В горах ближе к небу - Наталья Солнцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты откуда знаешь? — насторожился Вересов.
В его памяти возникла женщина, набирающая воду из ручья. Она тоже говорила о фильме. Съемочная группа приехала из Москвы снимать катастрофу в туннеле. Как он мог забыть?
— У нас Витек очкастый, по прозвищу Длинный, соль рассыпал, — хихикнул Женя. — Пришлось ему к строителям топать.
— Зачем?
— Так за солью же! До них он, правда, не дошел. Соль ему тут дали, в вашем лагере.
— А-а! Он мне еще о тебе рассказал. Высокий такой, тощий…
Вересов живо вспомнил долговязого парня, которого они с Костромой привели в лагерь. Черт, как он мог выпустить это из виду?
— Длинный разболтал нашим про туннель, про кино. Те сразу всполошились. Давай спорить, наезжать друг на друга…
— Постой… ты же говоришь, он до строителей не добрался. Откуда ему стало известно…
— Ему про съемки тут сказали, — перебил Голдин. — У вас в лагере.
— Понятно. А почему в общине разволновались?
— Так они же с приветом. Те еще маразматики! Выдумывают, что ни попадя. Такого нормальному человеку в голову не придет. В общем… они там считают, будто мысли материальны. И что если в туннеле снимать кино про взрыв, то… может произойти настоящий взрыв. Представляешь?…
Глава 5
MoскваМашенька Ревина еще больше похудела. Ее мышиное личико неестественно заострилось, ключицы торчали, а ноги и руки превратились в тростинки.
— Я ужасно выгляжу, да? — спросила она, перехватив взгляд Ангелины Львовны. — Ладно, можешь не говорить, я и так знаю. Аппетита нет, сон пропал, все на нервах… Красота улетучилась.
Она истерически засмеялась.
— Хочешь кофе?
Профессиональный опыт подсказал доктору Закревской единственно правильный выход в данной ситуации: пока не разыгралась истерика, переключить внимание Машеньки на что-то другое.
За кофе беседа перешла в более спокойное русло.
— Мне нравится твой офис, — сказала Ревина, оглядываясь по сторонам. — Он у вас один на двоих?
— Да. Олег Самойленко — мой компаньон. Или партнер. Как правильно?
Машенька смешно наморщила носик.
— Откуда я знаю? Это Ревин — крутой бизнесмен. А я так… домохозяйка. — Она скорчила гримаску, будто собиралась чихнуть, и вдруг заплакала. — Что я говорю? Он ведь ушел от меня. Забрал вещи и ушел.
— Вы что, поссорились?
— Ага. Поскандалили… Знаешь, из-за чего? К нам на квартиру стали звонить какие-то люди и угрожать. Мол, если Данила не одумается, то… Ну, ты понимаешь. Я жутко испугалась! Смешно было надеяться, что все эти штуки с деньгами фирмы пройдут безнаказанно. Холмогоров меня предупреждал.
— Ты рассказала Ревину о звонках? Машенька шумно высморкалась и вздохнула.
— Конечно. Только он, как всегда, отмахнулся. Не лезь, говорит, в мои дела. Тебя это не касается. Как же не касается?! Ведь его убьют, дурака такого! — она снова заплакала. — Камикадзе чертов! И зачем я только за него выходила? Жила бы себе спокойно… Помнишь, мне Гриша Мазуров предложение делал? Была бы сейчас «королевой бензоколонок».
— Кем?
— «Королевой бензоколонок», — улыбнулась сквозь слезы Ревина. — Гриша занимается нефтью и бензином. Очень успешно, между прочим.
Закревская вспомнила упитанного белобрысого паренька, который среди одноклассников ничем особо не выделялся. Кто бы мог подумать, что он так пойдет в гору.
— Разве Гриша ухаживал за тобой?
У Машеньки вмиг просохли глаза. Когда она говорила о своих поклонниках, то вся преображалась. Лицо ее начинало светиться, щеки розовели, а зрачки становились огромными, как у кошки.
— С пятого класса. Ты что, не замечала? Ой, Геля, ты из-за своей зубрежки ничего вокруг не видела.
Ангелина Львовна не обиделась. Во-первых, подруга была абсолютно права, а во-вторых, обижаться глупо.
— Что правда, то правда, — согласилась она. — Кроме учебы и книг меня ничего не интересовало.
Они еще немного поболтали об одноклассниках. Кто на ком женился, кто кем стал, у кого как судьба сложилась. Потом разговор снова вернулся к Ревину.
— За мной мальчишки стаями бегали, — смеялась Маша. — Хоть я и худющая была, как вобла сушеная, и в детстве, и в юности. Но всегда имела успех. И Ревин за мной бегал. А потом… будто с цепи сорвался. Вот ты мне объясни, как врач, что это с людьми делается? Отчего они становятся бешеные?
— По разным причинам.
По лицу Машеньки пробежала тень.
