2012 - Владимир Михайлов

– Возникают, конечно, как и у всякого мыслящего человека и патриота. Но не одобрять – одно, а выступать против – совершенно иное. Я не воин по натуре. Кстати, я не так уж неграмотен и прекрасно помню, что такие методы – выдвижение «двойников» – уже применялись, и даже не однажды. Ну, и чем это всё кончалось?

– Самым лучшим образом. Для двойников последствия были самыми благоприятными: ни малейших осложнений – зато заметное повышение жизненного уровня. И репутация любого из них изменилась к лучшему. В наше время быть известным очень полезно. Это прекрасная раскрутка – в том числе и для вашей деятельности. Запомните: вы нигде и ни в чём не нарушите ни единого закона.

– Но я, в конце концов, вовсе не желаю быть президентом России! Не дай Бог! Такую участь я могу пожелать разве что своему врагу – если бы у меня были враги.

– О, на этот счёт можете совершенно не беспокоиться: президентом вы ни в коем случае не станете. Даже если вдруг захотите. Вам не придётся даже участвовать в кампании до самого её завершения. Потому что в нужный миг вы снимете вашу кандидатуру и призовёте избирателей, готовых поддержать вас, отдать голоса другому человеку.

– Интересно: кому?

– Это вы узнаете, когда придёт время.

– Не могу согласиться. А вдруг вы предложите мне отказаться в пользу какого-нибудь прохвоста? Моё доброе имя погибнет, и я буду выглядеть, самое малое, дураком, а то и…

– Не волнуйтесь. Вы ведь сможете отказаться, не так ли? Но уверяю вас: вы передадите голоса очень достойному человеку, именно такому, какой сейчас и нужен России.

– Какому-нибудь кандидату в Наполеоны?

– Боже упаси. О военных не может быть и речи.

– Что же мне придётся делать конкретно? Если я соглашусь, разумеется.

– Дел будет много. Придётся поездить по стране. Выступать перед избирателями со своей программой…

– Нет у меня никакой программы!

– Вы её получите, разработанную в деталях. Хотя на самом деле программа есть у вас и сейчас: вы – за великую, сильную, справедливую и счастливую Россию. Не говорите мне, что это не так.

– Ну да, но это ведь – лишь общие слова…

– А людям ничего другого и не нужно. Далеко не все хотят углубляться в детали, как это делаете вы. Потому что у вас – серьёзный, аналитический склад ума. В ином случае мы к вам и не обратились бы.

– Знаете, вы меня буквально ошеломили. Откровенно говоря, я нахожусь сейчас в полной растерянности. Такого поворота событий я никак не ожидал…

– Ничего удивительного. Такой шанс выпадает немногим избранникам – и не более, чем раз в жизни. Но я вижу, что вы уже согласились принять наше предложение. Очень разумно.

– Отнюдь нет. Я не могу… сразу, вот так. И потом, мне просто необходимо посоветоваться с женой. Мы предпринимаем что-либо лишь с обоюдного согласия.

– Не стану вас отговаривать. Но в разговоре с супругой вы, надеюсь, не станете педалировать ваши сомнения, но упомянете и о выигрыше. Разве вам не хочется, допустим, чтобы дочки ваши получили образование хотя бы в Англии, чтобы улучшились ваши жилищные условия, разве не приятнее будет ездить, скажем, на БМВ? А жена ваша совершенно довольна своим гардеробом? Да и вы сами? Словом…

Ладков неожиданно усмехнулся:

– А вам не кажется, что овёс нынче дорог?

– То есть?

– Прибавить надо.

– Гм. Знаете, возможно, что торг уместен. При вашем согласии, конечно. И полной боевой готовности.

– Если достигнем соглашения – какие действия и когда предстоят мне?

– Самое позднее послезавтра, а может быть, даже завтра – выезд в один из регионов – не очень далекий. Выдвигать вас будут там. Возможно, навестим и соседние территории. Но вряд ли это займёт больше недели.

– Все эти поездки потребуют расходов, не так ли?

– Все расходы мы берём на себя, не беспокойтесь. И вы даже получите, так сказать, командировочные. Время стоит денег, верно?

– Совершенно точно.

– Игорь Федотович, а вы не хотите, чтобы я участвовал в вашем семейном совещании?

– Думаете, так будет лучше?

– У супруги наверняка возникнут вопросы, ответить на которые вам будет затруднительно. В то время как я – целиком в теме.

– Знаете, пожалуй, вы правы. И я буду чувствовать себя увереннее.

– Супруга сейчас дома? В таком случае, едем к вам. Машина ждёт.

– Такой сервис?

– Начинайте привыкать, господин претендент. Самое время.

– Начинается всегда приятно.

– Так будет до самого конца. Минутку, я возьму тут торт. Чаем напоите?..

Глава третья

Мысль, что надо собраться и сходить – или даже съездить – на поиски новой кружки, всё время зудела, не оставляла в покое. Хотя на самом деле посуды тут хватало, даже когда налетали гости, с газеты есть и из горсти пить никому не приходилось. Отчего же такая спешка?

