Залежалый товар - Робер Бобер

Аккуратно уложенная в пакет из крафта с названием магазина на бульваре Монмартр, она смутно ощущала, что находится в руках той, с кем ей предстоит разделить жизнь, чье тело она скоро будет облекать.

До нее доносились неведомые, незнакомые звуки. Разумеется, она слышала слова: Пале-Рояль, Лувр, Пон-Неф, Пон-Мари, Жюссье и еще какие-то, — она их, конечно, вспомнит, но даже и не пыталась запомнить.

Сидя на заднем сиденье автобуса, Жюли положила у окна пакет, в верхней части которого образовалось отверстие. Через него «Не зная весны» увидела свои первые облака. Небо она тоже видела впервые, и оно все никак не кончалось. Наклонные крыши домов сбегались над ней. Сзади что-то погасло.

Проехав через весь Париж, Жюли вышла на остановке «Поль-Верлен».

Это был уже третий район Парижа, который предстояло узнать нашей жакетке. После той улицы, где она появилась на свет, после временного пристанища на бульваре Монмартр, это место, куда ее привезла Жюли, станет — она была в этом убеждена — тем, где начнется ее настоящая жизнь.

Жюли жила на третьем этаже дома по улице Вандрезанн, напротив школы для девочек. Придя домой, она вытащила «Не зная весны» из пакета, небрежно бросила ее на кровать и пошла на кухню выпить воды. Таким образом, первым жилым помещением, увиденным жакеткой, оказалась спальня. Вокруг кровати располагались шкаф с зеркалом, стул, ночной столик и книжные полки, сколоченные из старых досок, а с другой стороны, на окне висела клетка с птицей.

С улицы доносились новые голоса. Вернувшись в спальню, Жюли выглянула в окно — оно располагалось на противоположной от входа стороне дома и выходило в небольшой сквер. Вдоль сквера по улице Бобийо и следовал автобус № 67.

Жюли любила смотреть, как встречаются два автобуса, один, идущий к площади Ранжис, другой в сторону Пигаль. На левой стороне было также здание из красного кирпича, в котором находились общественные бани и бассейн квартала Бютт-о-Кай.

Она еще посмотрела в окно, просвистела что-то птице, потом подошла к зеркалу и надела новую жакетку. Девушка улыбалась своему отражению, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, вертясь на месте и внезапно останавливаясь, словно старалась застать себя врасплох, прежде чем адресовать себе самой насупленную гримаску.

Оказаться надетой на несколько минут — это всего лишь примерка. Это не значит разделить жизнь. Это значит разделить крошечку жизни. И все же «Не зная весны» доверчиво повторяла движения Жюли.

Жакетка догадалась, что улыбка, замеченная ею в зеркале, относится к ней, но какая-то осторожность посоветовала ей не удовлетворяться этим мимолетным любопытством.

А Жюли уже снимала обновку и открывала дверцу шкафа, которая захлопнулась за жакеткой, в очередной раз повешенной на плечики. Рядом с ней стройными рядами висела другая одежда: жакетки и пальто покорно ждали момента, когда их снова наденут.

Внезапно «Не зная весны» почувствовала себя очень одинокой, хотя и была уже к этому готова. Здесь, в темноте, она опять могла только слышать то, что происходит вне шкафа. Жюли закрыла окно, переставила какие-то вещи, послушала радио, поужинала на кухне, два раза позвонила по телефону, причем один раз узнавала расписание поездов. Потом все стихло.

Позже тоненький лучик света, проникший сквозь щель под дверцей шкафа, оповестил «Не зная весны» о том, что наступила ночь. По шуршанию переворачиваемых страниц она догадалась о близком присутствии Жюли. А чуть погодя она уже ничего не различала: Жюли погасила лампочку у своего изголовья.

С темнотой и тишиной вернулась тревога. Действительно ли развешанная вокруг одежда ожидала, что ее еще будут носить?

Не принадлежали ли все эти вещи прошлому Жюли? И не была ли она сама, «Не зная весны», куплена просто для того, чтобы заменить одежду, тоже ставшую неликвидом? Тогда, думала она — и тревога возрастала, — придет и ее час быть замененной.

Сначала появился аромат кофе, и почти одновременно зазвучала музыка. Потом утреннее сияние залило внутренность шкафа. Пока Жюли укладывала легкую одежду в стоящий на кровати чемодан, дверца оставалась открытой. Затем «Не зная весны», научившаяся слушать то, чего не видела, различила звук льющейся в душе воды. Еще она с изумлением услышала распоряжения, которые Жюли отдавала дрозду в клетке: «Когда я вернусь, ты мне все расскажешь, Красавчик». Наконец, хлопнула входная дверь и раздался двойной скрежет ключа в замке. Жюли уехала в отпуск.

