Очерки о проклятых науках. У порога тайны. Храм Сатаны - Станислас де Гуайта

Г-н Льебо, отличающийся беспримерной смелостью и преданностью, сразу же принял наше предложение и, по окончании эксперимента, без колебаний подписал следующий протокол[524]:

в котором приводятся три факта МЫСЛЕННОГО ВНУШЕНИЯ,

полученные гг. Аьебо и де Гуайта в жилище д-ра Льебо на улице Бельвю, 4 (Нанси)

«Мы, нижеподписавшиеся, Льебо (Антуан), доктор медицины, и де Гуайта (Станислас), литератор, оба находясь в настоящее время в Нанси, заверяем и поручаемся в получении следующих результатов.

1

Мадемуазель Луиза Л…, уснувшая магнетическим сном, была проинформирована о том, что она должна будет ответить на вопрос, который будет задан ей мысленно, без посредничества любых слов или знаков.

Д-р Льебо, приставив ладонь ко лбу пациентки, на мгновение собрался с мыслями, сосредоточив все свое внимание на вопросе: «Когда вы выздоровеете?», который он намеревался задать. Губы сомнамбулы внезапно зашевелились: «Скоро», — отчетливо прошептала она.

Тогда ее попросили повторить перед всеми присутствующими вопрос, который она интутитивно почувствовала. Она пересказала его в тех самых словах, в которых этот вопрос был сформулирован в уме экспериментатора.

Таким образом, этот первый эксперимент, проведенный г-ном Льебо по совету г-на де Гуайта, полностью удался. Второй опыт дал менее строгие, но, возможно, еще более любопытные результаты, как вы увидите далее.

2

Г-н де Гуайта, вступив в контакт с замагнетизированной, мысленно задал ей еще один вопрос: «Придете ли вы на следующей неделе?»[525] — «Возможно», — был ответ пациентки; но когда ее попросили сообщить присутствующим этот мысленный вопрос[526], она ответила: «Вы спросили меня, придете ли вы на следующей неделе».

Эта путаница, вызванная одним словом фразы, весьма знаменательна: мне кажется, что девушка запнулась, читая в мозгу магнетизера.

3

Для того чтобы ни одна указывающая фраза не была произнесена даже шепотом, д-р Льебо написал на клочке бумаги: «Когда мадемуазель проснется, она увидит, что ее черная шляпа превратилась в красную».

Записка была заранее передана всем свидетелям, затем гг. Льебо и де Гуайта молча положили свои ладони на лоб пациентки, мысленно сформулировав условленную фразу. Тогда девушка, извещенная о том, что она увидит в комнате нечто необычное, проснулась.

Она тотчас же уставилась на свою шляпу и с громким хохотом воскликнула, что это не ее шляпа, она на нее не претендует. У шляпы такая же форма, но эта шутка слишком затянулась: пусть ей возвратят ее имущество… «Но что же, по-вашему, изменилось?» — «Вы сами прекрасно знаете; у вас тоже есть глаза». — «Но всё-таки?»… Пришлось очень долго настаивать, прежде чем она согласилась сказать, что же изменилось в ее шляпе: «Надо мной издеваются…» Засыпанная вопросами, она, наконец, сказала: «Вы прекрасно видите, что она красная!»

Поскольку девушка отказывалась ее надевать, пришлось положить конец галлюцинации, заверив пациентку, что шляпа вновь обретет свой первоначальный цвет. Доктор подул на головной убор, и когда тот у нее на глазах вновь стал ее собственным, девушка согласилась его надеть.

Таковы результаты, в совместном получении которых мы ручаемся. В удостоверение чего мы составили настоящий протокол».

Нанси, 9 июня 1886 г.

Д-р А.-А. Льебо.

(Составлен в двух экземплярах.)

Станислас де Гуайта.

Разумеется, доктор Льебо, настроенный крайне скептически в вопросе передачи мыслей, отнюдь не рассчитывал на успех подобной попытки.

Мы привели этот эксперимент и другой, еще более поразительный опыт с нарывным пластырем, для того чтобы показать, что старейшина Школы Нанси вовсе не дает смутить себя самыми неожиданными предложениями и мужественно ручается в наименее общепринятых, с университетской точки зрения, фактах, когда он сам их видит и удостоверяет.

«Деспотичность» нашего плана не позволяет нам дольше задерживаться на стезях Аллана Кардека и Месмера.

Что современные апостолы Магнетизма и, в особенности, Спиритизма, обычно оступаются и соскальзывают на «колею» колдовства — вот что мы считаем доказанным рассуждениями и примерами.