— Не знаю, что за причины такие. Чего моему Даниле не хватало? Он ведь всего достиг, всего добился. И денег, и положения в обществе. У нас же все есть, — шикарная квартира, машина, дача! Отдыхать ездили, куда хотели, покупали, что хотели. Ну, чего еще человеку надо?
— Человек, Маша, сам себя до поры не знает. И своих желаний тоже. Они ему или открываются, или…
— И ты туда же! — взорвалась Ревина. — Вокруг люди как люди — живут, развлекаются, ходят в гости. А некоторые вообразили бог знает что. Себя путают, других путают… Я Даниле говорю: «Ты доиграешься, что нас обоих прикончат. И все! Пышные похороны. Разве мы об этом мечтали, когда женились?» Он посмотрел на меня, как на полоумную. У меня аж мороз по коже пошел. И заявляет: «Мы с тобой, Маша, совершенно чужие люди. Между нами пропасть. Самое лучшее, что ты можешь сделать, это забыть меня. Вычеркнуть из своей жизни». Я реву как белуга, а он… вещи собирает. Скотина!
Она громко зарыдала, уронив голову на руки.
— Скотина! Скотина…
Ангелина Львовна встала и накапала ей валерьянки в стакан с водой.
— На, выпей и успокойся. Слезами делу не поможешь.
Машенька взяла стакан дрожащей рукой, выпила. Магический шар стоял напротив нее — холодный, прозрачный и равнодушный, хотя за окном вовсю светило апрельское солнце. Ангелина Львовна вспомнила, каким он становился при Ревине: золотистое сияние зарождалось в его сердцевине и переливалось, не достигая поверхности. Интересно, это действительно так или имел место обыкновенный обман зрения? Хотелось бы проверить. Судя по реакции шара, Машенька и ее супруг в самом деле люди разные.
Госпожа Ревина немного успокоилась.
— Данилу вчера чуть не убили, — сказала она. — Снайпер. Ревин как раз выходил из банка. Мне Холмогоров позвонил, рассказал… Представляешь, до чего дело дошло? В Москве покушения на бизнесменов не редкость, но… каждый надеется, что чаша сия минует его. И мы с Данилой так думали. А вчера…
Слезы снова полились из ее глаз. Уже не черные, как раньше, а самые обыкновенные, потому что «несмываемая» французская тушь давно смылась.
— Как это случилось?
— Да как всегда. Данила вышел, и тут у него из кармана что-то выпало, то ли портмоне, то ли…телефон. В общем, не знаю. Он внезапно наклонился, и пуля попала в охранника. Прямо в лоб. Все бросились кто куда… но разве от снайпера спрячешься? Только он больше стрелять не стал.
— Ужас…
— Думаешь, Ревина это испугало? Поехал, как ни в чем не бывало, по своим делам! Даже не напился. Я сдуру решила, что у него нервный срыв, депрессия… Ничего подобного. Звоню вечером ему в гостиницу, спрашиваю, мол, как ты? Может, мне приехать? А он… смеется. Я, говорит, все выполнил, что мне было положено, и терять в этой жизни мне нечего. Так и заявил. Псих!
— Тебе надо уехать куда-нибудь, — посоветовала Закревская. — К родителям, например.
— Только не это. У мамы сердце слабое. Я и так за нее боюсь. Если в новостях про Данилу передадут… Ой, лучше не думать! Она ужасно за нас переживает. Ей Данила по душе пришелся. Она его как сына любит.
— Все равно. Одной тебе в квартире оставаться нельзя.
Машенька кивнула.
— Я к подруге переехала. В Болшево. Там спокойно… Лес, птички поют.
Ангелина Львовна, как могла, успокаивала Ревину. Та наконец устала от слез и жалоб, засобиралась домой.
— Вызову такси, — сказала она. — Я нашей машиной не пользуюсь. Боюсь. Вдруг бомбу подложат? О господи, спаси и помилуй…
Она неумело перекрестилась, достала из сумочки сигареты.
— Много куришь? — спросила Закревская.
— Пачки на день не хватает…
Подъехало такси. Закревская вышла на улицу вместе с Машей. Апрель покрыл Москву тончайшей зеленоватой дымкой. Из-под прошлогодней травы вылезли желтые цветочки мать-и-мачехи. Солнце высушило асфальт.
— Весна… — радостно вздохнула Ангелина Львовна. — У метро продают фиалки и тюльпаны. Любишь тюльпаны?
Госпожа Ревина посмотрела на нее, как на блаженную. Неужели кто-то может радоваться жизни, когда у нее такое несчастье? Семейная драма разбила ее сердце, и весенние запахи, краски и звуки вызывали у нее глухое раздражение. Весна несла с собой новое, а Машенька оплакивала старое. Она чувствовала невыносимую тоску, сменяющуюся страхом. Это был страх перед будущим без Ревина, без его денег, без привычного комфорта и достатка, без мужского внимания, наконец. Как он посмел? Она могла прекрасно устроиться, выйдя замуж за того же Мазурова! И теперь не курила бы по пачке сигарет в день и не принимала бы на ночь снотворное. Жила бы себе в свое удовольствие…