2012 - Владимир Михайлов

И лишь потом, когда подразделения полка развели на обед и оркестр ушагал последним под собственный барабан, Курилов, всё время молчавший по принципу «пусть за меня говорят дела», спросил – в неофициальном ключе.

– Ну, как тебе показалось?

Лосев ответил сразу, вопрос был ожидаемым:

– Так пройти и мимо Мавзолея не стыдно было бы.

Курилов кивнул: насчёт уровня строевой подготовки у него сомнений не было. Но не это волновало.

– А в остальном?

Лосев помолчал, прежде чем спросить:

– С личным составом – у тебя во всех частях так? Или всех сосредоточил в одном полку?

– Где чуть больше, где меньше – этот полк как раз средний по этому показателю.

– Прикажешь это понимать так, что твоя дивизия может именоваться китайской?

– Это тебе с непривычки показалось. Тут и корейцы, и вьетнамцев немало. Тогда уж – дальневосточной дивизией.

– Российские граждане?

– В перспективе.

– Подробнее, будь любезен.

– Слушаюсь. Был такой указ в своё время, разрешавший принимать на службу по контракту неграждан, которые, отслужив не менее определённого срока, могли претендовать на облегчённое получение нашего подданства.

– Был. И есть по сей день. Понимаю. Но позволь спросить: какой у тебя процент контрактников? Вот таких?

– До ста ещё не дотянул. Но предполагаю.

– А деньги? Чем ты им платишь?

– Рублями, чем ещё. Но – не столько, сколько получают наши русичи. В разы меньше. …

– Разницу доплачиваешь надеждой? Обещаниями?

– Вполне реальными. В полном соответствии с законом.

– И как они служат?

Курилов не сразу ответил, словно затруднившись в выборе нужного слова. И проговорил наконец:

– Служат сурово.

– А сержантский состав?

– Ты же видел: из них же.

– Интересно. А командуешь по-каковски? И ты, и все прочие?

– По-русски, понятно. Армия российская. Командиры отделений, и те командуют по-нашему. Правда, у иных акцент такой, что не сразу разберёшь. Но солдаты понимают прекрасно. Зато подразделения, от отделения до батальона, сколочены крепчайше.

– А с техникой как справляются?

– Что они – глупее наших? Ни в коем разе.

– Так что можешь положиться на свою дивизию?

– Во всём и в любой обстановке.

Десяток шагов прошли в молчании, потом Курилов сказал:

– Могу ли обременить личной просьбой?

– В пределах моих возможностей.

– Само собой. Вернёшься в Москву – передай мой привет той самой Насте. Хотя бы по телефону. Координаты тебе дам. С почтой у нас беда. Глухомань.

– Могу даже лично. Пиши письмо. Встречусь.

– Спасибо. Твой должник.

Каплин, адвокат, вошёл в номер, привычно стараясь не показать той озабоченности, которая сейчас им владела. Котовский, однако, за много лет привык с первого взгляда, навскидку понимать настроения своих защитников и делать выводы, их, впрочем, не оглашая. И на этот раз понял: что-то не так. Хотя если бы «не так» было серьёзным, Каплин вошёл бы не один, а в сопровождении представителей власти. Значит, что бы ни было, но – не самое худшее: не новое предъявление обвинения, новый арест и возврат на позиции почти десятилетней давности. Что же, где и как затормозилось? Хотелось спросить, но Котовский предпочёл промолчать, надеясь, что нужные вопросы задаст Татьяна. Так и получилось.

– Что, Аркадий?

Каплин перевёл дыхание, присел, провёл ладонью по всё ещё густой шевелюре.

– В общем, что-то подобное я предполагал. Улететь, как намечали, не удастся: наши билеты аннулировали.

– Под каким соусом?

– О, благопристойность соблюдена. Необходимо прежде всего отправить футбольную команду, что сегодня играет, – прямо со стадиона в самолёт, иначе они не успеют на следующую игру, лететь им с пересадками – а это, как вы понимаете, означало бы громкий скандал. Нам предложили обменять на следующий рейс.

– Когда это? – спросил на сей раз уже Котовский.

– Послезавтра. Отсюда вылетают по чётным.

– Что же, они не знали, когда продавали нам билеты, что будет футбол?

– Тут, Таня, всё сделано гладко, заподлицо. Команда сюда прилетела на чартерном, А тут в нём что-то испортилось, ремонтировать будут, сказали, не менее двух дней.

– Что предпримем?

– Собственно, дилемма ясна: ждать до послезавтра – или искать другой способ. Борис Максимович, решать вам.

Котовский обвёл взглядом номер с его незамысловатым убранством: кровать, тумбочка, стол – и не обеденный, и не письменный, но, в общем, четвероногий, как и два стула. Узкий стенной шкаф. Туалет с душем. Здесь это именовалось полулюксом. Не камера, конечно, и не барак, но…

– Как-то не очень думается в четырёх стенах, – сказал Котовский с нотками извинения в голосе, – Хочется больше двигаться, иначе чудится, что я всё ещё там. Вы не против прогулки по городу? Непродолжительной хотя бы.

