Книга Натаниэля - Полумрак

– Не, – сказал Мафусал с досадой, – не может быть. Я это совершенно не так представлял. Знаешь, скажем – смерть от удара. Или смерть от жажды в пустыне. А знаешь ещё, – сказал он, – говорят, очень легко умереть, когда тебя кусает змея. Ты весь синеешь так и уже через полчаса… Стоило столько жить, чтобы умереть от старости?…

Он замолчал.

– Ладно. Всё равно прекрасно. Чего я только ни делал! Я шлялся по пустыне в поисках змей – меня стали называть святым. Змей там не было. Я пытался схватить удар… ну, как мог. Жена меня любила за это до безумия. Никакого удара. Мой брат заболел оттого, что бегал утром, разгорячился и остыл. И дальше так и остывал. Ты знаешь что? – сказал Мафусаил. – Я думаю, бегать по утрам полезно. Я бегал почти шестьсот лет. Потом перестал, потому что полезно.

Он снова замолчал.

– Знаешь, я много лет прожил. Я много про себя узнал. Куча недостатков. Вот хотя бы эта штука с ногтями… И всё равно. Слишком неуязвимый, мой организм. Скажи, ты специально это сделал? Зачем? Зачем?!

– Ну что ты, – сказал Господь, – конечно не Я. Хочешь покажу – кто виноват?…

LXIV

Старшая Кухарка упала в обморок.

Метрдотель недовольно сморщился.

– И что нам с ним делать? – спросил он, аккуратно поворачивая блюдо с головой Иоанна Крестителя. – Это просто ужасно.

– Может, просто отнести его им? – робко сказал Старший Лакей. – Они посмотрят чуть-чуть. И уносим.

Метрдотель посмотрел на него долгим, тяжёлым взглядом. Покачал головой.

– Сколько раз, почтенный мой Иефайа, – воскликнул он, – я говорил тебе, что в царском дворце нельзя просто относить! В царском дворце положено подавать!

– Слишком низко отрубили… – сказал задумчиво Шеф-повар. – Не опирается на подбородок. Не будет стоять.

– Рахиль! – крикнул Метрдотель. – Принеси мне кунжутный пирожок…Что? Что вы уставились? Подложим ему под бороду. Будет стоять ровно.

Он вытащил из кармана маленькую расчёску и попытался причесать Иоанна.

– Может, обложить его петрушкой?… – предложил Старший Лакей. – Чтобы поярче выглядело.

LXV

Натаниэль уселся на краешке брови гигантского медного истукана и открыл бумажный пакет.

– Итак… – промурлыкал он, затыкая за воротник салфетку, – зелёный лук. Хорошо. Зелёный лук – это хорошо… Сыр. Ммм, отлично. Яйца. – он стукнул одним яйцом о медь, очистил его и сунул в рот. – Нафа фыфо ффять фоль… Ммм… Так. Сосиски. Где сосиски?

Он обернулся, взял длинный прут и насадил на него сосиски.

– Молодец ведь, – сказал он удовлетворённо, протягивая прутик к пламени тридцатиметрового костра, разложенного перед лицом истукана, – даром что Навохудоносор. Объединил земли. Идола придумал. Молодец… Костёр такой большой… Праведников сжигает… Приятный тип.

Посмотрев на толпу, собравшуюся на площади, Натаниэль сунул в рот ещё одно яйцо.

– Долго ещё? – спросил Анания, нервно кусая губы. – Мне уже надоело тут так лежать.

– Не знаю, – сказал Азария, – меня ещё ни разу не сжигали. Хотя я один раз о котелок обжёгся…

– По-моему, – сказал задумчиво Мисаил, – это как-то иначе работает. Я имею в виду, когда тебя сжигают в гигантском костре до небес, не полагается лежать и ждать, пока начнёт жечь.

– Ну простите, – возмутился Анания, – что делаю, что не положено. Богу поклоняться не положено, не сгорать не положено…

Вокруг полыхало настоящее море огня.

– А может, это костёр слишком большой? – сказал Азария. – Ну в смысле, чем больше костёр, тем холоднее пламя.

– Я думаю, чем больше костёр, тем больше пламя. – сказал Анания. – Это Господь наш, не иначе.

– Начинается, – вздохнул Мисаил, – мы же с тобой уже говорили. Господь – не старик с бородой. Господь – это Справедливость, это Добро, это Всё То, За Что Стоит Умереть. То, что наши предки назвали Господом.

– Ну и?! – воскликнул Анания, разводя руками. – Где?! Мы уже пятнадцать минут пытаемся это сделать. В смысле умереть за Всё То, За Что. И что? Где?

– Ну мы честно пытались, – сказал Азария, – нас упрекнуть не в чем. Предлагаю помолиться и лежать дальше.

– Привет, ребята, – сказал Господь, – чего скучаем? Душно у вас тут.

– Так не пойдет, – сказал Натаниэль, надувшись, – так не пойдет. Ну что такое?!

Сунув в рот ещё одно яйцо, Натаниэль повернулся к идолу.

