Прикосновение чужого - Джини Кох

Центавриец ушел по своим делам, а я стала бродить между камер. Тут не было ничего уютного и стало понятно, почему Райдер чувствовал к этому месту некоторое напряжение. Камеры напоминали небольшие индивидуальные отсеки-гробы с кроватями и медицинским оборудованием внутри. И больше там не было ничего. Каждая такая камера имела окошко в двери, так что можно было понаблюдать за происходящим внутри. Напротив, находясь там, невозможно было увидеть, что происходит снаружи. Для эмпата все выглядит как глухая стена.

Пока мой гид-центавриец не ушел, он поведал, что здесь есть и небольшие камеры для детей, обладающих эмпатическими способностями. Я увидела несколько таких камер. Они выглядели старыми космическими калошами. Попытавшись представить, каково это находиться там внутри запертым, я содрогнулась, но это ничто, по сравнению с желанием увидеть Мартини целым и невредимым.

Вскоре я обнаружила камеру, в которой отдыхал и набирался сил Мартини. Здесь же обнаружились пара охранников и несколько врачей, следящих за показаниями приборов. Они позволили краем глаза и быстро взглянуть внутрь. Мартини оказался весь истыкан иглами, от которых куда-то уходили трубочки. Иглы впивались даже в голову. Мне захотелось сломать дверь, вырвать ее с петель и вытащить Джеффа из этого гроба без промедления.

— Вы должны уйти, — тихо сказала одна из врачей. Мне показалось, что она слишком раздражена, хоть и пыталась говорить спокойно.

— Почему?

— Отсеки оборудованы поглощающим эмоции оборудованием. Но Мартини слишком мощный эмпат и может почувствовать ваше горе, — она кивнула на мигающий то красным, то оранжевым цветами монитор.

— Извините, — я почувствовала себя ужасно.

— Это нормально, — улыбнулась она. — Не эмпату сложнее видеть подобное, чем эмпату отдыхать в камере.

В это трудно поверить, но спорить я не стала. Пришлось возвращаться назад и, конечно же, я заблудилась. Это было равноценно тому, как если заблудиться в египетской гробнице или могильнике Франкенштейна. Я не поклонница подобных штучек, так что быстро занервничала. Несколько раз показалось, что кто-то за мной следует, но, оборачиваясь, я никого не увидела. Пару раз была уверена, что просто не увидела, а возвращаться выяснять попросту трусила. Когда я, наконец, вышла к лифтам, я оказалась эмоционально выжата, как лимон. Удалось найти свою комнату, залезть в кровать, спрятаться под одеялом и заснуть.

К следующему пробуждению я запланировала встретиться с Райдером, но он с Полом оказался тоже изолирован, правда в своем номере, а не в комнате ужасов. Не могу их винить или возмущаться.

Некоторое время посвятила отправке сообщений куче народу, валяясь на кровати, принимая необычные позы. Выяснила, что мое отсутствие на работе посчитали приемлемым. Не уверена, правда, за счет отгулов или уже почистили стол в ожидании нового работника. Впрочем, немного подумав, решила, что меня это не волнует.

Всем отвечала, что попала в скучнейшее место. Все, кроме Чаки, сделали вид, что ничуть обо мне не беспокоятся и им, собственно, не особо это интересно. Чаки же не поверил ни одному моему слову, особенно после того, как я отказалась поговорить с ним по телефону, а не эсэмесками. Он как мама — я не могла ему врать, потому что он знал меня, как облупленную. Стоит ему услышать мой голос, и он поймет, что я вру. Но поговорить пришлось.

Наконец, удалось его успокоить тем, что рядом со мной папа с мамой. В это он поверил и отстал. Стоит порадоваться — целых три секунды мой лучший друг вычислял, вру я или нет, еще три секунды он вздыхал, что я его пыталась обмануть, после чего мне довольно долго пришлось извиняться. Это было утомительно, пришлось заплакать, только после этого Чаки отстал от меня, и я снова задремала. Мне приснились истребители, в кабинах которых сидели все те, кого я знала и волновалась, чтобы их не сбили посреди пустыни.

Когда во второй половине дня я снова сползла с кровати, я была так же одинока. Пошла гулять по центру, обошла весь научный центр, избежав при этом гробницу. Я попыталась успокоить себя тем, что забочусь о благополучии Мартини. На самом деле то место повергал меня в патологический ужас.

Я гуляла в полной форме местных красавиц, включая черные блестящие туфли на каблуках. По крайней мере, они оказались удобными. Мои вещи все еще валялись в прачечной, а может быть, их даже сожгли. В этом я была не совсем уверена.

Хорошо бы поговорить с родителями, но они оба оказались заняты. Мама обсуждала с Уайтом стратегию поведения ее антитеррористического подразделения с учетом новых обстоятельств, а папа оказался так погружен в перевод, что о еде, ванной и кровати ему приходилось не только напоминать, но и насильно принуждать поесть, поспать и помыться.

Тим и Клаудия с Лоррейн все еще присутствовали на «разборе полетов» вместе с парнями-пилотами. Мне бы тоже там нужно быть, но как новичку мне дали отдохнуть.

Моим собакам повезло. Благодаря Дучесс, героине дня, им позволили бегать по коридорам. Почти каждая красавица научного центра просто мечтала о собственном питбуле. Винить их в этом не получалось.

Только кошки остались в родительской комнате и я отправилась их навестить, где нашла Кристофера. Все три кошки расположились рядом с ним на диване и мурлыкали.

— Твои родители сказали, что я могу заходить сюда в любое время.

— Прекрасно, — я уселась на диван рядом с ним. — Ты уже не выглядишь идиотом.

— Хорошо, буду знать, — засмеялся Кристофер, и посмотрел на Сугарфута, расположившегося у него на коленях. — Это в тебе снова говорит моя мать?

Интересный вопрос.

— Не думаю, что ее во мне сейчас столько, чтобы на что-то влиять.

— О чем ты? — Кристофер избегал смотреть на меня.

— Она умирала и знала об этом. Или хотела, чтобы это произошло, чтобы не родить сверхсущество, потому что внутри нее оно уже зарождалось. Сложно сказать, что повлияло на ее организм так, что она умерла. Но она знала, что умрет.

— Она об этом сказала нам с Джеффом, — кивнул Кристофер.

Горло сжалось. Им тогда было по десять лет. Слишком рано, чтобы стать взрослыми.

— Она не могла рассказать вам обо всем, создать образ плохого деда и… — я не смогла закончить предложение.

— Я бы узнал, что дед сотворил с мамой, женой своего сына, — закончил за меня Кристофер и посмотрел на меня. — Мы не можем рассказать об этом отцу.

— Думаю, что он уже знает или, по крайней мере, подозревает.

— Очень хочется, чтобы ты ошибалась.

— Справедливо.

— Почему Джефф?

— А кто еще? Он самый мощный эмпат вашего народа. Уверена, твоя мама знала об этом. Она учила его, в конце концов.