Что же касается шумной толпы чародеев и ворожей низшего пошиба: костоправов с сомнительными жестами; повитух, с подозрительной ловкостью готовящих приворотные зелья и средства для выкидыша; карточных гадалок со змеиным взглядом, медоточивым голосом, раболепной осанкой и бесцеремонными манерами, чьи двусмысленные фразы предвосхищают, вызывают и поощряют любые признания (необходимо отметить, что клиент, пришедший узнать свою судьбу, в конце концов, в девяти случаях из десяти рассказывает о себе сам): эти «статисты» низшего колдовства представляют второстепенный интерес, как по причине их довольно ограниченного числа, так и по причине еще более ограниченной сферы их влияния. Мы не будем говорить о них ничего.

Нам осталось представить читателю когорту сомнительных мистиков, гораздо менее редких и безобидных, чем принято считать: их изучение, конечно же, не лишено интереса и пользы. Можно было бы написать целые книги об абсолютной извращенности нравственного чувства, которая проявляется у большинства из них в самых разнообразных и порой весьма красочных формах.

К сожалению, мы вынуждены исполнить долг перед общественным здоровьем, запрещающим нам приводить сравнительную таблицу, которую мы хотели набросать. Изобличение одного из низменных идолов мистического Содома — задача, требующая множества страниц: мы взяли на себя эту задачу, и нам придется пожертвовать всем ради одного сектанта, с которого мы хотим сорвать маску на последних страницах этой главы.

Но наш мнимый понтифик связан со школой, о которой необходимо сказать пару слов: учитель Эжен Вентра (Илия) требует разъяснения нескольких понятий — после чего мы сразу же перейдем к мерзостям «Иоанна Крестителя» и прискорбной, но поучительной демонстрации обещанных разоблачений.

«…Мерзостное сообщество, облачающее себя в лицемерную и покатую добродетель».

Е. С. Пий IX.

(Из послания, осуждающего секту Вентра, 10 февраля 1851 г.)

«Они воздвигли алтарь демону нечистоты и сделали его своим Богом».

(Эпиграф к брошюре господина Гоццоли, раскрывшего тайны Тилли-сюр-Сель)

«На виду у всех, провоцируя всевозможные проверки у творим мы дело жизни».

(«Зов спасения» Иоанна-Крестителя, стр. 22)

20 августа 1842 года исправительный суд Кана приговорил как мошенника к пяти годам тюремного заключения, ста франкам штрафа и возмещению судебных издержек[527] основателя Кармеля, или Дела Милосердия: самого Илию, перевоплотившегося в лице рабочего-пророка Пьера-Мишеля Стратанаэля, по его «ангельскому» имени[528], а по «простонародному» имени — Эжена Вентра.

Новый понтифик опротестовал этот приговор, который был, тем не менее, подтвержден, подав апелляционную жалобу в Кан (20 ноября 1842 г.) и кассационную — в Париж (3 июня 1843 г.).

Впрочем, обвинение в мошенничестве было не единственным, которое ему предъявлялось. Просим вас обратить внимание на следующие строки аббата Констана: «У Вентра, которого члены его секты считали новым Христом, тоже были свои Искариоты: два сектанта, некто Гоццоли и некий Александр Жоффруа, опубликовали гнуснейшие разоблачения. Если им верить, фанатики из Тилли-сюр-Сель (так называлась их резиденция) предавались самым непристойным обрядам; они совершали в своей частной часовне, которую именовали «большой горницей», кощунственные мессы, где избранные присутствовали в состоянии полной наготы; в определенный момент все начинали бурно жестикулировать и, заливаясь слезами, восклицали: «Любовь! Любовь!» и бросались друг другу в объятия; да будет нам позволено умолчать об остальном. То были оргии древних гностиков, во время которых, однако, не гасили свет. Александр Жоффруа уверяет, что Вентра посвятил его в своего рода молитву, заключавшуюся в противоестественном акте Онана, совершаемом у подножия алтарей; но здесь разоблачитель говорит о слишком гнусных вещах, для того чтобы можно было поверить ему на слово»[529].

Вскоре мы увидим, насколько обвинения, выдвинутые против Вентра, совпадают с обвинениями, предъявленными его преемнику. Даже «частная часовня» учителя напоминает «секретную молельню» ученика. Вот только первый даже в самом мрачном безумии сохранял возвышенный, непосредственный, восторженный и парадоксальный вид, к которому второй будет тщетно стремиться[530].