Лапти - Петр Замойский

Кулацкая гадюка Митенька. С этой змеей будет у нас разговор особый. А сейчас, у кого голова на плечах, расходитесь и ведите лошадей обратно в колхоз.

— А тебе не удалось ночью колокола-то снять? — напомнил кто-то.

— Днем снимем! — заверил кузнец.

— Да какого лешего вы, мужики, глядите на него? — послышался тихий, подзадоривающий голосок. — Айдате ломать ригу. Полезайте верх раскрывать.

— Это ты, Ермоха, пищишь? А долг заплатил мне? Третий год жду. Заплати долг, потом лезь ригу раскрывать. Да не раньше, чем я тебе вот этим прутком череп раскрою.

Высоко подняв над головами совсем остывший пруток, Илья опять, но уже истошно, дойдя до грани, после которой может броситься в самую жесточайшую схватку, закричал:

— Граждане! Говорю вам честно и открыто… Всенародно, можно сказать, говорю… Как известен мой карахтер, не ручаюсь… И если всех не убью, двух-трех этой вот железкой прямо насмерть срежу. Не создавайте возле кузницы конфликты, не подводите меня под суд за убивства. Запомните, граждане, пятеро детей у меня, и у каждого из вас не меньше. Сколько будет сирот, говорить прямо тошно…

Мужики больше и спорить не стали. К риге не только никто не подошел, даже оглянуться на нее боялись. Но они не осерчали на кузнеца — наоборот, хвалили его за такой несокрушимый характер. Только сам Илья не мог успокоиться. Принялся было работать, да испортил нож к плугу. Бросил молоток, выругался, сел на наковальню, свернул цигарку и еле-еле набил ее, обсыпав колени махоркой.

Не меньшая толпа осаждала амбар с семенами. Некоторые даже на санях приехали. Возле двери амбара стояли Никанор, Петька, Сотин и два караульщика. У Петьки берданка, у Сотина тяжелый лом. Но толпа была не такой шумливой, как у сбруйного сарая или даже у кузницы. Стояли смирно, тихо, хотя расходиться тоже как будто не думали.

Никанор догадался, что колхозники ждут, когда им что-нибудь скажут. Забрался на стоявшую возле двери полузанесенную снегом бочку, в которой весной протравливали просо, и повел речь:

— Не дело вы затеяли, товарищи. Кто вас на грабеж толкнул? Вы приглядитесь друг к дружке: многие не забыли и мешки захватить, а сами никаких семян сдавать не думали. Ужели вы надеетесь, что мы дадим вам разгромить амбар, как вы растащили сбрую и развели лошадей? Нынче к вечеру приходите на собрание. В колхозе никого насильно держать не будем. И колхоз развалить тоже не дозволим.

— Где Скребнев? — крикнули Ннканору.

В суматохе Никанор действительно забыл про Скребнева. Где уполномоченный, ответить он не мог. Решив, что тот караулит второй амбар, заявил:

— На собрании и Скребнева увидите.

— А председатель где?

— Председателя вспомнили? Вы забыли, что его бабу в гроб вогнали?

Не тронув амбара, мужики разошлись.

В избе Устина ссора началась с утра. Старик привел во двор двух лошадей и притащил почти всю сбрую, сданную в колхоз. Все это проделал он украдкой, пока Ванька спал. Но Ванькина жена, топившая печь, видела, как старик лошадей привел во двор и как хомуты прятал в мазанку. Разбудив мужа, шепнула ему об этом. За завтраком Ванька и виду не подал, что знает о проделке отца. Терпеливо дождавшись, когда тот после завтрака ушел куда-то, он зашел в мазанку, взял хомуты и скорехонько оттащил их в правление. Минодора, жена Абыса, случайно встретив Ваньку, несшего хомуты, нарочно разыскала Устина и передала ему об этом. Выругавшись и всплеснув руками, Устин направился в правление, — хомуты еще лежали там, — подхватил их и поволок обратно. Ванька куда-то отлучился. Старик был очень доволен, что сын и в этот раз ничего не видел. Но хомуты спрятал теперь уже не в мазанку, а отнес во двор и закидал в углу обмялками. Случайно глянул в дверь конюшни, и ноги подкосились. Лошадей, которых он привел утром, не было. А произошло это так, что пока отец ходил за хомутами, Ванька вывел лошадей и через зимнюю дорогу, огородами, направился с ними в самую дальнюю бригаду. Чтобы найти лошадей, Устину надо обегать все восемнадцать колхозных конюшен.

— Ах, сатана! — чуть не заплакал старик.

Сначала зашел на конюшню к Лобачеву, но там лошадей не оказалось, сходил еще кое-куда, — там тоже. И, совсем растревоженный, отправился домой. Тут-то они и повстречались с Ванькой на крыльце. У Ваньки на обеих руках надеты хомуты: пахотный и ездовой.