– Он мне каждый раз будет выходные портить?! – спросил он у идола. – В кои-то веки выберешься…

LXVI

– Пап, давай быстрее, а? – сказал Исаак, зубами вытаскивая из ладони занозу.

– А то ведь вы до темноты не вернётесь.

Исаак сидел, скрестив ноги, прямо на жертвеннике, и несчастным не выглядел.

Авраам похлопал себя по карманам. Кремень, огниво, трут, верёвка, на поясе каменный нож.

– А, прости! – сказал Исаак и вытянулся в полный рост.

Авраам дрожащей рукой достал нож и нерешительно замер.

– Ну же, Авраам, – раздался Голос с небес, – Я всё ещё жду.

Авраам сжал нож обеими руками и поднял над головой. Исаак зажмурился и стиснул зубы.

Ничего не произошло.

Исаак понемногу открыл глаза. Потом открыл их широко и уставился на отца.

Тот, не опуская ножа, бормотал себе под нос.

– …и у тебя были такие вот пяточки, и ямочки на попке, а когда мы приучили тебя к горшку, ты с ним не расставался, таскал его везде с собой и сидел на нём, как царь на троне…

Исаак покраснел.

– Пап, по-моему это у меня перед глазами моя жизнь должна пробегать, нет? Не у тебя.

Авраам опустил нож.

– Я не могу.

– Не можешь что? – спросил Исаак.

– Не можешь что? – спросил Голос с небес. – Давай, Авраам, не заставляй меня ждать.

– Я не буду! – крикнул Авраам, бросая нож. – Что я скажу его матери? Что я скажу себе?! Что я скажу кому угодно? Что я убил человека, потому что я боюсь своего Бога?

– Ну да, – сказал Голос, – а чем тебе не нравится твой Бог?

– Мне не нравится, – сказал Авраам, обнимая Исаака за плечи, – что у меня есть Бог, который называет нас своими детьми и при этом требует, чтобы мы убивали своих детей.

– Ну хорошо, – сказал Голос, – можешь пойти и поймать чужого ребёнка. И принести его в жертву своему Богу.

– Ха! – сказал Авраам. – Я на это даже отвечать не буду. Пойдем-ка, сынок.

– Скажи-ка, Авраам, ты понимаешь, – протянул Голос, – что теперь Я могу поразить тебя бедствиями, болезнями, смертью?

– Можешь! – воскликнул Авраам. – Но это и называется «жизнь»! Бедствия сменяют покой, покой сменяет бедствия, болезни крадут здоровье, и в самом конце – смерть. Это и есть жизнь.

– Пап, ну давай, – сказал Исаак, поднимая нож, – ну чего ты? Ну я не против, а Господь ждёт. Ну чего ты? Ну давай, ну зачем тебе проблемы, ну пааааап!

– Довольно! – раздался Голос. – Прекрасно. Наконец-то, ребята. Теперь собирайтесь и отправляйтесь домой.

Авраам и Исаак замерли, уставившись на небеса.

– Что? А. Да, это было испытание. – объянсил Голос. – Не искушение – это не по Моей части. А испытание. Этим Я дал вам обоим ценный урок. И всё такое. Только не спрашивайте – какой.

Сын с отцом молчали.

– Да, если вам, ребятки, так охота, принесите мне в жертву агнца. Агнец в кустах.

«Опять», мрачно подумал запутавшийся в кустах агнец, «Почему всегда я? Почему всегда я, чёрт меня побери? Что за извращённая, больная фантазия с одной извилиной? Блин, я всегда один. Их двое, и они радостно прирежут меня. А я один. Ладно… Как же это там… А.»

– Беее, – мрачно сказал агнец, глядя на подбирающего нож Авраама, – Бее, так его. Бее.

LXVII

Все, кто был в зале, завороженно следили за Саломеей – Ирод, Иродиада, придворные и гости, лакеи и четыре кошки.

Саломея танцевала сама с собой, а казалось, будто танцует сразу три человека. Её руки прыгали по её телу и ласкали его, сжимали и отпускали, мяли и раскатывали так, что казалось, будто Саломея – кусочек изящной глины или подвижной ртути в двух узких ладошках.

Когда она остановилась, выдохнули не все и не сразу.

– Потрясающе. – сказал Ирод. Ему пришлось скрестить ноги, чтобы не выдать своё волнение. – Потрясающе.

– И?… – подсказала Иродиада.

– Знаешь что, дочка, – сказал Ирод, – проси чего хочешь.

– Чего я хочу? – сказала Саломея невинным чистым голосом.

– Всего, чего хочешь! – воскликнул Ирод. – Что придёт в твою головку.

– Хм, посмотрим. – Саломея вытащила из-за пояса небольшую, сложенную вчетверо бумажку, развернула её. – Ах, да.

Она повязала на лоб тёмно-зеленую ленту.

– Итак, – она чуть-чуть откашлялась и уставилась на бумажку. – Армия Освобождения Палестины требует у тебя, о Ирод…

– Армия чего?! – воскликнул Ирод.

– Освобождения Палестины, о Ирод. – сказала Саломея.

– От чего?! – воскликнул Ирод.