– Гулять продолжительно тут просто негде, – сказал Каплин. – Уездный городок. Конечно, отчего же не пройтись? Хотя бы из любопытства. Мы с Таней тут хотя и не впервые, но на ознакомление всегда недоставало времени. Таня, ваше мнение?

– Подчинюсь решению большинства. – Она улыбнулась. – Тем более, что погода соответствует.

– Погода подсказывает: хоть продай что-нибудь, но выпей, – проворчал Каплин, улыбкой показывая, что это всего лишь шутка.

Улица оказалась неширокой, но асфальтированной, домов выше трёх этажей виднелось немного, хотя в отдалении высился и местный небоскрёб, похоже, чуть ли не о шестнадцати этажах. В поперечных проездах просматривался чаще всего булыжник, у людей старших поколений наверняка вызывавший ностальгические ощущения. Автомобилей было немного, город явно был не из богатых, не на нефти и не на газе стоял, а высокие технологии сюда тем более не дошли ещё. Зато воздух казался даже сладким на вкус – москвичам, конечно, не Котовскому, от московской атмосферы отвыкшему. Правда, отъезжающий от остановки автобус выпустил густую дизельную струю, напоминая о том, что век всё же и тут двадцать первый – Российский двадцать первый. Каплин проговорил:

– Давайте свернём куда-нибудь. Что-то не по себе мне делается от каждой проезжающей машины.

– Ждёте выстрела? – улыбнулся Котовский. – Голливудское воспитание?

– Если бы, – откликнулся адвокат. – Личный опыт во многих процессах. – Он продолжил уже другим тоном, деловым: – Кстати, о птичках. Сегодня понедельник, а в четверг мне предстоит садиться в процесс, весьма основательно. И крайне не хотелось бы опаздывать. Может быть, решим так – вы с Таней подождёте самолёта, а я попробую улететь на чём попало, мало ли – одному всегда легче зацепиться за какой-нибудь борт. Хотя бы грузовой.

Котовский собрался уже ответить: «Конечно, Аркадий, делайте так, как вам удобнее», но промолчал, потому что обстановка в переулке вдруг изменилась.

И, похоже, не к лучшему. Откуда-то вдруг вылупившиеся, на тротуаре перед ними оказались вдруг мужички, числом трое; впрочем, вглядеться – так и не мужички, и даже не парни – парнишки, где-то на грани совершеннолетия и полной уголовной ответственности, обычные парнишки, не скинхеды какие-нибудь или в этом роде. Однако, сблизившись, они остановились, явно мешая встречным пройти. Хотя других угрожающих действий пока не совершали. Один лишь сказал:

– Ты гляди, что у нас: живой жид!

– Двое сразу. Это как же понимать? Наш любимый город что, больше не для русских?

– Не, – сказал третий. – Это масоны, блин. А баба ничего. Айс.

– Не айс, – возразил первый. – Масоны и есть жиды. А эта с ними замаралась. Её очистить надо. Потом спасибо скажет.

– Значит, так, – сказал средний. – Жиды могут линять, если жить хотят. А с тобой мы погуляем. А вы – чтобы сегодня же вас в городе не было, секёте? Наш город не для жидов, вообще не для чёрных. Это русский город!.. – Паренёк явно раскручивал себя, настраивал на решительные действия. Стоявший справа шагнул вперёд, оказавшись рядом с Татьяной. И сказал ей: – Ну, иди, иди сюда. Ты же русская девка, тебе под жидов ложиться западло!

– Значит, так, – сказал Каплин негромко, но как-то очень чётко. – Вы сейчас разом поворачиваетесь и уходите, откуда пришли. Или же…

– Ох ты, – сказал первый глумливо. – Ты гляди: жид хочет напугать русского человека! Ну, сейчас я тебе…

Не договорил. Каплин левой рукой, вытянутой в сторону, как бы оградил Татьяну и оттеснил назад, одновременно выбросив вперёд правую – в ней непонятно откуда появилась чёрная штучка, формой отдалённо напоминавшая мини-пистолет. Тоже сделал шаг назад. Нажал. Струя резанула парня по глазам, облачко окутало лицо. Он согнулся, разинутым ртом судорожно хватая воздух, ладонями прикрыл глаза, из которых непроизвольно хлынули слёзы, не позволяя ничего видеть. Закашлялись и остальные двое, и сам адвокат, и оба его спутника, пятясь, всё дальше отходя от блюстителей расовой чистоты. Каплин продолжал держать тех двоих под прицелом, но они, похоже, теперь только о себе думали, оба склонились над тем, всё ещё не разогнувшимся, не отдышавшимся. Плакали сейчас все, но у парней платков не было, утирали глаза подолами рубашек, но слёзы всё лились и лились.