Ваньке опять помогла жена, выследив, куда свекор спрятал сбрую. Сначала Устин молча схватил за гужи и потянул было добром, но Ванька, рассвирепев, так толкнул отца, что тот ударился о косяк. Пока отец поднимался, он бросился бежать, таща хомуты. Следом тянулись шлеи по дороге. Очумело выскочил Устин из сеней и, круто выбрасывая ноги, грузно поднял грабли с поломанными зубами.

— Вернись, сукин сын, убью!

Но Ванька бежал, не оглядываясь. Догнать его старику было непосильно. Да еще мешала шуба. Он путался в ней, спотыкался, извалялся в снегу и конском помете. А тут случилось как раз то, чего больше всего боялся: их заметили люди и насмешливо принялись улюлюкать, свистать. Рассвирепев, Устин сбросил с себя шубу и устремился за сыном. Теперь догнал он его быстро. Нечаянно или нарочно наступил на тянущийся конец шлеи, и Ваньку, как взнузданную лошадь, так рвануло, что он, не удержавшись, запрокинулся и плюхнулся старику под ноги. Устин успел вырвать у Ваньки только один хомут, да и то пахотный. Отшвырнув его, он опять погнался за сыном. Неожиданно Ванька круто остановился, выругался и далеко в сугроб забросил ездовой хомут.

— Н-на, подавись!..

Пока отец поднимал ездовой, Ванька вернулся и схватил пахотный. Отец, совсем задыхаясь, снова погнался за ним, хрипло крича:

— В колодец брошу!

— Бросай, черт старый, — отругнулся Ванька.

— Тебя тоже в колодец.

— Права не имеешь.

Они долго бегали, вызывая хохот соседей. Наконец-то Устину удалось перехитрить Ваньку. Когда тот опять выметнулся на дорогу, таща растрепанный хомут, отец пересек ему путь и со всей силой бросил в лицо ком снега. Пока Ванька протирал глаза. Устин успел схватить и второй хомут. Отчаянно ругаясь, сын в свою очередь устремился теперь за отцом и… едва успел отскочить в сторону. По дороге Алексей гнал рысью лошадь.

— Что случилось? — туго натянул он вожжи.

— Гляди-ка, хомуты потаскали.

Забыв, что Алексея три дня не было в селе, Ванька жалобно прокричал:

— Помоги отнять от дурака-отца хомуты!

Не дожидаясь, поможет Алексей или нет, снова устремился за стариком, который уже был возле избы.

Алексей хлестнул лошадь.

Из правления выбежал Карпунька, торопливо отпряг гнедую кобылу из саней и прямо в сбруе повел ее домой.

— Ты куда? — спросил Алексей.

— На конюшню, — не глядя, ответил Карпунька и так дернул лошадь за повод, что та, встряхнув мордой, трусцой побежала за ним. Алексей забыл, что в Алызово ездил на Карпунькиной лошади.

Приезд Алексея вызвал вздох облегчения.

Вперебой принялись рассказывать, что здесь без него произошло. Рассказали и о том, как вчера озоровал Скребнев, арестовал почту и как сжег «Правду».

— Пошлите за ним. Кстати, пусть вестовые сейчас же созывают собрание.

— Хоть бы с дороги отдохнул, — пожалел Петька. — Или пойдем к нам, сестра обедом накормит.

— Некогда этим заниматься.

— Тогда я сейчас займусь.

Сходил домой, принес горшок молока, хлеба и печеной картошки. Скоро вошел вестовой, посланный за Скребневым.

— Скрылся уполномоченный! — объявил он.

— Как — скрылся? Куда?

— Сам хозяин сказал, что скрылся вчера вечером. А куда — ветер знает.

— Э-эх, вы! — упрекнул Алексей и посмотрел на Петьку.

— Чтоб ему где-нибудь замерзнуть, черту!

Пока люди собрались, Алексей успел с партийцами посовещаться. Едва показался он в дверях клуба, как послышался не то радостный, не то тревожный гул:

— Приехал!

— Гляньте, как его перевернуло!

— Еще бы. Чего тут натворили.

— И жену чуть в гроб не вогнали.

Алексей сел за стол, вынул расческу и медленно начал причесываться.

Сидели все напряженно, изредка лишь шепотом переговариваясь.

Дождавшись тишины, Алексей встал, заложил руки за спину и четко произнес:

— Товарищи!

Шагнул ближе и долго смотрел на многолюдное собрание.

Колхозники артели «Левин Дол»! Граждане советской республики!.. Хочется еще одно слово сказать, да подожду. Это слово для тех, кто нынешней ночью распахнул двери конюшен, посшибал замки у сбруйных сараев и опоганил имя гражданина советской республики. Сначала напомню, что классовый враг в нашем селе, как и всюду, не дремлет. Если раньше он рвал плотину, жег кооператив, оставил пепел на пятнадцати позьмах, то и за последнее время этот враг нанес нам жестокий удар. Почва для него хорошо была вспахана уполномоченным Скребневым.