Эмигрантский синдром - Виктория Фельдман

Фирочка совершенно обалдела. Она крутила головой в разные стороны, и кончилось это тем, что она потеряла своих попутчиков. Глаза у нее разбегались, она решила ничего в первый день не покупать, только смотреть. Ведь будет еще один день. Но такое изобилие товаров ее совершенно выбило из нормального состояния. Через час хождения она поняла, что самостоятельно найти выход и дорогу к пароходу ей не удастся, она просто не помнит, откуда пришла. Часа через два, совершенно случайно, в толпе она увидала официантку с теплохода и присоединилась к ней. И вот они вдвоем продолжали блуждать по нескончаемым рядам базара. Прямо как в «Бриллиантовой руке». Только сейчас ей было не до смеха.

Время близилось к ужину. Пора было возвращаться на теплоход, но они не могли найти те ворота, которые были им нужны. Именно те ворота, которые вели в порт. Ворот было четыре, по сторонам света. На поиск ушло еще минут 40. У них было такое чувство, что низкорослые турецкие продавцы просто раздевают их глазами. Им казалось, что только дай этим местным туркам волю, живыми отсюда не уйти.

Выход они все – таки нашли и спешно отправились на теплоход. По пути они услыхали страшный крик, который раздавался из всех громкоговорителей. Оказалось, что пришло время вечернего намаза, и Муэдзины зазывал людей на молитву. Чтобы в шумном городе их услышали, Муэдзины кричали в микрофоны, и их голоса многократно усиливались динамиками.

Всю ночь, после увиденного в магазинах, Фирочка не могла заснуть. «Боже, какое изобилие всего», – думала она. Ей снилась родная Дерибасовская. Как будто она прогуливается, по ней неспеша, а вдоль улицы стройными рядами расположены ювелирные магазины, но войти в них нельзя. Без загранпаспорта туда не пускают. Хорошо, что это был только сон. Девочки, соседки по каюте, тоже были в полном восторге. Они рассказывали, что, пока мерили туфли, в одном из обувных продавец – турок несколько раз очень ласково погладил их по ноге. «Ужас!», – восклицали они в один голос.

На следующий день необходимо было, наконец, сделать покупки. Фира должна была продать привезенный старый фотоаппарат и одну бутылку водки. Но как вынести их с парохода? Она присмотрелась, что и как проверяют таможенники, и незаметно, спрятав все это под юбку, прошла контроль.

Возле выхода из таможни толпились какие-то люди. Это были бывшие – русские, недавно сбежавшие с родины, и попросившие в Турции политического убежища. Они – то и скупали водку и фотоаппараты. Выглядели они как-то бомжевато, и сначала она побоялась к ним подходить, но все ее попутчики уже избавились от своих вещей, время шло, и Фирочка решилась.

Фирочка, не торгуясь, быстро отдала всё. Это было еще 6 долларов. Целый капитал, ведь своих законных у нее было 35 долларов. С таким огромным состоянием (по тем временам) она снова отправилась по вчерашнему маршруту.

На второй день базар не казался ей таким огромным, а люди не такими навязчивыми. Они просто хорошо выполняли свою работу.

Вещей на имеющуюся сумму она купила много. Две дубленки, большое верблюжье одеяло. И массу разных мелочей. Она была всем этим очень довольна. Теплоход отплывал в 17—00. Надо было спешить. К назначенному времени руководитель путешествия ходил по каютам, пересчитывая туристов. Но не в 17—00, не в 18—00 пароход не отчалил. Оказалось, что исчез один из пассажиров. Вернее, он просто не вернулся, хотя был без паспорта. Перепуганный руководитель, и с ним пассажир (видимо, чекист), начали звонить в управление полиции, и только через два часа стало известно, что даже без паспорта, пропавший турист попросил политического убежища и захотел навсегда остаться в Турции. Турецкая сторона выдавать его отказалась.

Больше теплоход ждать не мог. Стоянка его стоила больших денег. Они покидали большую мусульманскую страну в сильном волнении. Что же будет с ними по приезде домой в Одессу? – думал каждый. А дальше – Греция. В Греции они находились только четыре часа, их никуда одних не отпускали. Боялись, что снова кто-нибудь сбежит.

А через 8 дней Фирочка, полная радостного восторга от увиденного, снова была на рабочем месте. А в отделе ничего не изменилось. Конструктора продолжали делать «халтуру», а технологи читали новые любовные романы.

Из всего коллектива только Софья Израилевна засыпала Фирочку вопросами:

– Как? Что? Почем?

И опять потекли тоскливые дни ожидания перемен.

Последние два года Фирочке жилось очень сложно. Она успела разойтись с мужем, с которым прожила 15 лет. От этого брака у нее остались два несовершеннолетних сына. Детей она очень любила, а вот муж. Как в песне: «я тебя слепила из того что было, а потом, что было, то и полюбила».

