Поэзия социалистических стран Европы - Андон Чаюпи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мира Алечкович
{117}
Тише, мама…
Перевод В. Корчагина
Я включу приемник. Тише, мама…Мы в гнезде осином — островок.Бьет огонь из ящичка упрямо,а за ним — весь мир… Он так широк!
Слушай же. Не пропусти ни слова…Только знаешь — это не слова:это, чтоб взлететь могли мы снова,крылья нам с тобой дает Москва.
… Телеграф стучит, и ты — на месте:лента, весть за вестью, день за днем.Но все нет, все нет во тьме той вести,чтоб рассветным вспыхнула огнем!
На людей глядишь, слезу роняя:где ж надежда? Проблеск первый где ж?..Теплых слез не проливай, родная, —под Москвой и наш пролег рубеж.
Кремль стоит — и держит оборону.И рассвет надежды нашей — там.Вновь с любовью руку твою трону —веру потерять тебе не дам.
1942
Белградская баллада
Перевод Юнны Мориц
Вышел ребенок с ведерком — в доме воды не осталось,а от ребенка с ведерком — туфелька только осталась.
Фашисты бродили без цели. Над чем-то смеялись и пели,плыл снег ослепительно-белый, и все купола побелели.
Наставшая тьма означала ночи холодной начало…Дитя не вернулось… и тихо вода у колонки журчала.
Мать выла — зачем я сказала, что в доме воды не осталось.У колонки, где струйка журчала, — там туфелька только осталась.
Смятенье
Перевод Юнны Мориц
Мне говорили, когда не убили меня на войне, что везенье чертовское выпало мне,а на этой войне убили отца моего и брата,а мне, когда повели, тряпкой заткнули глотку, чтоб замолчала,в голос не закричала.
Изо всех углов одиночки глазели клопы-шпионы,и днем, и ночью бессонной сползаясь ко мне во тьме,и плели пауки паутину слов, как смерть, монотонных,и звучали женские стоны в коридорном аду бетонном,и родился у мертвой женщины живой ребенок в тюрьме.
Моя мама тридцать ночей после всего случившегосяпросидела, тупо таращась на дверь — меня ожидая,а на тридцать первое утро отпустили ее в числе излечившихся,потому что она на охрану не лаяла, как прочие бабы в этом содоме.Моя мама была в сумасшедшем доме.
Люди, одни только люди, от смерти могли спасти,люди успели выкопать мою маму еще живой,и запах смерти навеки остался у ней во плоти, —она все хотела повеситься на сливе, такой молодой,которой бог знает когда суждено расцвести.
Я и ныне тот мрак неволи, когда лезвие — в главной роли,когда лязгает нож в окошко — чтоб над книжкой погасло пламечко,я и ныне тот мрак неволи проклинаю, губу закусив до боли,и слышу во мраке убийственный топот и лай: «Открывай!»и шепот; «Уводят, мамочка».
И никогда не бросайте упрека, что я часто пою о радости, —мой дом превратился в пепел за оградой, сгоревшей на тризне,и грусть очень часто приходит, она — мой гость,освобожденье от боли, душевные спазмы жизни,чтобы и мне и вам под тяжестью легче жилось.
Меня еще не покинули мечты после всех Испаний…Может быть, взгляд — печальней и чуть-чуть потемнел от страданий,но притяженье к прекрасному не покидает жизни.
И Сербия переменилась…
Перевод Юнны Мориц
И Сербия переменилась, но сливы,но старые сливы по-прежнему живы.Она плодородна, чиста, благородна,и помыслы Сербии трудолюбивы.
Плавные нивы… зеленые травысо дна поднялись над военными рвами.Черные галки умолкли — и правы.И полотнам болот спится в плотном бурьяне.
И птичьи гнезда не только птицамнужны сегодня, дыша соблазномв лицо дошкольникам бронзолицым,в глаза дошкольницам сероглазым.
О, сербские сливы, о, белые шествия,мне дали возможность счастливые силына вас наглядеться, лелея и пестуяновую жизнь и старые сливы.
С веток свисают белые росы,руку подставишь — капелька брызнет,лезет из кожицы зернышко проса,и крик его слышится — хочется жизни,
ходит младенец — ноженьки босы,снег расцветает — вплетается в косы,с веток свисают белые росы,у белого света — так много света!
Люблю
Перевод Т. Жирмунской
Люблю говор вод, неумолчный, вечный,и чистых источников лепетанье,
и белых садов убор подвенечный,и сливовых синих ветвей бормотанье.
Если ж со злобой придет кто-либои чистый родник превратится в омут,
стану я твердой, суровой глыбой,под коей кости прадедов стонут.
Губители жизни раздуют пламя, —в их бойне я не приму участья.
Хочу под сливовыми ветвямидетей обучать науке счастья.
Стеван Раичкович
{118}
Круг нежности
Перевод А. Кушнера
Немного надо нам: цветокВ глаза заглянет, как живой, —И словно тысячи дорогОткрылись вдруг перед тобой.
И жизнь приветлива опять,И возрождается любовьВ твоей душе, как благодать,И грубый камень ожил вновь
И снова кажется, что злоНичтожно, потому что естьДобра огромное число,Оно во всем, его не счесть.
И лишь добру благодаряБлестят, прекрасны и нежны,Глаза, как синие моря,И звезды в них отражены.
И я, который до сих порБыл тише всех земных гостейВдруг обнимаю весь просторДушой разросшейся своей.
И жить иначе не могу,Мстить не могу и помнить зло.Спасибо малому цветку:Так вдруг от сердца отлегло.
Далекое
Перевод Ю. Левитанского
Есть ветер такой что волос не растреплетНе шевельнет даже листьевА просто вдруг налетит неизвестно откудаИ заставит подумать внезапноПрошелестев на рассвете:Что-то от нас далекоеСуществует на свете.
Не закончено
Перевод О. Чухонцева
Все думаю: не закончено.Что-то еще родится, когда вылезает трава.Будет еще синеваС первым небом весенним —Та, что всему улыбнетсяИ отразится в воде.
Все думаю: не закончено.Не могут цветы отцвести, пока существуют глаза,Которые нас встречают,Как две росистых ромашки,И долго потом еще, долгоМы счастливы светом их.
Все думаю: не закончено.И хочется мне вглядеться в конечную форму всего.И хочется убедиться,Что все однажды пойму я,Пойму когда-то однаждыС какого-нибудь холма…
Спящие
Перевод М. Петровых
Тихо иди — ночью улице спится.Не разбуди этой сказочной глуби.Кто ж виноват,Если в груди твоей прячется птица?Только притронься рукою —Слышишь, стучит, словно дятел в дуплистом дубе.
Улица спит, погруженная в зыбкую дымку.Люди во сне как растения под водою.Кто ж виноват,Если тайком натянул ты струну-невидимкуДля одного небывалого звука,Чтобы в сердца он проник силою молодою?
Тихо пройди — ночью улице спится.Не разбуди и во мраке исчезни.Кто ж виноват,Если в груди твоей прячется птица?Может быть, спящие бродят неслышноВ том же краю, где твоя рождается песня.
Двери в ночь отвори
