важных объективаций посредством их объема и четкости.

Медиумы более или менее взаимосвязаны со всеми этими призраками. Я объясню свою мысль.

Когда неосторожный зритель случайно ударяет или же ранит светящиеся или сгустившиеся в человеческую форму привидения, которые проявляются вокруг этих болезненных существ, последние немедленно испытывают результат ранения, нанесенного фантому. Если используемое оружие является острым, то кожу медиума вскоре «разукрашивает» царапина или, по крайней мере, след в виде рубца.

Этот отражательный феномен обычно не имеет тяжелых последствий, когда нападающий поражает лишь ларву, движущуюся в тайном нимбе медиума; но случай становится намного более серьезным, если острие задело саму субстанцию экспериментатора при выходе астрального тела[512].

На одном публичном сеансе, проводившемся в Нью-Йорке 3…, мощным медиумом материализаций, некий янки счел остроумным испытать свой «бульдог»[513] на фантоме, в которого он выстрелил в упор. Тотчас же, в нескольких шагах позади, раздался крик отчаяния: бедный медиум упал без сознания, с глубоким кровоподтеком на груди; тем не менее, пуля в него не попала, а застряла в стене с противоположной стороны; так как американец, сидя как раз в промежутке, отделявшем медиума от сгустившегося призрака, целился прямо перед собой и, стало быть, в противоположном направлении от медиума. Пораженный отражательным путем, этот последний более месяца находился на грани жизни и смерти. Он с большим трудом оправился от удара.