Дружить с мальчиками она начала еще в 16 лет. Но все это были детские увлечения. А потом встретила молодого симпатичного, но крестьянского парня, без элементарных понятий о воспитании.

Попав в город, он очень старался стать городским, но ему это никак не удавалось. Повстречавшись с Фирочкой, он вначале подумал, что влюбился. В тот момент он и не заметил, что она из скромной религиозной еврейской семьи, а он получил совершенно другое воспитание, и врядле ему в этой семье будет комфортно. У нее от свиданий, цветов и поцелуев, просто кружилась голова, и жизнь казалась розовой.

В те далекие семидесятые, строгие родители очень следили за ее нравственностью. А уж если пошли поцелуи, то определенно нужно замуж. Глупо, но так было. А спустя месяц после замужества, когда «любимый зять» впервые послал «куда подальше» надоедливую соседку по коммунальной кухне, все поняли, что ошиблись в выборе. Потом начались скандалы в семье, и зять запил.

Промучилась Фирочка с ним почти 15 лет и решила, что так жить нельзя. Она подала на развод и теперь была совершенно свободна. Но кому нужна свобода, если уже 35лет, общее жилье с родителями и при этом два любопытных желторотика – сына?

Конечно, ей очень хотелось любить и быть любимой, но обстоятельства оказались сильнее. И ей оставалось только варить, стирать, убирать, делать с мальчишками домашние задания и читать в тишине любовные романы.

В конце мая Марик пригласил всех в городской ЗАГС на роспись. Невеста его была уже на шестом месяце беременности, и это было очень заметно. Марик гордо надел невесте кольцо, и они поцеловались. Потом все пили шампанское на ступеньках ЗАГСа.

В июне Моня попросил ребят помочь с погрузкой вещей. Он с женой и ее родителями уже получил документы на выезд в Израиль. Что их там ждет, он не знал, но жить без будущего в бурлящей неустойчивой стране, тоже не хотел. А через неделю контейнеры с вещами погрузили на теплоход, куда сел и Моня с семьей. Прощай Одесса навсегда, – говорили отъезжающие.

Отдел ТНП (так он теперь назывался) продолжал тихо скучать. Чтобы как-то занять сотрудников, Главный предложил мужчинам по очереди посещать производственный цех, где делали разные новые товары. А Фирочку назначили (временно) кассиром всего Института. Она долго отнекивалась, но ее уговорили. Зарплату и аванс необходимо было получать в центральной кассе два раза в месяц, и потом по ведомостям выдавать всем отделам. Работа была серьезная. Приходилось все время пересчитывать деньги. Они ведь были чужие. Фирочка готовилась к этим дням особенно. Такая ответственность!!!

Отец Фирочки проработал на этом же заводе 40 лет и уже год, как ушел на пенсию, мать уже была пенсионерка, поэтому Фирочкины дети были под присмотром. Но с родительской пенсией, из-за сумасшедшей инфляции и полного отсутствия продуктов в магазинах, жить было очень сложно.

Как-то, придя после работы, Фирочка услышала тихий разговор родителей. При ее появлении разговор умолк. Вечером за ужином отец начал исподволь:

– Знаешь ли ты, кем были родители со стороны моей мамы, твоей бабушки? – спросил он.

– Нет, – сказала Фирочка, – ты мне никогда не рассказывал.

– Понимаешь, мы с твоей мамой пережили ужасы 1937 года и до сих пор боимся ночных приездов «черного воронка», – продолжал отец.

– Так вот, моя мать, твоя бабушка, родилась в очень богатой семье. Ее отец имел свою усадьбу в центре Одессы. Вся ее семья жила на втором и третьем этажах этой усадьбы, а на первом этаже был крупный ювелирный магазин. Товар прадед закупал в разных городах. Выбор в магазине был очень большой. Много золотых изделий с драгоценными камнями, изделий из серебра и платины. Покупателями была вся одесская знать. Магазин прадеда приносил очень большой доход. Я, правда, знаю все это со слов моей старшей сестры. Ведь тогда я был младенцем. В семье у прадеда было 18 детей. Все они к 1924 году были живы и здоровы. Младшие ходили в школу и помогали по дому. А все старшие работали в магазине. Бабушка и служанка целыми днями готовили, убирали, стирали на такую большую ораву. Но не все дети хотели продолжать дело прадеда. Кто-то ударился в политику. Кто-то стал играть в казино. Всех поименно я не знаю, но знаю, что младшего сына, который постоянно воровал изделия, чтобы поиграть в казино, прадед привел в порт и устроил юнгой на корабль, идущий в Америку. Больше его никто в Одессе не видел. Потом во время «НЭПА» все закончилось, все нажитое отобрали. Магазин пришлось закрыть, а старшие дети, взяв немного денег, срочно, по указанию деда, покинули Одессу. Кто-то поселился в Киеве, кто-то в Москве. А вот два младших сына так и остались жить с родителями.