Песнь колдуньи - Мирей Кальмель

— Испытываете ли вы временами угрызения совести?

— Каждый день, начиная с того дня, когда это случилось. Но я нахожу в себе силы простить.

— А я думала, что для вас все в прошлом, — призналась аббатиса и вышла, сгорбившись.

— Мы не можем забыть о причиненном нами зле, — словно бы сама себе прошептала сестра Альбранта, а потом встала и направилась в комнату, где находились раненые.

Ее ждали новые хлопоты: на скамеечке сидела монахиня, прижимая руку к нижней части живота. Бедняжка едва нашла в себе силы поздороваться с бледной и расстроенной аббатисой.

— Месячные? — спросила Альбранта подходя к недужной.

Та кивнула, и сестра-целительница отправилась за лекарством, мысленно бичуя себя за то, что ощущает невероятную усталость, хотя и одержала победу в битве, которую сама же и затеяла.

Глава 5

Филиппина лежала на боку на своем матрасе, подтянув колени к груди. Со вчерашнего дня ее мучили боли в желудке, но сегодня они стали настолько невыносимыми, что она нашла в себе силы только для того, чтобы подняться и попить воды. О том, что можно позвать на помощь, девушка как-то не подумала. Ее тошнило, мучили позывы к рвоте, ей хотелось освободиться от отвращения, которое она сама к себе испытывала. Дважды или трижды ее уже вырвало, но теперь сил на это не было. Она молча плакала, прижимая руки к животу. Кошмары, терзавшие ее во сне, отныне не покидали девушку и когда она бодрствовала. Словно привидения, они кружили по комнате вокруг нее. Любой громкий звук казался ей лязгом металла или грозовым раскатом. Любой запах, в том числе и собственного пота, наводил на мысль о запахах, исходивших от лежавших на земле мужчин. Куда бы она ни устремила взгляд, всюду видела перед собой их траурный танец. Она растворилась в своем наказании. Пребывая во власти разрушающего душу безумия, она стала его пленницей.

От природной веселости, миловидности, лукавого взгляда не осталось даже воспоминания. Личико Филиппины осунулось, под глазами залегли черные круги, она с трудом дышала одновременно через нос и рот и, даже будучи укрыта несколькими одеялами, дрожала от холода в своей подземной келье. Смерть казалась ей единственным способом положить конец невзгодам, не сгореть со стыда.

Временами она ловила себя на том, что просит прощения у своей покойной матери, потом снова и снова предавалась мысленному самобичеванию. Оскорбление, которое она нанесла ее памяти, было неизгладимо. Разве она достойна избавления от этих мук? Дьявол прокрался в ее душу и осквернил ее, а раз так, она отказывается жить в грехе! Чистилище, о существовании которого она узнала здесь, в Сен-Жюсе, казалось ей предпочтительнее преисподней, где она, без сомнения, окажется, если выживет. Ближе к Господу у нее будет шанс избежать адского пламени.

Тень, отбрасываемая свечой на каменную стену, была огромной и навевала мысли о костре, разожженном для казни.

Жестокая судорога свела желудок, и девушка со стоном согнулась еще сильнее. Сатана, плененный в ее пустых внутренностях, сетовал на свою участь. Филиппина сжала зубы. Пусть ее жгут, рвут щипцами, пронзают копьем — пусть! Она не поддастся ему, не позволит ему вырваться на свободу. В момент смерти она не будет чувствовать себя проклятой…

Филиппина не слышала ни звука открывающейся двери, ни шагов. Она ощутила только, что на плечо опустилась чья-то рука и пытается заставить ее перевернуться. Девушка, не открывая глаз, решительно отбросила эту руку, все еще пребывая во власти бреда.

— Никогда! — пробормотала она, уверенная в том, что это демон явился за ней.

Аббатиса побледнела, найдя ее в таком состоянии. Девушка не хотела ничего видеть, знать, понимать. Взволнованная настоятельница присела на корточки у изголовья юной мадемуазель де Сассенаж. Пришел ее черед ощутить себя виноватой. Как могла она позволить гордыне настолько ослепить себя, когда на последнем этаже башни в этом самом здании…

— Филиппина, дитя мое! — срывающимся голосом позвала она.

Девушка съежилась еще сильнее.

Аббатиса твердой рукой потрясла ее за плечо:

— Посмотрите на меня, Филиппина, во имя всемогущего Господа, ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ! — почти крикнула она, в одно мгновение обретя былую решительность.

Только в ипостаси холодной и непреклонной монахини сможет она возвратить девушку к жизни…

Еще мгновение Филиппина сопротивлялась, однако слова аббатисы все же проникли в ее сознание, напомнив, что она обязана ее уважать и слушаться. Девушка открыла глаза, повернула голову и увидела на своем плече руку с узловатыми пальцами и коротко состриженными, покрытыми бороздками ногтями.

— Это вы, мадам? — спросила она испуганно.

— Да, это я, дочь моя, — мягко произнесла аббатиса.

Она нажала на плечо девушки, и Филиппина перекатилась на спину, но тут же подтянула к груди колени — так сильна была боль в животе. Рукой, которую она до этого прижимала к области желудка, она схватилась за руку аббатисы, словно это прикосновение могло облегчить ее страдания.

— Хватит терзаний! Они живы, и вы тоже живы, Филиппина. Вы уже достаточно наказаны.

Выражение боли исчезло с измученного лица девушки.

— Приехал мой отец?

— Пока нет. Я прикажу, чтобы вам принесли воды обмыться, чистое платье и похлебки, которую вы съедите. Этого, думаю, будет достаточно, чтобы успокоить боль в животе. Вероятно, вас стошнит, может, даже до рвоты, но тогда это уже будет не страшно. Нужно, чтобы ваше тело вспомнило то, о чем вы пытались его заставить забыть.

— Да, мадам, — кротко произнесла Филиппина.

— Когда будете готовы, отправляйтесь в лечебницу. Сестре Альбранте нужна ваша помощь.

В глазах девушки заметалась паника. Она побледнела и задрожала.

— Я не смогу, — пробормотала Филиппина.

— Разумеется сможете. Возьмите себя в руки, дитя мое. Это приказ.

Филиппина кивнула.

— Это и станет для вас искуплением, — добавила аббатиса с ободряющей улыбкой, потом встала и, не оборачиваясь, вышла из кельи.

Она сделала то, что должна была сделать.

Стоя между двумя кроватями, сестра Альбранта помогала Лорану де Бомону удерживаться в положении «на боку», когда в комнату вошла Филиппина. Юноша, которого она видела со спины, кашлял с легко различимым присвистом. У Филиппины не было времени на сомнения. Сострадание заставило ее броситься к постели молодого человека прежде, чем она поняла, что делает. Став на колени на кровать позади него, она удержала раненого в положении, удобном для манипуляций сестры-целительницы. Опоенный маковым настоем, который ему давали каждые два часа, Лоран де Бомон не мог управлять своим телом, и сестре Альбранте одной с ним было не справиться.