Ожидание в шкафу продолжалось до сентября.

В промежутке оставалось лишь слушать непрерывный шум, доносящийся с улицы, в основном крики детей и восклицания игроков в шары.

Кроме этого часто приходил кто-то, кому было поручено ненадолго открывать окна, поливать цветы и кормить птицу.

Ставшее привычным пение птицы, черного дрозда, — каждое утро, с восхитительной точностью, незадолго до появления мусорщиков, — восполняло для жакетки отсутствие Жюли.

Дрозда Жюли однажды подобрала на кладбище, куда пришла, чтобы положить цветы на могилу своей бабушки. Хотя дрозды очень осторожны, этот дал Жюли подойти. Она удивилась, что птица не улетает, и тут заметила, что у нее всего одно крыло. Она приютила дрозда и дала ему имя Красавчик.

Жюли часто заводила разговоры с Красавчиком. Особенно тогда, когда в сумерках его песня становилась немного грустной. Девушке было приятно слушать его и разговаривать с ним. Дрозд был из деревни ее детства.

12

Если Жюли нуждалась в серьезной причине, чтобы взяться за перо, то для чтения ей этого было не надо — она с удовольствием листала страницы и вникала в сюжет.

Сколько себя помнит, она всегда проглатывала книги. Это началось с раскрасок — ее мать до сих пор хранит их, потом пошли книги для чтения с картинками. Их она выучивала наизусть. Еще совсем маленькой она любила, чтобы ей читали книги, уже знакомые, а не новые. Новые она просто листала, сначала медленно, страницу за страницей, с каким-то даже недоверием. Потом, по прошествии какого-то времени, наконец просила, чтобы ей их прочли. Тогда она могла следить за сюжетом, связывая текст с уже хорошо знакомыми картинками. Вечерами она забиралась в постель, подтыкала себе под бок подушки, и, хотя читать еще не умела, а только переворачивала страницы, — порой опасливо, но припоминая мамин голос, — ей, наконец-то оставшейся наедине с книгой, открывались истории, случившиеся с другими людьми.

Именно эта любовь к чтению привела ее на службу в Национальную библиотеку. Она работала на полставки и, закончив к середине дня, отправлялась в сквер Лувуа перекусить бутербродом и кофе из термоса, а потом возвращалась в библиотеку, чтобы просто предаться чтению и перечитыванию книг, уже пролистанных чужими руками; она дышала словами, всякий раз получая от этого новое удовольствие.

Благодаря ежедневной работе Жюли жакетка «Не зная весны» познакомилась с Парижем. Она была на плечах девушки, когда та садилась в автобус 67-го маршрута, чтобы ехать в библиотеку или вернуться домой, поэтому ей довелось наконец увидеть Лувр и Пале-Рояль. А также Пон-Неф, и то, что называют Сеной, и баржи, а главное — машинку с рукояткой, которую кондукторы в автобусах носят на поясе и которой они компостируют билеты, предъявляемые пассажирами.

Как и Жюли, «Не зная весны» любила чтение. Эти слова: «„Не зная весны“ любила чтение» требуют, чтобы на них ненадолго остановились. Если «Не зная весны» любила чтение, значит, она умела читать. С еще не столь отдаленных времен улицы Тюренн мы знаем, что она слышала и говорила. Так же как и «Без вас», и «Месье ожидал». Чтобы слышать и говорить, учиться не надо, а чтобы читать, надо. Читать, не научившись этому, не совсем естественно. Потому и требуется пояснение. Поскольку все же, чтобы научиться чему-либо, сначала, наверно, надо кое-что понять. Понять, что письменная речь состоит из знаков, называемых буквами, и эти знаки следует отличать один от другого. И что только соединенные и построенные в определенном порядке, они образуют слова. И еще понять, что каждое слово отделяется от другого пустым пространством. А еще понять, в каком направлении читать слова, выстроенные в определенном порядке. Слева направо? Справа налево? Как же?

Думаю, дело было так. Когда мсье Альбер выбрал и утвердил четырнадцать моделей прошлого сезона, а мадам Леа, как обычно, озаботилась дать им имена, каждое законченное и готовое к продаже изделие, как мы помним, было снабжено этикеткой, приколотой к низу левого рукава, а на этикетке было написано название песни. «Не зная весны», «Месье ожидал» и «Без вас» очень скоро поняли, что тому, что обычно называют звучащей речью, соответствует письменное отражение. Газета Леона, которую он читал вслух в мертвый сезон, открытки торгового представителя, прикнопленные на стену, или заказы, записанные мсье Альбером в ежедневник, — тому доказательства. Значит, читать — это расшифровывать. Всегда доступные названия моделей позволяли трем нашим жакеткам приступить к ученичеству.