Ре покосился на отворенную дверь в кабинет. Там в полумраке (гардина с вечера осталась опущенной) угадывался письменный стол, и на нём тускло светилась бумага, белая, не измаранная ещё. «Повесят они меня, за что придётся, – подумал старик спокойно. – И правильно сделают. Но не могу же я сесть и спокойно работать, пока и кружки нет, и вообще на кухне бардак». Он знал, что врёт, что может и сесть, и работать; может, да не хочет, в том-то и всё дело. Не хочет же потому, что для работы необходимо полное душевное равновесие, спокойствие, а его нет – и не из-за кружки даже, а потому, что происходящее вокруг окончательно перестаёт быть понятным, прозрачным. И потому сейчас вместо работы он станет заниматься чем угодно, только не делом. Займётся бытом. Он орудовал веником и совком, превращая занятие это в игру, одушевляя мусор и сражаясь с ним, как с некоей живой силой. Да может быть, и не совсем игрой это было, в глубине души он всегда ощущал природу живой, всю, сама планета – чудилось порой – не просто комбинацией элементов была, на таком уровне сложности всё не может обстоять так примитивно, как мы привыкли полагать, и если планета, не говоря уже о живой (по нашему же определению) природе, и не мыслит, то уж рефлексы-то у неё наверняка есть, без рефлексов ей просто не обойтись. И когда нам кажется, что какие-то события происходят лишь по нашему, людскому соизволению, то на самом деле происходящее – это всего лишь наша реакция, отклик на то, что происходит со всем нашим миром, и это улавливается подсознательно – а иногда, может быть, и сознательно, – оттого и беспокойство, и стремление заглушить это беспокойство нормальной повседневной суетой… Что же это? Ураган, землетрясение, всемирный потоп, или хотя бы всероссийский, нашествие летающих тарелочек? Или очередная катастрофа с энергоснабжением? Да-да, это, как говорится, горячо…

От стоявшего на плите большого таза уже шёл пар, назревало великое посудомытие, занятие грязное, но тем не менее приятное, потому что оно – из тех работ, чей результат видишь сразу и получаешь удовлетворение: покрытая засохшей коркой чёрт-те чего тарелка вдруг, подчиняясь твоей воле и движениям, начинает светиться, как голубая луна в полнолуние, и всё больше места высвобождается на столе, который затем тоже будет вытерт до блеска, и не стыдно будет не только самому войти в кухню, но и кого угодно туда впустить.

«Слушай, – спросил Ре сам себя, – а чем это ты, собственно, занимаешься? Кончай возиться на кухне, займись делом, кацо, займись делом! Не то и в самом деле кто-нибудь нагрянет, даже и кроме дочери, обязательно кого-нибудь да принесёт на субботу-воскресенье. Надо провести снятие остатков в холодильнике и, если понадобится, всё-таки совершить набег на магазины – хотя бы на тот, что в километре. Гости, чаще всего, что-то с собой привозят, но основное дома быть должно, чтобы покормить хотя бы первого приехавшего – а уж другие, если возникнут, сами пробегутся до магазинов, чтобы внести свою лепту…»

Сами, сами, конечно. Потому хотя бы, что собственные возможности его сейчас пришли к концу – в сейфе, как он усмешливо называл один из ящичков стола, оставалось уже всего ничего. Бедой это не грозило – в издательстве (ему позвонили вчера) был уже готов договор, а значит – и денежки, проклятая материя. Вот сейчас вместо посуды надо, наверное, собраться с духом, сесть в электричку, доехать до Москвы, до издательства. Можно успеть ещё в рабочее время. Вот прямо сейчас: раз, два – бросить всё, и вперёд! Что ж ты медлишь, дурак старый?

Медлил он потому, что предчувствие говорило: сиди тихо, не рыпайся, тебе здесь надо быть и сегодня, и завтра, ты тут понадобишься, обязательно понадобишься. Интуиция подводит редко. Но на чём-то она, собственно, основывается? Пока всё вокруг вроде бы выглядит нормально. Что гражданский патруль проходит теперь чаще обычного – ну, народ волнуется, ничего удивительного, но пугает его, скорее всего, его собственное волнение, противоречивость ощущений: с одной стороны, привычным было – любить государя, ему верить, в ущерб всем прочим. С другой же – всякая смена государя могла обернуться катастрофой, потому что на какое-то время становилось неясным, кому верить теперь, если один уже ушёл, а на другого надо ещё поглядеть, чтобы решить: а настоящий ли он, тот, которому верить и которого обожать положено? Каждая такая смена – смутное время в миниатюре. А смутное время – это туман, в котором можешь неожиданно врезаться во что-то неизвестное и непонятное, а ещё вероятнее – оно в тебя врежется. А хуже нет, чем когда выходишь из дома в одной стране, а возвращаешься уже совсем в другой: поменяли страну, а тебя даже и не спросили.